…А в это самое время на одной ма-а-аленькой ветеринарной станции, затерянной где-то в глубинах (бог его знает какой) Вселенной, в Метагалактике, в скоплении галактик – сверхскоплении Девы, на окраине галактики Млечный Путь, в рукаве Ориона, в группе Солнечная система, на планете Земля, в России, на окраине СПб происходили следующие события…

Как всегда, проведя лишнее время, валяясь в постели, в тщетной борьбе со сном и будильником, а затем опрометью восстав с нее, на ходу впрыгивая в одежду со скоростью, не снившейся и спецуре, поднятой по тревоге, наскоро умывшись и второпях выхватив из холодильника что-то съестное, запихнув это что-то, похожее на бутерброд, себе в рот, Абело пулей выскочила из дома. Почти скатившись по лестнице, с ноги распахнув дверь подъезда, она наконец позволила себе чуть снизить скорость. В конце концов, надо же было из хомяка, с раздутыми от спрессованного за ними бутера щеками, превратиться в жвачное животное и заняться его пережевыванием, не рискуя при этом подавиться от развитой при передвижении по дому скорости. Дожевав на ходу бутерброд, лаборант наконец-то достаточно проснулась, чтобы оглядеться по сторонам. Питерское летнее небо все так же радовало пятьюдесятью оттенками серого. А холодный северный ветер пронзительно завывал где-то в верхушках деревьев, срывая с них зеленую листву и ломая ветки. Оглянувшись по сторонам и на секунду задумавшись, она гордо расстегнула черную кожаную куртку – лето все же. На улицах тем временем было уже было довольно многолюдно: спешили на работу люди, сновали туда-сюда машины; выгружали на остановках торопящихся по делам людей автобусы. Горели разноцветными огнями светофоры. Из ближайшей пекарни доносился сногсшибательный аромат ванили.

Остановившись на одном из перекрестков и подождав, пока загорится зеленый, Абело ступила на проезжую часть и тут же резко отпрыгнула назад. Честное слово, она не знала за собой такой прыгучести до этого момента да и такой быстроты реакции не ожидала от самой себя (всегда считала себя немножко тормозом), но тут из глубины сознания словно вырвалась совсем другая сила, и тело действовало автоматически, не согласовывая свои действия с мозгом. Пространство словно отгородилось от происходящего стеной, и внутри этого кармана лаборант успела отпрыгнуть с дороги, а затем слои реальности синхронизировались, и мимо нее на огромной скорости промчался белоснежный мерс с включенным в салоне светом. А затем сзади она услышала голоса возмущенных происходящим людей:

– Гад какой…

– Ты смотри…

– На красный… На человека…

До нее же лишь спустя несколько минут дошло увиденное и услышанное: стоящий на красный мерс, резкий его рывок с места, как только она показалась на переходе, миллиметры, отделившие ее от него… включенный в салоне машины свет. Жаль, водителя Абело не разглядела. Лаборант вздохнула с облегчением и недоумением одновременно: «Судя по всему, день обещает быть не томным…». И ее прогнозы таки оправдались. У забора станции Абело встретила средних лет женщину с тойтерьером в одной руке и с мочой в баночке в другой:

– Я хочу, что бы вы приняли у меня мочу-у-у… – замогильным голосом возвестила она.

Задумчиво посмотрев на женщину, на собаку, на баночку, лаборант предложила ей альтернативный вариант: дождаться открытия станции, подойти к окошку и оформить анализ надлежащим образом у доктора. Оное предложение, однако, женщину не вдохновило, и она, целеустремленно потрясая баночкой с плескающейся в ней желтоватой жидкостью перед носом лаборанта, безапелляционно заявила, что хочет, чтобы та приняла у нее анализ прямо здесь и сейчас. Абело пришлось огорчить даму вежливым отказом. Выслушав в спину, какое она сказочное хамло, лаборант толкнула дверь и вошла на станцию.

Стоящий на ступеньках доктор мрачно отметил, что уже без двух минут девять и что она могла бы и поторопиться. На что Абело ему философски сообщила, что без двух минут – это для нее верх пунктуальности, про себя заметив, что в данное конкретное утро она, в принципе, рада, что вообще дошла до работы. Врач, скорбно вздохнув, с мрачным видом двинулся к кабинету. Подходя к аптеке, лаборант была остановлена пожилым дедком, который, рыдая и подвывая, потребовал вернуть ему его пекинеса, к слову, усыпленного вчера по заявлению выше упомянутого лица, о чем Абело и не преминула напомнить посетителю.

– Не-е-ет, он у вас тут – живой, по зданию ходит, – с подвыванием сообщил ей посетитель. – Я сердцем чую, что вы над ним живодерствуете и обряды проводите.

Дед с рыданиями лег на прилавок аптеки. В очередной раз сообщив, что его пес живой и ходит где-то у них… Заодно уточнив, не надо ли ему разуться, а то в клинике уж слишком чисто. Вежливо остановив его в попытке стянуть ботинки, лаборант призвала на помощь доктора. В итоге дед удовлетворился ксерокопией его заявления и уверениями, что тут никого в черных мешках из здания по ночам не выносят, а честно кремируют. Одним словом, утро задалось.

Обед, впрочем, тоже не подвел: за пять минут до оного в кабинет врача ворвалась встрепанная блондинка и сообщила, что ей кажется, что ее йоркширский терьер умер, будучи сбит машиной, под колеса которой он выскочил. И что она его совсем было уже похоронила, но через час откопала, решив все же выяснить у доктора: так ли он мертв, как кажется? Врач с невозмутимым видом надел перчатки, задумчиво стряхнул землю с шерсти почившего пса и, надев стетоскоп, со всей тщательностью прослушал оного. После чего, проверив реакцию зрачков на свет, вынес вердикт:

– Он умер.

– Совсем?! – пискнула хозяйка.

– Совсем, – кивнул головой врач.

– Так сделайте что-нибудь! – возмущенно потребовала женщина. – Ну пересадите ему душу! Вы же доктор! Вы должны.

Глаза дамы сверкали праведным гневом.

– Увы, – голос и вид доктора были воплощением скорби. – Но специалиста вуду нам пока только обещают прислать, как и буддиста с шаманом, а без них никак.

– Я вам заплачу любые деньги, – голосом, не допускающим ни тени сомнения, сообщила хозяйка пса.

– К сожалению, – вид у доктора стал еще более скорбным (хотя, казалось, куда уж больше?), – без специалистов в этой области мы бессильны.

Врач тяжело вздохнул, грустно опустив глаза. Стоящий за его спиной и обалдевший от услышанного фельдшер молитвенно сложил руки и усиленно то ли закивал головой, то ли затряс ею в нервном тике.

– А он?! – дама грозно ткнула пальцем в красного как рак и беспрестанно трясущего головой фельдшера. – Он разве не может провести обряд?

Она сурово нахмурила выщипанные и нататуажированные бровки.

– Нет, нет, что вы, – вступился за фельдшера врач. – По его части только отходная молитва. Ее он и прочтет, – заверил он посетительницу. Фельдшер согласно икнул и еще сильнее затряс головой.

Еле выпроводив рыдающую блондинку, коллектив клиники наконец отправился обедать. Однако в обед примчалась начальница и сообщила, что скоро их ожидает проверка. Не увидев на лицах сотрудников никаких эмоций по этому поводу, она возмущенно заметила, что им, рукожопым, стоило бы и поволноваться. Но поволноваться у коллектива никак не получалось, ибо животы все еще болели от смеха, нервы в принципе куда-то ушли вместе с логикой и разумом, но при этом всем очень хотелось есть, чем люди и занялись – молча, без единой мысли в глазах, глядя на бушующую начальницу и усиленно двигая челюстями.

К концу обеда приехали сантехники и попросили открыть им гараж. В дальнем и самом пыльном углу оного Абело и была застигнута парой с котом. Кот орал, пара требовала сделать ему рентген. И… Нет, в очереди они сидеть не хотят. Нет, они не хотят, чтобы рентген делал врач, они хотят, что бы это сделала она – лично. Нет, их не останавливает ни то, что лаборант не умеет его делать, ни то, что в гараже рентген в принципе отсутствует. В конце концов, оставив обалдевших мастеров возиться с трубой, Абело все же удалось довести и кота, и его хозяев до холла, где она сумела убедить их занять очередь и подождать врача. Не спорил с ней по этому поводу лишь один кот. Видимо, очень хотелось жить. Посочувствовав живности, та наконец дошла до аптеки, где и попыталась заняться делом.