Вовка был моим постоянным соперником, мы с ним жили по одной лестнице и часто дрались. Обычно он поджидал меня на площадке возле своей квартиры и нападал. Я был выше его ростом и сильней, а он – жилистей и проворней. Дрались мы обычно до первой крови, у меня был слабый нос, и при первой же встрече с Вовкиным кулаком кровь из моего носа лилась в три ручья. Мама очень не любила отстирывать кровь с рубашек.
Но старо-деревенское житьё-бытьё запомнилось мне не только драками. За восемнадцать лет обитания в одном дворе были не только драки. И, уйдя во взрослую жизнь, я не затаил зла на Вовку. Всегда вспоминаю всех своих тогдашних приятелей с теплом. В том числе и Вовку Имая.
Был он четвёртым ребёнком в семье Топорковых. Через некоторое время я узнал от мамы, что он, якобы уличив молодую жену в супружеской неверности, зарубил её, а сам выкинулся из окна. Вот такой ужасный ужас. Бытовой, но всё равно, ужасный.
Мои дети тогда смотрели по телевизору фильм-сказку «Варвара-краса, длинная коса». Там сказочное страшилище Чудо-Юдо высовывает из воды костлявую руку, хватает царя Еремея за бороду и кричит: «Должок!», напоминая тому, что за своё давнишнее избавление от смерти, тот должен отдать сына.
И осенило меня тогда: дядя Ваня Топорков не уподобился ли он царю Еремею? Не за свои ли избавления от смерти на войне он расплачивается жизнью своих детей? Тем более, что уходили они из жизни в том возрасте, в каком сам дядя Ваня смерти избегал.
Я не верю ни в чёрную, ни в белую магию, так мне проще жить, иначе можно с головой погрязнуть в болоте мракобесия, не имеющем ни дна, ни берегов. И в конец замутить себе и без того «краткий миг между прошлым и будущим». Но история семьи Топорковых заставила меня всерьёз задуматься.
Пятым в их семье был Юрка. Он родился уже после войны. О его судьбе я ничего не знаю. Да и не хочу знать. Откровенно боюсь. И очень надеюсь, что он дожил до преклонных лет, обзавёлся детьми и внуками, продолжил род Топорковых. Преодолел «родовое проклятие», в существовании которого я до сих пор сомневаюсь.
Тем не менее, я вздрагиваю, когда слышу слова «чудом избежал смерти».
Довелось мне как-то побывать в церкви Мадонны ди Монтенеро, что укрылась в живописных рощах на склоне горы в окрестностях итальянского города Ливорно. Сама церковь ничем примечательным не запомнилась – ни хуже, ни лучше десятка других небольших провинциальных католических храмов как в самой Италии, так и во Франции и в Бразилии, в которые мне довелось заглянуть. А вот пристройка к церкви впечатлила и меня, и моих спутников. В этой пристройке собраны подарки от людей, спасённых от верной смерти, как они сами полагали, Мадонной ди Монтенеро. Многочисленные колье, браслеты, серьги, перстни с драгоценными камнями, шпаги с позолоченным эфесом, эполеты и аксельбанты, рисунки и старинные фотографии, например, с изображением экипажа, повисшего над пропастью, какие-то открытки с описанием спасительных чудес…
Мои спутники только ахали, а я вспомнил Ивана Топоркова и пять его смертей…
КУДА ГЛЯДЯТ МОНУМЕНТЫ
рассказ
Сергей Иванович и его друг Альберт Ильич играли в шахматы, На самом деле уже не играли, а просто беседовали за шахматным столиком. Скорый и неизбежный финал шахматной партии был ясен обоим, Сергей Иванович традиционно проигрывал. Но он не спешил укладывать многострадального чёрного короля к ногам обступивших его нахрапистых белых фигур, тянул время ради самочувствия друга – чем дольше тот пробудет в состоянии победного эндшпиля, тем лучше. И домой Альберт поедет, напевая под нос «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». И перед сном у него будет нормальное давление. И сны у него будут розовые. И утром он весело прокричит в телефонную трубку: «А как я виртуозно вчера твоего ферзя уконтрапупил, а?»
Сам же Сергей Иванович не видел ничего зазорного в том, что он, махровый гуманитарий, читавший в подлинниках Эсхила и Софокла, постоянно проигрывает в шахматы доктору физико-математических наук, профессору, заведующему кафедрой математики. Правда, он проигрывал ему и раньше, до всех этих титулов и учёных степеней.
Лет семьдесят назад, будучи ещё пацанами-первоклашками, они жили в двухэтажном дощатом доме на окраине Ленинграда в Старой Деревне. Серёжкин отец на войне не был. Он работал на оборонном заводе и имел «бронь», которая, однако, не спасла его от смерти. В первую же блокадную зиму он пропал где-то на улицах города. И никто не знает, был ли виной тому шальной вражеский снаряд, голодная смерть или бандит в подворотне, охотник за продуктовыми карточками.
Алькин же отец, дядя Илья, всю войну провёл на передовой, однако вернулся домой невредимым. с руками-ногами и даже с подарками. Сыну Альке он подарил губную гармошку в яркой коробочке. На крышке коробочки браво маршировали немецкие солдаты в касках, а сбоку от них вышагивал офицер, играющий на губной гармошке. Эту фрицевскую коробочку Алька и Серёжка сразу же сожгли и пепел растоптали. А на гармошке, сидя за домом в большой воронке от снаряда, пытались по очереди выдуть мелодии «Чижик-пыжик, где ты был?» и «Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный».
А ещё дядя Илья купил сыну шахматы. Шахматная доска только называлась доской. На самом деле это была картонка, обклеенная бумагой. Шахматные фигурки были простенькие, деревянные. Для приятелей игра в шахматы стала продолжением тех игр в войну, что они с утра до вечера вели на руинах разбитых домов. И названия фигур у них отличались от тех, что печатались в этюдах детских газет. Так, слоны в их дворе назывались офицерами, ладьи турами, а ферзь – королевой. Мальчишкам было обидно, что эти деревянные воины выстраиваются перед сражением совершенно безликие. Друзья, как смогли, исправили эту несправедливость, и налепили своему воинству пластилиновые рты, носы, а главное, глаза.
Вообще-то для игрушек дети это всегда боги, наделяющие их игрушечными душами и придумывающие для них игрушечную жизнь. У Альки и Серёжки, кроме самодельных деревянных пистолетов и автоматов, других игрушек не было. Потому-то и прозрели в их руках деревянные шахматные болванчики.
Дальше – больше. Какое же сражение без подвигов и героев? А на шахматной доске пешки и фигуры сходились стенка на стенку, побивали друг друга, частенько погибали. И в шахматах подвиги должны отмечаться наградой. К сожалению, у шахматных воинов не было широкой груди под ордена, но приятели и тут нашли выход. Они нахлобучили своим воинам большие пластилиновые шляпы, что-то среднее между старинными треуголками и бабьими кокошниками. На эти шляпы они и стали лепить ордена – цветные пластилиновые шарики. Не остались без наград и боевые кони, только вместо шляп друзья налепили им большие пластилиновые гривы.
– Альберт, помнишь, как мы лепили своим бойцам глаза и ордена из пластилина?
– Прекрасно помню. Однажды батя надумал сыграть со мной в шахматы. И увидал всё это пластилиновое великолепие. Он очень рассердился. Содрал весь этот парад-маскарад, отмыл все фигуры в тёплой воде с мылом. Сказал, что мы не в шахматы играем, а гоняемся за наградами.
Альберт Ильич достал из портфеля коробку с табаком, курительную трубку и принялся обстоятельно её набивать. Комната наполнилась сладковатым терпким ароматом дорогого табака. «Как запах настоящего шоколада», – подумал Сергей Иванович. Припомнился случай, когда он читал лекцию на кондитерской фабрике. Директор фабрики, прощаясь в своём кабинете, открыл сейф и подарил ему какую-то редкую книгу. Уже сидя в полупустом троллейбусе, Сергей Иванович решил полистать эту книгу и достал её из портфеля. От книги по морозному воздуху салона поплыл сильный ароматный запах. Вот его волны достигли заднего сиденья, там проснулся мужичок в кепочке из кожзаменителя и сказал на весь троллейбус:
– Вот так хорошим табаком пах настоящий довоенный шоколад!
И снова уснул.
Отчего два таких разных продукта имеют похожий запах, Сергей Иванович до сих пор не знал. Общими у них были только элитарное качество и дороговизна. Но мало ли на свете дорогих и качественных продуктов?
