Я был уверен, что просчитал абсолютно все – что нужно оставить от обряда, что убрать, что изменить. И зелье вышло точь-в-точь как по моим расчетам.

Думать о том, что я могу ошибаться, было страшно. Но мои выкладки читал и Лонгботтом, причем разбирал их с дотошностью, на которую я даже не надеялся. А мне очень хотелось верить, что я прав. И что единственная загвоздка теперь – как-то объяснить все Гермионе.

Одно я знал точно, сознаваться в том, что я не слеп, нельзя. Она мне этого не простит. Лучше умная ложь, чем глупое признание, после которого вся моя жизнь будет разрушена. Нет, на это я не решусь. Тем более, у меня была идея, как выкрутиться из этой ситуации. И наутро я решил поговорить с Гермионой.

*

Решил поговорить. А вот завести разговор никак решиться не могу. Хотя знаю, что зелье должно храниться не больше двух суток. И знаю, что идеальное время для обряда будет в полночь. Знаю, но не могу заставить себя сказать ни слова.

- Северус? Ты меня опять совсем не слушаешь… Ну о чем ты думаешь все время? И почему мне это знать не следует?!

В голосе обида. В глазах наверняка слезы. Хорошо, что мои веки сейчас прикрыты – взгляд мог бы выдать.

Набираю полную грудь воздуха и пытаюсь успокоиться. Самое трудное – начать. А потом слова придут сами.

- Извини. Прослушал. Дело в том, что… Гермиона, я долго думал над нашим состоянием – моей слепотой и твоим проклятием. Думал и пришел к выводу, что это именно тот случай, когда легче решить две задачи сразу, чем каждую по отдельности. Не хотел говорить тебе, пока у меня не будет что-то конкретное.

Перевожу дыхание. И чувствую, что она не сводит с меня взгляда. Хоть и молчит.

- Я просчитал все мысленно, обсудил с Лонгботтомом…

- Но не со мной?! - перебивает она меня. - Почему ты мог обсудить это с Невиллом, но не со мной…

Улыбаюсь в ответ. Надеюсь, что вышло успокаивающе, а не нервно.

- Гермиона, ну подумай сама… Разве я когда-то делал что-то просто так? Это же очевидно - такая магия не терпит женского вмешательства, особенно раз проклятие было наложено женщиной.

- Это еще спорный вопрос, было ли в Лестранж что-то женское… - буркает она тихо.

Просто чтобы сказать хоть что-то. Вместо того, чтобы признать поражение. Похоже, она переняла мою тактику. Хотя вряд ли нарочно.

Усмехаюсь и приобнимаю ее за плечи. Гермиона тихо охает – кажется, я опрокинул молочник. Она шепчет очищающее заклинание и только тогда дает обнять себя.

- Насчет женственности не уверен, но вот чисто биологически – она определенно женщина. Вернее, я не проверял, но…

Гермиона прыскает смехом, но тут же снова становится серьезной:

- Хорошо, я была не права. Так что ты придумал?

- Я сварил зелье. Аналог того, что используется для Проклятия льда. И продумал, как модифицировать обряд, который помогает для снятия того проклятия. Уверен, что все точно. Зелье… единственно в чем я не уверен, так это в цвете. Но интуиция подсказывает, что все получилось. Посмотришь? Оно должно быть темно-рубиновым. Если это так, я объясню тебе, как нужно будет расставить свечи – обряд проведем сегодня ночью.

Она замирает под моими руками и очень долго молчит. А потом произносит чуть слышно:

- Если все пройдет удачно, то к тебе вернется зрение, а ко мне – моя нормальная внешность?

- Да. А если будет неудача, во что я не верю, – добавляю я торопливо, - то ничего не изменится. Мне просто придется просчитать все заново и пытаться еще и еще…

- Для тебя это так важно? - говорить она грустно.

- Мне так будет легче работать, да и ты будешь счастливее, если сможешь спокойно выходить на улицу.

Она вздыхает, и в этом вздохе мне слышится недоверие. Она считает, что все впустую и что я бессилен против ее проклятия? Ничего, я докажу, докажу, что мне это по силам. Если не этой ночью, то позже. Но обязательно докажу. Потому что притворяться слепым всю жизнь мне будет не под силу.

========== Глава 8 ==========

Гермиона расставляет свечи на полу так, чтобы они образовывали пентограмму. В центре – подставка для котла, в котором медленно колышется рубиновая жидкость. Колышется сама по себе – от собственной магии.

В обряде должны участвовать двое – тот, кто варил зелье и вызовет силу стихии воды, и тот, кого нужно избавить от проклятия. Но Гермионе я сказал, что именно потому, что исцеление нужно нам обоим.

Свечи расставлены, их огонь горит ровно и ясно. Гермиона умывается тепловатым зельем из котла – так, чтобы оно потом попало обратно в котел.

Читаю заклинание, формулу которого я так долго рассчитывал. И жду. Переговариваться сейчас уже можно, но сказать мне нечего. Гермиона тоже молчит.

Зелье должно загореться тихим рубиновым пламенем и выгореть до конца, унося с собой темные силы, что Беллатрикс направила на Гермиону.

Должно. Но не загорается. Оно бледнеет до серебристого цвета, и лишь тогда появляется тусклое белое пламя, которое почти не дает света. Я просчитался. Гермиона тяжело вздыхает, и я даже боюсь думать, что творится у нее на душе.

И в этот момент серебристый огонь вспыхивает и становится ярко-рубиновым, слепящим. Огонь поднимается вверх почти на метр и принимает форму цветка с пятью лепестками.

Чувствую, что по щекам текут слезы. Нет, не от переизбытка эмоций, хоть внутри у меня все буквально дрожит от напряжения. Нет… Огонь слишком яркий и режет глаза. Но если я закрою их прямо сейчас – Гермиона догадается. А обряд еще не закончен, и я не уверен стопроцентно, что у меня все получилось.

Вздрагиваю от того, что она зажимает мне глаза ладонью, и тихо шипит:

- Ну ты же лучше меня знаешь, что тебе еще долго нельзя будет смотреть на яркий свет. Тебе нельзя так рисковать. Зачем этот обряд, если ты в результате снова ослепнешь?!

Молчу, пытаясь разобраться в сумбуре мыслей. Так она знала? И делала вид, что верит моей игре?

Гермиона тихо охает и убирает ладонь.

Приоткрываю глаза – огонь уже догорел, а она стоит, закрыв лицо руками. Обнимаю ее и несколько минут мы просто молчим, а потом Гермиона поднимает ко мне лицо:

- Что-то изменилось? Когда огненный цветок рассыпался искрами, мне в лицо словно кипятком плеснули. А потом все прошло…

- Изменилось, - отвечаю я глухо.

- Я… я стала как прежде?

- Почти.

- Почти?..

- Гораздо красивее. Женственнее.

Она неуверенно улыбается, и я продолжаю:

- Я тебя последний раз до проклятия видел в Хижине. Чумазую, растрепанную, невыспавшуюся и…

Гермиона смеется, а я боюсь продолжения разговора. Потому что рано или поздно речь пойдет о моей лжи.

- А ты… ты сам в порядке?

Молча киваю.

Мы поднимаемся из лаборатории в гостиную и садимся на диван – поговорить. Я боюсь ее обвинений. Боюсь, но пытаюсь убедить себя, что если она подыгрывала мне прежде, то простит и сейчас. Поэтому я начинаю сам.

- Ты не раз говорила, что не смогла бы жить вместе со зрячим. А я не хотел, чтобы ты уходила. Мне было проще притвориться, чем сознаться.

Гермиона молчит долго, очень долго. И когда я уже думаю, что она не ответит, она произносит расстроенно:

- А я думала, что ты меня просто жалеешь. Что тебе неприятно быть со мной, но уйти у тебя духу не хватает. Поэтому я с тобой тогда и говорила, не хочешь ли ты что-то изменить. Чтобы у тебя был повод все высказать.

Ну не говорить же ей, что лично мне не так уж и важно, что с ее лицом? Я привык. Привык к ней такой, какая она есть. Хотя взбреди ей в голову остричь ее чудесные волосы, я бы настаивал на магических способах восстановления. Сразу же, немедленно.

- А потом я поняла, что ты ищешь, как уничтожить проклятие. И что для тебя это очень важно. Чтобы я не выглядела отталкивающе.

Качаю головой:

- Нет, чтобы ты, наконец, успокоилась. И чтобы мне можно было не скрывать то, что я снова вижу. Я устал притворяться, что зрение не вернулось.

- Ну-ну, - мягко усмехается она. - Это ты Волдеморта и Упивающихся обманывать мог, потому что им ты был безразличен. А вот скрыть подобное от любящей тебя женщины – во сто крат сложнее.