— Ну прям как бабе, — хмыкнул я и, спохватившись, добавил: — Спасибо, кофе очень кстати. Взбодрюсь перед тем, как встречусь с любимыми родственничками. Может, даже и без членовредительства обойдется.
— Дэн, я же говорил, ты можешь остаться. Ну, по крайней мере, пока всё не наладится.
— А нечему там налаживаться. Ты ж не думаешь, что я внезапно воспылаю страстной трепетной любовью к своему отцу? Если когда и были у меня родственники, которых я любил, то совсем недавно они все кончились. — Я опрокинул в себя содержимое чашки залпом и поморщился — горячо, глотку ошпарил, придурок.
— Тем более оставайся.
— Солнышко. — Я отставил поднос в сторону и потянул Ильдара на себя. — Если я останусь, то ты неминуемо очень скоро окажешься без одежды.
— Если ты думаешь, что меня это пугает, то ты очень ошибаешься, — Ильдар улыбнулся шало и чмокнул меня в губы. — Я бы заставил тебя обо всем забыть. Ты думал бы только обо мне.
— А потом придет твой батя и спросит, чем мы тут занимаемся. Даже и представить стремно. «Здрасьте, Владимир Батькович, а мы тут с вашим сыном сексом трахаемся».
— Ну-у-у, — протянул Ильдар и отвел от меня взгляд, — знаешь, не хочется, конечно, тебя шокировать, но он как бы и в курсе.
— Что, Черный и ему всё распиздел? — возмутился я.
— Нет, — улыбнулся Ильдар. — Просто папа все про меня знает, а ещё он видел, как я на тебя смотрю. Дважды два сложить сумеет, он же ученый. Оставайся, Дэн.
— Ага, — фыркнул я. — Поиграем в милую гомосексуальную ячейку общества.
— А хоть бы и так, — пожал плечами Ильдар. — Кому от этого хуже?
Я был вынужден признать, что никому. Да и, честно говоря, уходить мне и правда не хотелось. Хотелось совсем другого, хотелось показать Ильдару, что я не какой-то там мудак, воспользовавшийся ситуацией, хотелось показать, что он действительно мне дорог и я действительно хочу его. Просто так хочу, потому что он мне очень нравится, а не потому что мне нужно забыться, потому что я, как оказалось, та ещё истеричка. Как Макс говорит, «блядские матушкины гены».
***
Как бы я ни оттягивал время, встретиться с дорогими родственниками всё-таки пришлось. Я к тому времени уже поостыл и был абсолютно равнодушен ко всему, что мне собирались сказать, поддержка Ильдара тоже здорово помогала. Даже его блаженный батька и тот мне сказал, чтобы я не переживал понапрасну и что я могу остаться у них столько, сколько потребуется. Всё-таки роняли его в детстве из люльки, однозначно. Любой другой батя, узнав, что его сын домой любовника на пмж притащил, обоих бы убил нахрен, а этот только улыбается и всячески дает понять, что я в их семье совсем не лишний.
Солнышко, кстати, рассказал мне историю своего признания. Как раз после того, как я решил, что неплохо бы сказать о наших отношениях и моему отцу тоже — а вдруг его после этого хватит инфаркт, и будет мне счастье?
— Слушай, помнишь, я тебе говорил, как спину повредил?
Я кивнул, хотя, конечно, ни черта не помнил. Из Солнышка ж информация сыплется, как из дырявого мешка, ему только дай свободу — не заткнешь. А разбирать в этом эмоциональном бубнеже действительно ценную информацию я пока не научился. Но насчет состояния его спины я и впрямь переживал, особенно после того, как ее у него заклинило прямо во время нашего с ним страстного секса. И он, придурок, не признался, что такие интенсивные физические нагрузки ему противопоказаны, и я, дебил, дорвавшийся до тела и мозговыносящего секса, даже об этом не подумал.
— Ну, в общем, экстремальные виды спорта тут совсем ни при чем. Странно даже, что ты не догадался, видел же, как я выгляжу. Где я и где спорт. Короче, — Солнышко вздохнул, — я же про себя достаточно рано всё понял, а в шестнадцать решил, дурак, что это самое настолько важно, что скрывать это от собственных родителей просто непозволительно. Должны же они о своем сыне всё знать.
— Тебя что, мама с папой отпиздили? — удивился я.
— Дурак! Мама… ну, она меня не приняла. Начала говорить, что все это временно, просто возраст такой, что она запишет меня к специалисту, что всё будет хорошо, я встречу ту самую и буду с ней жить долго и счастливо, перед этим осчастливив маму парочкой внуков.
— А батя?
— А батя ученый же, — улыбнулся Солнышко. — Не переживай, говорит, сынок. Это всё нормально абсолютно, мы это не выбираем. И вообще, даже Александр Македонский!.. В общем, они стали с мамой ссориться. У них и раньше не всё гладко было, а тут ещё и повод появился, они начали поговаривать о разводе. Я, естественно, решил, что всё это из-за меня, переживал, ходил подавленный, огрызался со всеми, ну и огреб в итоге. Домой возвращался поздно, а мне навстречу ребята, чего это, говорят, у тебя пуховик красный, как у бабы, пидор, что ли? А я и говорю, да, мол, а как вы, мальчики, угадали? И в щеку одного из них поцеловал…
— Пиздец! — прохрипел я. — Как тебя в живых-то оставили после такого? Блядь! Чтобы вообще у нас по району в одиночку не ходил, понял?! Словоблуд!
— Ну чего ты, — Солнышко погладил меня по плечу. — Это же уже давно было. Меня подлатали, с мамой отношения наладил. Она, конечно, так меня и не поняла, но приняла, по крайней мере. Сейчас с новым мужем старается нового ребенка завести. Вдруг он у нее не таким дефектным получится.
Солнышко рассказывал обо всём этом весело, со своей извечной улыбкой на лице, но, блять, уж я-то со своими извечными проблемами прекрасно видел, как ему больно об этом говорить. Так что, выходит, я ему был нужен точно так же, как и он мне. Ему тоже был нужен тот, кому ещё хуже, чем ему.
Надо сказать, что это совместное проживание вообще нас здорово сблизило. А хуй его знает, как это объяснить, но теперь я ощущал, что всё у нас всерьез, не просто так, что потрахались и разбежались, а типа… ну, чувства, что ли. Вот как у Макса с Куколкой.
Короче, вот так нежданно-негаданно на девятнадцатом году жизни я обрел семью, которой у меня толком и не было никогда.
Поэтому-то, наверное, я и отправился на встречу с родителями спокойный, как слон, хотя и не знал, чего от них ожидать, но что-то мне подсказывало, что ничего хорошего, как обычно. Батька, может, опять в обезьянник меня на пятнадцать суток сунет за мое «нападение на сотрудника правоохранительных органов». А что, он может, он же отбитый напрочь. Или из друзей моих может задержать кого-нибудь, чтобы я шибко-то не выебывался, такое уже бывало, Черного так вообще раза три ни с хуя в отделение возили. Но чего я никак не ожидал, так это того, что со мной будут разговаривать как с любимым сыночкой.
Мама встретила меня неестественно ласковой улыбкой, в щеку клюнула, запричитала, что столько дней я ночевал неизвестно где, спросила, как я.
Пока я стоял, открыв рот, охреневая от внезапно свалившейся на меня заботы, в комнату вошел отец и подал мне руку. Он за руку со мной не здоровался никогда, считая, что это приветствие только для равных, а меня равным себе он не считал никогда, позор семьи же, чего со мной вообще здороваться, а тут… Как в параллельной вселенной прям. Может, они на кухне газ забыли закрыть, и меня с этого нефигово так накрыло?
Чай мы пили в полной тишине. По правде говоря, мне и чай-то этот в глотку не лез, потому что я чувствовал на себе пристальные взгляды. Когда мама вдруг начала расспрашивать о том, как я себя чувствую, я не вытерпел:
— Какого хрена происходит?
Мать вздрогнула, отец нахмурился, побарабанил пальцами по столу.
— Ладно, — сказал он. — Не будем ходить вокруг да около. Если ты столько времени находил, где ночевать, значит, и в дальнейшем тебя это не затруднит.
— Из дома выгоняешь? — хмыкнул я. Чего-то такого я и ожидал.
— Тебе нужно собрать документы и переписать квартиру на меня, — продолжил отец.
— В смысле?
— Твой дед, — отец поморщился, — оставил завещание. Понятия не имею, когда он его составил и даже заверил у нотариуса, но это и неважно. Квартиру он завещал тебе.
Мне?
