– Водитель ждёт! – поторопил Никита.
Даша смотрела по сторонам и думала: «Где справедливость? Почему дети живут в захолустном районе с серыми домами? Почему они отнимают друг у друга игрушки?» Даша провела день за МКАДом, но казалось, будто она побывала в параллельном мире. Да, жизнь прекрасна и за МКАДом, если есть дом, в котором тебя любят. Но если это детский дом, то мы от него отворачиваемся, стараемся не замечать и делаем вид, будто его не существует. Каждый думает: «Почему именно я? Пусть поможет кто-то другой!». Но если не поможешь ты, не поможет никто, все будут проходить мимо бабушек, с трудом передвигающих ноги; детей, роющихся в мусорных баках; мимо самой жизни.
– Ты больше не приедешь? – всхлипнула Катя. – Никогда-никогда не приедешь?
Даша молчала, а её сердце бешено колотилось, глаза щипало от слез. Она чувствовала, что расплачется, если произнесет хоть слово. Не было сил отвечать, не хватало смелости поднять взгляд и сказать ребенку что-нибудь на прощание.
– Даша, ждем только тебя! – крикнул Никита уже из автобуса. – Поторопись, если не хочешь добираться домой на попутках!
Даша бросилась к автобусу, нонепотому, что боялась опоздать. Она бежала, потому что больше ни секунды не могла глядеть в это милое личико.
Когда автобус тронулся с места, Даша облокотилась на спинку сидения и включила музыку. Но перед глазами то и дело всплывало заплаканное лицо Кати, а в ушах вместо музыки звучал ее голос, спрашивавший: «Ты больше не приедешь?»
***
– Это не дети, а волчата! – воскликнула Юля, наутро выслушав Дашин рассказ о поездке в приют.
Девушки сидели в лекционной аудитории. Вокруг было шумно, и они могли не опасаться, что кто-нибудь услышит их разговор.
– Такое чувство, будто перед глазами повесили картинку, и я не вижу ничего, кроме нее, – прошептала Даша. – Я помню Катины крики… И гадаю, отобрали у нее куклу или нет. – Она потерла покрасневшие глаза.
– Дашка, ну ты чего? Успокойся.
Юля понимала, что банальное «успокойся» не поможет, но не знала, как поддержать подругу. Она не забыла Дашины истерики из-за неудач в театре; помнила ее зареванную в конце первой сессии – тогда экзамены едва не довели до нервного срыва обеих; переживала за Дашу, когда та сходила с ума от одиночества в съемной квартире. И всегда Юля приезжала, выслушивала и помогала добрым советом. Но сегодня ее слова не действовали.
– Юль, я всю ночь не спала – думала о том, что детей выдают жесты и взгляды.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты была права, когда назвала детей волчатами. У них волчьи манеры: они привыкли драться, зло шутить друг над другом. Иногда они это делают ради забавы, а иногда детям просто хочется конфетку или поиграть в машинки, но машинок на всех не хватает, а конфеты выдают по расписанию! Кристина призналась, что воспитанники воруют: когда у одноклассника симпатичный карандашик украдут, а когда в магазине лимонад мимо кассы пронесут. Юль, я не понимаю, как можно по-зверски относиться к людям, с которыми живешь бок о бок? – чуть не плача вопрошала Арсентьева. – Да, они не родные по крови, но они живут в одной комнате. Они вместе едят, спят, играют, гуляют. Ты бы видела, как они издевались над Катей!
Юля обняла подругу за плечи.
– Смирись. Ты не можешь сделать в приюте евроремонт и подарить каждому ребенку по фургону конфет. Тебе надо отвлечься и подумать о чем-то хорошем.
– Ладно. – Даша видела, что Юля ее не понимает, поэтому проще было согласиться, чем объяснить, что сердце рвётся на части. – Скорее бы узнать о новом спектакле. Может, мне дадут роль побольше?
– Конечно, дадут! – Юля обрадовалась, что Даша сменила тему. – Куда они денутся после стольких уговоров? Сейчас закончится лекция, поедешь в театр и все узнаешь.
Глава 6
«В институт опаздываю, в театр – тоже, – ругала себя Дарья, поднимаясь в зрительный зал и на ходу снимая куртку. – Если вечером и в кафе опоздаю, начальница сократит и без того маленькую зарплату…»
Она вошла в зал и увидела коллег, рассаживающихся на стулья. Из-за кулис показался Никита с кипой бумаг.
– Даша! – он с упреком взглянул на девушку и постучал по циферблату наручных часов.
– Извини. Я и так ушла с середины лекции.
– Садись уже, студентка. Без тебя не начинаем, а всем не терпится узнать о спектакле.
Даша заняла место в первом ряду, а Никита устроился на центральных ступеньках сцены и положил рядом свои бумаги.
– Дорогие коллеги, – торжественно начал он, – «Грозу» Островского все читали?
Артисты кивнули. Да и кто мог не читать это знаменитое произведение?
– Новая постановка – «Гроза»? – догадалась Ксения.
– Да. И не буду вас мучить, сразу объявлю исполнительницу главной роли – это Женя Шпатова.
Кто бы сомневался! – хмыкнула про себя Дарья, но вместе с коллегами поаплодировала Жене.
– Роль Марфы Игнатьевны Кабановой, или просто Кабанихи, достается, – для эффектности Никита забарабанил пальцами по ступеньке, – Любе Румянцевой! И не благодари! – воскликнул парень, заметив, что Люба хочет что-то сказать. – Ты идеально подходишь на эту роль, лучше всех знаешь…
– Стоп-стоп-стоп! – Люба замахала руками и вскочила со стула, чтобы Никита замолчал и дал ей высказаться. – У меня большая роль в «Усадьбе Крыловых», я занята три вечера в неделю! В свободные дни я не отдыхаю, а пропадаю на съемках. Мой график расписан по минутам! Я не потяну еще одну серьезную роль. Со съемочной группой контракт заключен, я не могу отказаться. К тому же съемки – увлекательный процесс…
Христофоров стукнул кулаком по ступеньке.
– Люба! Я не рассматривал другие кандидатуры на эту роль, у меня и мысли не возникло, что ты откажешься! Ты подходишь по комплекции, темпераменту, голосу. Я не представляю, кто еще столь гармонично впишется в образ Кабанихи!
– Может, я попробую? – предложила Ксения, и коллеги удивленно посмотрели на неё.
– Ты? – переспросил Никита. – Нет, это даже не смешно.
– Я серьезно!
– Ксюша, ты бриллиант нашего театра. Я не скрываю, что держусь за тебя, Любу, Бориса и Женю, как за спасительную соломинку, но ты и Кабаниха, – Никита развёл руками. – У тебя стройная фигура, грациозные движения, ты выглядишь моложе своих лет. Какая из тебя Кабаниха?
– А я, значит, толстуха и выгляжу старше своих лет? – вкрадчиво осведомилась Румянцева. – Ну, спасибо.
Все засмеялись, а режиссер пустился в оправдания.
– Любочка, я не это имел в виду! Ты обворожительна, идеальна и гениальна, но для определенных весовых категорий…
Румянцева тоже захохотала.
– Никита, подхалимство – твоя визитная карточка. Но я и без твоих вялых комплиментов знаю, что я видная женщина.
В зале раздался смех.
– Я рад, что вам весело, – закричал разозленный Никита, – но давайте вернемся к спектаклю! Ксюша, я не вижу тебя в роли Кабанихи. Даже если костюмеры подберут объемное платье, а гримеры состарят твое лицо, с голосом мы ничего не сделаем. Голос должен быть низким, с хрипотцой, где-то с природной задоринкой, в общем, как у Любы.
Никита бросил умоляющий взгляд на Румянцеву, но та хмыкнула и отвернулась. Ее решение было окончательным.
– Вот именно! Для Любы это – естественная манера общения, ей практически не нужно играть. А я хочу сыграть, хочу перевоплотиться в героиню, противоположную мне и по характеру и, по комплекции. Никита, дай мне шанс, – попросила женщина.
Никита вытащил из кипы бумаг какой-то листок и протянул его Лавровой.
– Это монолог Кабанихи из второго действия. Прочти резким и звучным голосом.
На лице Ксении застыло выражение чрезвычайной сосредоточенности. От напряжения у нее на лбу даже прорезалась морщинка. Она степенно и гордо поднялась на сцену, встала лицом к Никите и раздраженно, с презрением воскликнула:
– Молодость-то что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта: ничего-то не знают, никакого порядка. Проститься-то путем не умеют! – женщина всплеснула руками и, повернувшись к коллегам, посетовала: – Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дом-то и держится, пока живы. А ведь тоже, глупые, на волю хотят; а выйдут на волю-то, так и путаются на покор да смех добрым людям! Конечно, кто и пожалеет, а больше смеются… Да не смеяться-то нельзя! – Каждое слово, произнесенное Ксенией, сочилось ядовитой насмешкой: – Гостей позовут, посадить не умеют, да еще, гляди, позабудут кого из родных. Смех, да и только! Так-то вот старина и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется. А и взойдешь, так плюнешь, да вон скорее. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. – Ксения махнула рукой. – Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего.
