– Я очень жалею людей, одержимых страстью к игре, – сказал дон Клеофас, – они часто оказываются в ужасном положении. Слава Богу, я не заражен этим пороком.

– У вас зато есть другой, который ему не уступит, – возразил бес. – Разве, по-вашему, благоразумнее любить куртизанок, и разве сегодня вечером вы не подвергались риску быть убитым какими-то головорезами? Я восхищаюсь господами людьми: собственные пороки им кажутся пустяком, а пороки других они рассматривают в микроскоп. – Я покажу вам еще и другие печальные картины, – прибавил он. – В доме, в двух шагах от игорного притона, вы видите грузного человека, распростертого на постели: это несчастный каноник, недавно разбитый параличом. Его племянник и внучка оставили его одного и не думают о том, как бы оказать ему помощь. Они отбирают лучшие его вещи, чтобы отнести к укрывателям; после этого они смогут спокойно поплакать и погоревать, – Видите: неподалеку отсюда хоронят двух покойников? Это братья: они страдали одной и той же болезнью, но лечились различно. Один слепо доверял своему врачу, другой предоставил все природе; оба умерли: один – оттого, что принимал все прописанные ему лекарства, а другой – потому, что не хотел ничего принимать.

– Однако как же быть? – сказал Леандро. – Что же делать в конце концов несчастному больному?

– Тут уж я ничего не могу вам сказать, – отвечал бес. – Я знаю, что есть хорошие лекарства, но не уверен, что имеются хорошие врачи. Оставим это зрелище, – продолжал он, – я могу вам показать и кое-что повеселее. Слышите кошачий концерт? Молодящаяся шестидесятилетняя женщина обвенчалась сегодня утром с семнадцатилетним юношей. Со всего околотка собрались насмешники, чтобы отпраздновать эту свадьбу шумным концертом на сковородах, котлах и кастрюлях.

– Вы мне сказали, – перебил его студент, – что это вы устраиваете забавные браки; однако в этом вы, кажется, не принимали участия?

– Да, не принимал, – подтвердил Хромой, – я не имел возможности сделать это, потому что сидел в бутылке, но если бы я и был свободен, я б в такое дело не вмешался. Это женщина строгого поведения; она вторично вышла замуж, чтобы без зазрения совести пользоваться наслаждениями, которые ей любы. Я подобных браков не устраиваю; мне доставляет больше удовольствие тревожить совесть, чем успокаивать ее.

– Сквозь трескотню этой шуточной серенады мне слышится еще какой-то другой шум, – сказал Самбульо.

– То, что вы слышите сквозь эту какофонию, – отвечал Хромой, – доносится из трактира, где толстый фламандский капитан, французский певец и немецкий гвардеец поют трио. Они сидят за столом с восьми часов утра, и каждый из них воображает, что честь его нации требует, чтобы он напоил двух остальных. Взгляните на тот уединенный дом, напротив дома каноника: вы там увидите трех прославленных галисиек, которые кутят в компании трех придворных.

– Ах, как они хороши собою! – воскликнул дон Клеофас. – Что ж удивительного, что вельможи ухаживают за ними. Как они льнут к своим кавалерам! Они, верно, страстно в них влюблены!

– До чего же вы молоды! – возразил бес. – Вы не знаете этой породы женщин; их сердца еще более лицемерны, нежели их лица. Как бы они ни усердствовали в изъявлении любви, у них нет ни малейшей привязанности к этим господам. Каждая приберегает себе одного из них, чтобы заручиться его покровительством, а у двух других старается выманить деньги. Так поступают все кокетки. Как бы мужчины на них ни разорялись, любви они не добьются; напротив, со всяким, кто только платит за них, дамы эти обращаются, как с мужем. Я установил это правило во всех любовных интригах. Однако предоставим этим вельможам наслаждаться удовольствиями, которые так дорого им обходятся, между тем как слуги ожидают их на улице, утешая себя сладкой надеждой получить все эти удовольствия даром.

– Пожалуйста, объясните мне другую картину, которая у меня перед глазами, – перебил его Леандро Перес. – В большом доме слева все до сих пор еще на ногах. Что это значит? Одни хохочут во все горло, другие танцуют. Там, верно, какое-нибудь празднество?

– Свадьба; вот слуги и радуются, а еще три дня тому назад все в этом особняке были в большом горе, – сказал Хромой. – Мне хочется рассказать вам эту историю: она, правда, длинновата, но надеюсь, она вам не наскучит.

И он начал следующий рассказ.

Граф де Бельфлор, один из знатнейших вельмож, был до безумия влюблен в молодую Леонору де Сеспедес. Жениться на ней он не намеревался: дочь простого дворянина была, по его мнению, неподходящей для него партией. Он хотел только стать ее любовником.

С этой целью он всюду преследовал ее и не упускал случая взглядами выразить ей свою страсть, но ему не удавалось ни поговорить с ней, ни написать ей, потому что она находилась под неусыпным наблюдением строгой и бдительной дуэньи по имени Марсела. Граф де Бельфлор приходил в отчаяние; препятствия еще больше разжигали его желания, и он только и думал, как бы обмануть Аргуса, оберегавшего его Ио.

С другой стороны, Леонора, заметив оказываемое ей графом внимание, не могла устоять против него, и в сердце ее незаметно стала разгораться сильная страсть. Я не разжигал ее моими обычными соблазнами, потому что колдун, державший меня тогда в неволе, запретил мне исполнение всех моих обязанностей; но довольно было и того, что вмешалась сама природа. Она не менее опасна, чем я; вся разница между нами в том, что она обольщает сердца мало-помалу, а я соблазняю их мигом.

Так обстояли дела, когда Леонора и ее неизменная дуэнья как-то утром по дороге в церковь встретили старую женщину, перебиравшую самые крупные четки, какие только могло смастерить ханжество. Старуха подошла к ним с приветливым и кротким видом и обратилась к дуэнье.

– Да хранит вас небо, – сказала она, – святой мир да пребудет с вами. Позвольте спросить, не вы ли госпожа Марсела, добродетельная вдова покойного сеньора Мартина Росет?

Дуэнья отвечала утвердительно.

– О, как кстати я вас встретила, – воскликнула старуха, – должна вам сообщить, что у меня гостит престарелый родственник, который желает с вами поговорить. Он несколько дней тому назад приехал из Фландрии; он близко, очень близко знал вашего мужа и хочет вам передать нечто крайне важное. Он бы и сам пошел к вам, если бы не заболел: бедняга при смерти. Я живу в двух шагах отсюда. Будьте добры, пойдемте вместе со мной.

Дуэнья была не глупа и очень осторожна; боясь сделать ложный шаг, она не знала, на что решиться; но старуха угадала причину ее колебаний и сказала:

– Милая госпожа Марсела, можете вполне положиться на меня. Меня зовут Чичоной. Лиценциат Маркое де Фигероа и бакалавр Мира де Мескуа охотно поручатся за меня, как за родную бабушку. Я приглашаю вас к себе ради вашей же пользы. Мой родственник хочет возвратить вам деньги, которые ему некогда ссудил ваш муж.

При слове «деньги» госпожа Марсела сейчас же приняла решение.

– Пойдем, дочь моя, – сказала она Леоноре, – пойдем проведаем родственника этой доброй дамы; навещать болящих – долг человеколюбия.

Они скоро пришли к дому Чичоны; та ввела их в комнату нижнего этажа, где лежал человек с седой бородой; на вид он казался тяжело больным.

– Вот, братец, – обратилась к нему старуха, представляя дуэнью, – вот та мудрая госпожа Марсела, с которой вы хотели поговорить; это вдова вашего покойного друга сеньора Росет.

При этих словах старик чуть приподнял голову, кивнул дуэнье и сделал ей знак приблизиться, а когда та подошла к нему, слабым голосом сказал:

– Дорогая госпожа Марсела, я благодарю небо за то, что оно дозволило мне дожить до этой минуты. Вот единственное, чего я желал; я боялся умереть, не доставив себе радости вас видеть и отдать вам в собственные руки сто дукатов, которые одолжил мне ваш покойный муж, мой бесценный друг, чтобы выручить меня из беды, когда была поставлена на карту моя честь; это было в Брюгге. Он вам никогда не рассказывал об этом?