— Протрезвел за ночь? Ей семнадцать только! Всю жизнь ей искалечили, скоты! А вдруг она говорить перестанет? Или заикаться начнёт? Она смотрела на меня, как мёртвая! Не узнавала совсем. Всех вас засажу! Надолго у меня сядете. Ты особенно.

 Тим… Тимур Орлов… Это ты чуть не стал моим первым? Теперь ясно, почему папа в ярости. Я бы тоже была, наверное. Но сейчас у меня нет сил, чтобы злиться и вообще что-то чувствовать. Что я сейчас чувствую, смотря на тебя? Ничего. Всё, что было, будто сон. Страшный кошмар. Но он уже прошёл. Рядом с папой я ощущаю спокойствие. Что я чувствую в себе? Опустошённость. Мне кажется, вы успели сделать, что хотели. Я смутно помню, что произошло после избиения Дани. Нет, кажется, не успели. Какая разница? Я просто хочу, чтобы вы все сгнили в тюрьме.

Тим, не слушая, что кричит ему мой отец, перевёл взгляд на меня. Он, вероятно, думал, что я сплю. Мы встретились глазами. Он так пристально, изучающе смотрел на меня, будто сейчас заклюёт своим ястребиным взглядом. Я вдруг осмелела и тоже не отводила от него глаз. Я неожиданно для себя улыбнулась. Нет, это была не обычная улыбка, а какая-то мерзкая. Мне самой стало противно от такой улыбки. Я будто показала ему всю его сущность в этой улыбке. Он сразу же отвернулся, словно испугавшись своего отражения.

Когда папа закончил свои нотации, парня вывели. Отец взглянул на меня. Я сидела, укутавшись в плед и наблюдая за ними.

— Отведите её домой. Что вы её мучаете? У неё и так шок, — ласково сказал папа, подсаживаясь ко мне и крепко обнимая.

— Она — потерпевшая. Пока не даст показания, мы не можем её отпустить, — сожалеюще проговорил лейтенант, бывший ученик моего отца.

Я вопросительно и жалобно посмотрела на папу, затем также на лейтенанта. Помотала головой. Я раскрыла рот, чтобы сказать, что я ничего не знаю. Но промычала что-то нечленораздельное. Говорить было чертовски сложно.

— Ты видела их лица?

Я помотала головой.

— Ты сможешь сейчас рассказать, как и когда это произошло?

Я сильнее замотала головой. Сразу вспомнились отрывки из этого ужасного сна. И вопросы лейтенанта заставляли убеждаться, что это был вовсе не сон. Осознавать, что всё было наяву очень страшно. Меня изнасиловали. Как же это? Это так мерзко! Я заплакала. Папа сильнее прижал к себе и начал утешать.

— Не видишь, в каком она состоянии? Какие тут показания? Она до сих пор в себя прийти не может. Домой её надо везти.

Лейтенант согласился. В таком состоянии, в котором с трудом различала сон и явь, я была бесполезна. Решено было везти меня домой. Только папа не мог. Ему срочно надо было остаться на работе. Даже в свой день рождения. Поручено было отвести меня прапорщику Грачову. Мне сказали ждать его в коридоре.

Там опять стоял он. Только уже без наручников. Разговаривал с какой-то девушкой.

— Мой папа тебя вытащит. Ты же знаешь, что он министр. Ты не сядешь.

Она хлопала глазками с накладными ресницами и порхала около него туда-сюда, что-то ласково бормоча.

— Да пошла ты, — отмахнулся он.

— Что ты сказал? — вспыхнула она. — Да ты должен быть мне благодарен за то, что я выкупила тебя под залог на время расследования!

— Выкупила, — парень усмехнулся. — Ты что, не расслышала? Пошла ты! Я лучше отсижу пять лет строгого режима, чем буду по гроб жизни должен тебе и твоему отцу! — он небрежно оттолкнул её от себя.

Блондинка раскрыла рот от изумления. Он смеет ей сопротивляться. Кажется, это стало для неё сюрпризом.

— Завтра же ко мне приползёшь, как миленький!

Девушка со стуком промчалась мимо меня к двери, перед этим на секунду остановившись возле меня и презрительно хмыкнув. Вслед за ней прошёл и Тим. Когда в долю секунды он был так близко ко мне, я невольно отшатнулась и прижалась к стене, дрожа как кролик. Он это увидел и поспешил скрыться за дверь.

В кабинете папы я его не боялась, потому что там был отец и ещё несколько людей. Когда я осталась одна в этом пустом коридоре, я осознала, что боюсь его и всех остальных ещё больше, чем вчера. Какая-то паника охватила меня. Безудержный страх, который заставлявший меня трястись.

Тим. Тимур Орлов… Мне не интересны их имена. Для меня они безымянны. Я не стану их очеловечивать. Они не имеют права быть людьми. Для меня они все останутся животными, из-за которых я не стану больше прежней Леей, и жизнь никогда больше не станет прежней.

Грачов подошёл минут через пять и сказал, что сейчас оденется, и мы пойдём. Велел ждать его на улице. Я послушалась и вышла на крыльцо.