Теперь Зейдель страстно возжелал, чтобы русские отбили все атаки полка и его увезут в тыл русских, подальше от этого позора.

Обер-лейтенант счастливо избежав поражение от пулемётного огня, протянулся телом немного вперёд и приник к дырке в борту, где почти с удовлетворением наблюдал, как мотоциклисты, точно также самонадеянно, как и он, сам влетели под огонь противника. Теперь он хотел, чтобы русские нанесли как можно большее поражение его полку, чтобы хотя бы этим можно оправдать то унизительное положение, в котором оказался Курт.

Вскоре его внимание несколько отвлёк дым тянувшийся из под грузовика, но он через несколько минут утих и Зейдель не видел результатов танкового и миномётного огня, но услышав рёв танковых двигателей, вновь приник к дырке.

Увиденное, не придало ему оптимизма. Танки, энергично и точно обстреляв позиции русских, вдоль колонны двинулись к дамбе.

– Сейчас они сомнут их и найдётся какой-нибудь идиот, который из лихости обязательно переедет грузовик. Брррр… – смерть под гусеницами… Неееет…, – Курт лихорадочно завертелся по кузову, чтобы чем-нибудь, как-нибудь перерезать, перетереть верёвки на руках и ногах. Но в кузове валялись автоматы, подсумки, ранцы, лежало всё, но ничего такого, чтобы помогло освободится…

Громкий скрежет заставил вновь прильнуть к дырке. Первый танк, повернув ствол немного в сторону, выехал на дамбу и теперь успешно столкнул оттуда обломки второго грузовика. Потом подъехал к первому и стал его пихать вперёд на бронетранспортёр, и эта вереница подбитой техники и издавала неприятный металлический скрежет в медленно-томительном движении.

Русские молчали, а когда, танк толкающий остатки грузовика и БТР чуть приостановился на выезде с дамбы, резко и хлёстко ударили две противотанковые пушки из-за насыпи. Хоть сорокапятимиллиметровые снаряды и попали в башню танка, но они красиво отрикошетили, кроваво блеснув трассами, и ушли в сторону. Танки начали поворачивать башни в сторону обнаруживших себя пушек русских и те успели сделать ещё выстрелов пятнадцать, сумев разбить левую гусеницу на переднем танке и тут на позиции русских обрушился огонь уже всех танков, а ещё через пару минут к ним присоединились и миномётчики, заставив замолчать русские пушки. Это так думали немцы, посчитав, что сломили сопротивление и уничтожили позиции противника. Но Курт переместился к следующей дырке и с удовлетворением увидел залёгших русских противотанкистов.

– Живые…, – почти радостно подумал Зейдель, – пусть теперь кто-нибудь попробует меня в чём то упрекнуть….

Курт опять тяжело переместился к прежней дырке, связанные руки и ноги затекли и было трудно шевелиться, но ему ещё и профессионально было интересно наблюдать бой со стороны. Танкисты с первого танка безбоязненно вылезли из машины и сгрудились у разбитой гусеницы, обсуждая как её починить. В этот момент, откуда-то слева, по танкам на дамбе открыли интенсивный огонь неизвестные артиллеристы и впервые же минуты подбили обе бронированные машины. Экипажу первого танка повезло больше: их только раскидало взрывами в разные стороны, а когда танк густо задымил, они подхватили раненого товарища и шустро потащили его на другую сторону дамбы. Но по ним заработали русские пулемётчики и те были вынуждены залечь на открытом месте. А вот из второго танка, горевшего ярко-багровым пламенем, перемешанным с чёрным дымом, никто не вылез.

Теперь немцы разделились и часть огня обрушили на невидимые для Курта позиции русских, а лежавшие неподвижно артиллеристы первой огневой позиции, внезапно вскочили и открыли огонь по миномётчикам, расположившихся открыто в поле за колонной. Меткий огонь артиллеристов, заставил замолчать миномётную батарею и теперь русские вступили в артиллерийскую дуэль с танками, которая продолжалась минут пятнадцать и стоила немцам ещё одного танка, который лениво дымил за болотом.

Эта часть боя русскими была выиграна вчистую и задачу они свою выполнили: закупорили проезд и остановили движение противника, но не надолго. Курт это прекрасно понимал: сейчас командование полка вызовет авиацию и те здесь повеселятся, раскатав в пыль всё, что увидят сверху. В том числе и его подбитый грузовик.

* * *

Тяжёлый, слитный гул, донёсшийся со стороны немцев, заставил нас встрепенуться и мы осторожно выглянули из выемки, но ничего опасного для себя не увидели. Немцы продолжали вяло обстреливать из танков и миномётов молчавшие позиции наших артиллеристов, а те временами внезапно оживали и огрызались огнём одиночного орудия, основной целью которого были немецкие миномётчики, продолжавшие стоять открыто. Сделав три-четыре выстрела и разогнав немецкую прислугу, а при удаче кого-нибудь и завалив, орудие замолкало. И все танки минуты три долбили место, откуда русские посмели стрелять.

Послушав тягучий, выворачивающий душу гул, я сполз вниз и удручённо сказал: – Ну, орлы, по-моему по нашу душу летят….

А через минуту Петька почти радостно подтвердил: – Точно, товарищ майор, летят орёлики… Аж целых шесть штук.

Мы опять вылезли к верхнему краю и с любопытством стали наблюдать за действиями вражеской авиации. Те действовали неторопливо. Сначала с рёвом низко пролетели над нами, кроваво сверкнув остеклением кабины, от заходящего солнца, а потом поднявшись на высоту метров в пятьсот, построились в большой круг и ближайшая машина с угрожающим рёвом понеслась к земле и как нам показалось прямо на нас. Мы дружно упали на дно выемки и друг на друга, закрыв в страхе руками головы. Поэтому не видели, как первый самолёт вывалил из своего брюха на позицию противотанкистов кучу мелких осколочных бомб, накрыв там сразу всё и всех. Второй всё это свалил уже на нашу позицию и земля заколотилась в судорожной дрожи, пытаясь выбросить нас из выемки. Я что-то в безумии орал, орал Петька, кто-то из сержантов на высокой визгливой ноте умолял: – Мама…, мама…. забери…. Забери меня отсюда. Мама, я не хочу…

Что он не хотел, мы так и не узнали, потому что визгливые выкрики превратились в один бесконечный вой. Грохот закончился, а на наши спины и головы ещё долго сыпалась поднятая вверх земля и пыль. Грохот разрывов переместился на другую позицию, а на нас надвигался следующий смертоносный смерч от очередного звена бомбардировщиков. Всё опять смешалось в один непереносимый грохот и ужасное ожидание конца.

Я уже потерял счёт заходам бесконечной бомбёжки и ничего не соображал, как вдруг всё закончилось. После чудовищного грохота, наступила такая пронзительная тишина, что удаляющийся гул бомбардировщиков казался мурлыкающей, чарующей музыкой, только пробивалась она как сквозь вату. Не открывая глаз, прислушался к своим ощущениям и к своей нечаянной радости понял – я цел. Но, продолжая лежать, тихо позвал: – Петька…, Петька ты как?

– Хреново, товарищ майор, по-моему меня в ноги ранило… такая тупая боль…, – послышался жалобно-обречённый голос солдата и я встревожено открыл глаза, а быстро оглядевшись, хрипло рассмеялся.

– Хорош умирать, солдат. Мы ещё с тобой повоюем. Это у тебя на ногах пулемёт лежит, а сверху его я. А вот сержанту нашему мамка не помогла… Убило мужика.

Петька до этого неподвижно лежащий на животе, оживился, а когда я слез с него и снял пулемёт, выгнулся и через плечо недоверчиво посмотрел на ноги, потом шустро перевернулся и озабоченно стал ощупывать ноги: – Как ударило, сууукаааа. Я думал – ноги оторвало. Так обидно на хрен…., – ординарец что-то любовно ворковал над своими ногами, гладил их, а я с горечью смотрел на убитого, на спине которого земля смешанная с пылью, обильно пропиталась чёрной кровью

– Сержант, тебя как зовут? – Позвал помкомвзвода, заторможено копошащегося около убитого. Тот поднял голову и непонимающе посмотрел на меня, – Тебя, что контузило?

Помкомвзвода бессильно помотал головой и сплюнул густую слюну: – Нееее…, кажись. Степана жалко. А меня… Увинарий

– Хм, интересное имя, – мимолётно удивился я, но добавив энергичности в голосе, бодро скомандовал, – жалко конечно. Но жалеть будем потом.., после войны, если этот бой переживём. А сейчас давайте приводите оружие к бою, разберитесь с боеприпасами. Что там у нас осталось? А я погляжу. Как остальные.