Если поразмыслить над семантикой слова «бог», то абсолютной новизны мы в нем не найдем. Верховное, Высшее существо; Творец. У философов – предмет бытия. У верующих – личность, абстрактная, но и присутствующая где-то рядом - везде. У атеистов – не более, чем персонаж, причем из жанра схожего с комиксами, только в своем собственном, самом продаваемом, под названием «Библия».

Смысл моих слов? Нет смысла. Его нет ни в чем. Я лишь подготавливаю Вас к Вашим собственным раздумьям касательно значения этого слова (для Вас) или понятия, или предмета перед тем, как Вы начнете читать мой исключительно художественный роман. Вы сами определите нужное значение, если Вы его еще не определили, или не нашли.

Богоубийство.

Богоубийство являет собой процесс прекращения, не обратный, а именно прекращения «бога». Его уничтожение. Вот, только на каком уровне: духовном или моральном? Убиваете ли Вы его сами? Ответ на сей вопрос, опять же, лишь Ваш собственный…

Но, выходит, что бог смертен? Раз существует понятие его прекращения…

Ставите ли Вы его на первое место? Кто-то однозначно ответит, что да. Без сомнений. Таких, даже, будет большинство. И будут те, кто скажет «нет». На самом деле, Вы все бессознательно ставите его на первое место, совершенно это не контролируя, и зачастую, не зная об этом. Конечно, Вы можете со мной не согласиться. Но это так. Возможно, позже Вы поймете, почему. И это продолжается до его «смерти». Опять же, ментальной ли, духовной ли? И важно ли это? На первый взгляд, это всего лишь слова…

Важность.

Еще одно не исключающее себя слово, сопровождающее Ваше мышление на протяжении всей Вашей сознательной жизни и поисков ответов в ней. Синоним этого слова «значительность». И по сути, эти два слова удачно замещают друг друга, зависимо от смысла. Но не заменяют! Именно «важность» придает силу процессу, а «значительность» - результату. И сама «важность», которую большинство людей пытаются применить в своих действиях, по сути, управляет этими действиями, а не наоборот. И люди обманываются, не в силах пользоваться ею и познать ее.

Приведу простой пример. Смерть Иисуса Христа. Для всех христиан, и для тех, кто умело спекулирует на его смерти, она стала значительной. Но не важной. Важной была его жизнь, то, что делал он, что говорил, если верить написанному в Новом Завете. Смерть же его стала значительной. Теперь понятнее? Можете поспорить со мной, это будет замечательно. Но, перед тем как начать спорить со мной, убедитесь в своей точке зрения. Ведь это Ваш полюс, на который Вы опираетесь, и на который я не имею права влиять, поскольку это больше важно для Вас, но точно не значительно.

К тому же, я ничего не навязываю, будьте уверены в этом. Моя история – обычный вымысел, не меньший и не больший, чем библейские истории. Она – лишь аллюзия. Она не особенная. Не уникальная. Она обычная. Покажет ли она Вам прекращение этого бога? На этот вопрос Вы ответите сами.

Помните, зачастую семантика не буквальна, а символы порой несут иррациональный, искаженный смысл. Это важно понимать. От этого ваша вера станет значительной.

И все же, Значительность.

Значительность вашей веры есть Вашим отображением в конце Вашего пути. Между Вами и ней лишь время, измеряемое извечным и бесконечным постижением.

Вера.

Она – по сути, единственное, что мы имеем…

                        Стефан Полански

      Март, 1985 г.

* * *

Незадолго до рассвета отец Джулиан скрипнул дверью, зайдя в свой сарай, словно скрывшись в нем от бессонной и туманной ночи, постепенно отпускающей остров Спасения, и оголяя его скалистые, изрезанные льдом, острые берега, все же приютившие людей.

Избранные. Именно так называл отец Джулиан группу из почти трехсот человек, что отправились вслед за ним на север – на холодный, изолированный остров с черными скалами и редкими проявлениями здешней лесотундры. Практически разделенный пополам, остров имел северную и южную части, которые соединялись скалистым, практически непроходимым перешейком, словно предостерегающим здешних не соваться на южную часть острова. Впрочем, они и не совались, уютно обосновавшись на северо-востоке острова, в том месте, где была чуть ли ни единственная плоская равнина, на которой и находились их домики у практически единственного плоского берега, к которому они и прибыли однажды.

Это было цивилизованное поселение. Наследники общества, которое, судя по словам их пастора, погибло. А он – преподобнейший Джулиан, который априори был святым отцом и проповедником единственной непоколебимой правды, был сторонником именно такой версии. Все погибли. А он – единственный официальный представитель бога на острове – главный вершитель правосудия и управляющий жизнью людей на острове. И он всегда прав. И у него, судя по всему, был худший сон из всех, кто жил здесь и на всей Земле, если кто-то жил на ней, кроме этих людей.

Сейчас он оттирал мокрой тряпкой свои руки от крови. Он торопился, слыша приближающиеся шаги, после тихих расспросов о том, где же он. Они доносились до него через щели деревянных стен его сарая. Его верная супруга Мария, не совавшаяся (как и любой другой) в его сарай – место сокровенное, видимо сказала, где он, и предупредила о том, чтобы постучали.

И в дверь постучали. Три раза. Уверенно и сильно. Серые глаза Джулиана блеснули в полутемноте, посмотрев в сторону двери. Затем он глянул на свои руки, и сказал тихим голосом:

- Сейчас! – дотирая их досуха, после чего медленно пошел открывать дверь.

- Это я – Джек! – раздался голос всеми любимого мастера на все руки, - Отец Джулиан? – переспросил он, видимо, не расслышав, наблюдая движение тени в щели, созданное перемещением Джулиана в свете собранного Джеком генератора, дававшего освещение этому сараю, как и те пару десятков генераторов, что он собрал для других хозяйств.

- Да, мой сын! – наконец, отворив скрипучую дверь сарая, сказал Джулиан, глянув на стоящего перед собой высокого усатого молодого человека.

- Я… - начал тот.

- Погоди! – вдруг перебил его Джулиан. - Подожди меня около дома, я на две минуты вернусь в сарай, выключу свет, и подойду к тебе.

Джек так и сделал. Покорно послушался и отошел. А Джулиан, погасив свет, вышел, как и обещал, через две минуты, закрыв сарай на замок. Еще раз глянув на скулистое сильное лицо высокорослого молодого мужчины, на его густые бурые усы, и рыжую лисью шапку, святой отец доброжелательно улыбнулся и спросил:

- Ни свет, ни заря, Джек! Что случилось? – заметив скрытую взволнованность в его практически всегда невозмутимом лице.

- Моя супруга… - нетерпеливо, но и зажато начал говорить Джек.

- Люси? Что с ней? – переменившись в лице, спросил Джулиан.

- У нее начались схватки. Просит о помощи. Говорит, что рожает.

Джулиан кивнул с пониманием, сохраняя спокойствие. Легкий пар вышел со рта, не смотря на то, что май уже заканчивался. Лето наступало, но неспешно. А вот пополнение в селение пришло куда быстрее, чем того ожидал Джек, и тот же Джулиан.

- Нужно будить Герту! – сказал он. - И принимать роды!

- Я уже разбудил. Она сказала, пойти к вам, чтобы вы знали.

- Восхитительно, - сдержанно сказал Джулиан, добавив. - Тогда нечего ждать!

Он пошел в дом, чтобы надеть белую пасторскую рубашку, зачастую бывая в черной. Это значило, что сегодняшнее утро станет праздничным. Для всех. Однозначно.

Джек переживал. В их поселении было максимум полтора десятка детей. Когда его тридцатилетняя жена, вдруг, забеременела (уже смирившись с мыслью, что бесплодна), он почувствовал себя как-то особенно. Чувствовал отцовскую избранность в груди. Без пяти минут он был им. Осталось увидеть, как Герта отойдет от его супруги с его ребенком на руках, будучи запачканной кровью, и немного уставшей, и скажет, показав его всем собравшимся этим ранним утром: