— Не возражаешь, если сегодня я уйду пораньше, Меррик?

Боже, от этого все становилось только хуже. «Она хотела быть подальше, а я хотел... чего, черт возьми, хотел я?»

Я долгое время ни с кем не был. Даже не знал, как это быть с кем-то. С Грэйс, это было бы несложно. Так легко просто избавиться от всех мрачных воспоминаний, которые преследовали меня. Найти в ней утешение было бы так безболезненно.

— Меррик?

Я сел и наклонил голову вперед. Я открыл рот, чтобы сказать, как сильно она была мне нужна, но вместо этого я выдавил другие слова.

— Если тебе нужно уйти раньше, хорошо. Я все равно собираюсь к родителям.

— О, хорошо. У меня планы с Кирой и Джошем. Что-то вроде маленького празднования помолвки, наверное. Я просто хотела удостовериться, что ты поужинал.

Всегда беспокоится обо мне.

— Как я говорил раньше, Грэйс, ты не моя прислуга.

Она молчала, и я не слышал ее движений. В некотором роде это был тупик. Кто нарушит это ужасное неловкое молчание первым?

— Наверное, тогда я буду здесь завтра, — пробормотала она.

Черт, я хотел ее даже больше каждый раз, когда она это делала. Никогда «Увидимся завтра» или «Увидимся на следующей неделе». Это всегда означало «Я буду здесь».

Кто так делает? Кто настолько знает человека, что они по-другому прощаются? Что-то так прочно укоренившееся в их разуме, просто чтобы сделать этого человека довольнее.

— До свидания, Меррик.

Я кивнул.

И все.

Простой кивок в знак согласия. Это все, что я мог сделать.

Несколько минут спустя входная дверь закрылась с легким стуком, и Грэйс ушла.

— Отпусти ее, Меррик. Просто отпусти ее.

***

— Как ты себя чувствуешь, дорогой?

Руки мамы крепко сжали мою руку, когда мама вела меня к дивану. Здесь не было счета шагов и, наткнувшись на журнальный столик, было очевидно, что я ударюсь, прежде чем найду, куда сесть. Как всегда, мама пришла на помощь.

— Я в порядке, мама. С каждым днем становлюсь все сильнее.

— Это замечательно, сынок. Грэйс сказала, что ты делаешь успехи. Но я хочу знать, как ты себя чувствуешь?

Я помедлил. «Как, черт возьми, я должен был ответить на этот вопрос?» Я ощущаю себя мешком гнилой картошки. Я ощущаю острую нужду в женщине, которая почти каждый день остается со мной и дразнит меня своим голосом и прикосновениями. Я чувствую, как будто у моего будущего нет надежды, и, черт возьми, я ничего не могу с этим сделать.

Если я скажу что-нибудь из этого, маму это огорчит, либо она возьмет мою жизнь в свои собственные руки и станет сильнее давить.

Я мог бы сказать ей, что единственное, что не давало мне помнить все это дерьмо, это то, что я хотел Грэйс. Что она достучалась до меня так, как никто другой не смог.

— Я чувствую себя хорошо, мам. Немного устал, но я в порядке.

Я устроился на диванных подушках и поставил костыли в стороне, ожидая дальнейшего давления с ее стороны. Она удивила меня, лишь вздохнув и похлопав меня по плечу.

— Ужин будет готов через минуту.

— Спасибо, мама.

Она поцеловала меня в щеку и встала с подушки, которая лежала рядом со мной. Я закрыл глаза и откинулся назад, положив голову на спинку дивана. Это был тот же диван, который был в гостиной нашего старого дома. Он был таким же на ощупь и пах так же, но я не мог разобраться, как он на самом деле выглядел.

Несколько секунд спустя кто-то еще плюхнулся на диван, от чего я подпрыгнул на подушке на целый дюйм.

— Похоже, ты почти вернулся в норму. Сколько уже на костылях?

Мика.

— Без понятия. На самом деле, мне плевать. Я просто проживаю с этим день за днем.

— Ммхмм, не сомневаюсь.

Я не мог не клюнуть на приманку.

— Что, черт возьми, это должно означать?

Он колебался. Я почти мог слышать, как вращаются колесики в его голове, выбирая, что сказать, что вывело бы меня из себя, но не привел бы меня в ярость.

— Уже приударил за Грэйс?

Было бы на самом деле здорово ударить его по затылку прямо сейчас.

— Не хочу этого слышать, Мика.

— Почему нет?

— Потому что.

— Потому что почему?

— Прекрати, — потребовал я. — Мы больше не дети, парень. Я не собираюсь спорить с тобой.

Еще одна пауза, когда единственным звуком были голоса, доносившиеся из кухни.

— Наверно, ты на самом деле живешь с этим день за днем. Приятно видеть, что ты больше не так переполнен яростью, — он переместил свой вес так, что был теперь рядом со мной. Он прочистил горло и хлопнул меня по плечу. — Митч тоже ненавидит костыли, если тебе будет легче.

— Не легче.

— Ты ходишь на них лучше, чем он. Бедный парень постоянно теряет один костыль и все равно никому не позволит ему помочь. Как ты понял это сам со своей твердолобостью?

— Грэйс помогла. Она подогнала их так, что я легко могу передвигаться.

— Это правда?

Я запрокинул голову назад и закрыл глаза. Он не собирался сдаваться.

— Ты хочешь ее, так? — спросил он как-то чересчур спокойно.

— Неважно.

— Ничего плохого в этом нет, Меррик. Ты можешь кого-то хотеть. Ты даже можешь двигаться вперед и иметь кого-то. Остепениться с семьей, найти работу, занимаясь тем, чем хочешь. Черт, ты даже мог бы заняться вязанием всего, что нам нужно. Но это возможно.

Воздух больше не проходил свободно, в носу жгло от тяжелого дыхания, которое я втягивал и выталкивал. Если бы я открыл рот, я бы сказал что-нибудь по-настоящему глупое.

— Ты с ней разговаривал?

— С чего ты взял, что это тебя касается? — огрызнулся я. — С чего ты взял, что это то, чего я хочу?

Рука Мики опустилась мне на плечо и оставалась там до тех пор, пока я не смог восстановить дыхание.

— Потому что этого ты хотел раньше, парень, и это не делает тебя слабым.

Нет. Хотеть будущего — не означает быть слабым, но это означает быть эгоистичным, когда не можешь дать это будущее.

— Мика...

— Я видел тебя, когда она рядом. Я вижу, как меняется твое лицо, когда кто-то упоминает ее имя. Как будто внутри тебя включили свет, и все мрачные вещи, о которых ты отказывался нам рассказывать, они просто исчезли.

Я задержал дыхание, продолжая стискивать напряженную челюсть и, взяв себя в руки, насколько это было возможно, просто чтобы промолчать.

— Все хорошо, Меррик. Она тоже это увидит.

Все, что я мог, это сидеть там, рядом с младшим братом, моргая, как дурак.

— Извини?

Мика сел ближе, тяжело дыша.

— Я иногда вижу ее в больнице, когда она отмечается. Я говорил с ней пару раз. Знаешь, Грэйс и я обычно могли говорить о многом. Когда мы были моложе, я все время случайно встречал ее. Но теперь все, на чем она, кажется, сосредоточена, это ты.

Я не в первый раз это слышал. По словам моей семьи, Грэйс Сэмюэлсон было хорошо известно обо мне и, возможно, она даже была в меня влюблена, когда мы были моложе. Это, на самом деле, удивляло меня. Как? Когда я даже не обращал внимания на нее, как она оставалась заинтересованной?

— Она сказала, что время от времени видит в тебе перемену. Видит тот свет в твоих глазах. Тот самый, который был когда-то, давно.

— Что еще она говорит обо мне?

Я знал, что он сейчас улыбается, от этого было только труднее сопротивляться желанию шлепнуть его по голове.

— Ну, в этом-то и проблема. Сейчас она — как ты. Все держит в себе. Но она не может это скрыть. Правда.

— Мальчики. Ужин готов, — позвала мама.

Мы оба встали, и я поставил костыли под руки, при этом задев журнальный столик. Мика снова положил руку мне на плечо, но вместо того, чтобы пойти, мы стояли там в тишине. Пока я, наконец, не обрел смелость сказать это.

— Что в те времена со мной было не так, Мика? Как получилось, что я ее не видел?

Он безрадостно рассмеялся.

— Ты видел только то, что хотел видеть, то, что было прямо перед тобой. Мы все так делали, так что не расстраивайся, — он шлепнул меня по плечу и заявил: — Может быть, теперь у тебя есть шанс посмотреть на мир по-другому.