В самом конце была запертая на замок витрина с мелкими диковинами. Я опознал только крошечные, с пуговку, видеокамеры и подслушивающие устройства – их мы проходили в академии. Остальное, в мешанине проводов, с блескучими экранчиками и множеством кнопочек, мне было незнакомо. На отдельной полке, как бриллианты в короне, сияли яркими красками детские игрушки. Там были красная радиоуправляемая "Феррари" и почти что самый настоящий вертолет. От этой витрины я отошел, только сделав над собой усилие. Не уподобляться же Машке…

По улице слона водили… – это точно про нас. Вообразите: впереди, отмахивая полированной тросточкой, шествуют господин наставник. В шелковом, расшитом золотыми рыбками жилете, цилиндре и жемчужного цвета фраке, он похож на знаменитого певца или циркового распорядителя. Дальше я, в новом порванном пиджаке и с железной птицей на плече. Птица, кстати сказать, даже не думает прикидываться ветошью. Она активно скачет по моему плечу, комментируя всё происходящее вокруг громким лязгающим голосом и задирает прохожих.

Дальше, держа мишку за лапку, идет Марья-искусница. Вот она: гордая владелица винтовок, пистолетов, боевых метательных ножей и даже одного гранатомета. Идет ни на кого не глядя, задрав нос так, что иногда даже спотыкается…

За Машкой следует целая вереница носильщиков из разных лавок и мануфактур. Они, как ломовые лошади, нагружены сумками, коробками, пакетами и корзинами. Такое чувство, что мы прибыли в Мангазею с одной-единственной целью: обогатить местных купцов.

Вспоминая слова бваны о том, что не стоит привлекать к себе внимание раньше времени, хочется заметить, что он добился абсолютно противоположного эффекта. Лавочники, завидев длинную вереницу носильщиков, теряли голову: такие клиенты бывают раз в год, а то и реже. Нам сигналили автомобили: переходя улицу, наш кортеж останавливал движение. Нам свистели и улюлюкали мальчишки – когда еще на такую развлекуху нарвешься? Словом, когда мы наконец-то добрались до квартиры, которую нашла для нас умная птица Гамаюн, у меня все нервы кончились и восемь потов сошло, а жрать хотелось так, что еще чуть-чуть, и я действительно начну глодать камни…

– Что, хороша фатера? – хвастливо встопорщилась птица Гамаюн, важно входя в предназначенную для нас комнату.

Просторная. Стены белены известью, как и печка, которая занимает весь дальний угол. На окнах расшитые крестиком занавески, обширная кровать застелена пуховым одеялом, изголовье её украшено пирамидой из подушек. На полу – вязаные полосатые коврики, а сами доски пола чисто вымыты и даже блестят.

Ворона, тяжело подпрыгнув, устроилась на спинке кровати.

– Тут и ванная с горячей водой есть! – похвасталась она так, будто лично проектировала здание.

– Тебе-то зачем вода? – спросила Машка, проходя мимо и, как бы невзначай, толкая птичку локотком. – В воду упадешь – язык заржавеет.

– Куда ставить-то? – натужно возопил первый из носильщиков, втаскивая в комнату гору коробок. Моя напарница, спохватившись, принялась распоряжаться.

Я устало плюхнулся на диван. Был он добротный, обтянутый настоящей кожей, с подлокотниками красного дерева. Ажурную полочку над диваном украшали деревянные резные слоники.

Задрав ноги, чтобы не мешать ходить грузчикам, я принялся смотреть в окно. Рама была распахнута, и со двора доносились голоса Лумумбы и нашей новой хозяйки. Старуха говорила сильно окая, глубоким, чуть надтреснутым басом.

– Постель два целковых: электричество подорожало, а воду грей, стиральную машину заводи… Харчи – полтора за всех.

– Девушке – отдельную комнату… – тоном ниже басил наставник.

– На раскладушке поспит, за шторкой. Пятьдесят копеек будет. А ежели колдовать надумаете…

– Не надумаем. Говорю же: Пыльцы нет.

– Дак и я об том. Надумаете – обращайтесь.

Возникла пауза.

– Вы серьезно? – наконец переспросил Лумумба.

– А чего? Наш товар – ваш купец. Продукт чистый, лицензионный. Все налоги уплочены. А ежели вам экзотики какой – Бразилия, Гуанчьжоу, остров Пасхи… – тогда только к завтрему ожидайте. На доставку время требуется. Желаете дегустировать?

– А то! – оживился наставник.

Я вздохнул. Знаю я его: сам вмажется, а мне, как обычно, фигу с маслом…

– Тогда пройдемте в лабораторию, – деловито предложила старуха, и голоса стали удаляться. – Соглашение о ненападении подпишем…

Старик со старухой ушли, но во дворе было еще много чего интересного. Например, дуб. Кряжистый, расщепленный молнией и обмотанный в несколько рядов якорной цепью – видать, чтобы совсем не развалился… Цепь толстенная, не от какой-нибудь там мелкотравчатой яхты, а, по меньшей мере, от сухогруза. Она тянулась через весь двор от дуба до громадного, выше меня, камня, валявшегося здесь, судя по всему, со времен ледникового периода. Цепь крепилась к массивному кольцу, наполовину погруженному в камень, и была увешана чистыми выстиранными рубахами и подштанниками.

Еще был колодец. Высокий, срубленный из толстенных почерневших бревен. Вот вы мне скажите: городу от силы пятнадцать лет, а колодец выглядит так, будто стоит тут не меньше двухсот… Колодезный сруб был накрыт железной, в потеках ржавчины, крышкой, придавленной сверху мельничным жерновом.

Птица Гамаюн, неожиданно снявшись со спинки кровати, левитировала через комнату и устроилась рядом со мной, на подлокотнике дивана.

– Теперешняя Мангазея выстроена на месте староверского хутора Белокаменка, – произнесла она лекторским тоном. Наверное задумавшись, про колодец я спросил вслух, и птица приняла вопрос на свой счет. – Великий Князь, тогда еще простой геолог Игорь Романов, умирая, вышел на скит из тайги. Жители хутора выходили его и выкормили…

– А почему крышка придавлена? – проводив наконец грузчиков, Машка устало рухнула рядом со мной.

– А чтобы не лазил никто. Ни туда, ни обратно, – на пороге стояла старуха. Высокая, с абсолютно белыми, собранными в пучок на затылке волосами, в белом же, с кружевной стойкой вокруг горла, кисейном платье. Лицо у старухи было суровое, коричневое, со множеством мелких морщинок, а синие, без белков и радужки глаза сверкали совершенно по-бесовски. Зато руки у нее были молодые, изящные, с длинными, как у пианистки, пальцами.

– Вот, дети… Прошу любить и жаловать: наша хозяйка. Арина Родионовна Горыныч, – Лумумба бочком протиснулся мимо старухи в комнату. Глаза его светились точно так же, как и у хозяйки. Я обиженно отвернулся: на двоих, значит, вмазались. Ладно-ладно… – Арина Родионовна, – продолжил учитель светским тоном, повернувшись к хозяйке, – Познакомьтесь с моими…

– А не надо, – старуха сложила руки на животе, под фартуком. – Сама вижу: Иван да Марья. По лугам, по полянам, дружат Марья с Иваном. Тут любовь без обмана…

– Скажете тоже! – преувеличенно громко фыркнула Маха, отворачиваясь. – Какая еще любовь-морковь?

– Без дружка, без Ивана, жить и Марья не станет, а зачахнет, завянет, – упрямо закончила старуха.

Было это похоже на детский стишок или считалочку, но я всё равно почувствовал, как от шеи на щеки переползает душный жар. Только хотел уточнить, что же она всё-таки имеет в виду под "зачахнет-завянет", но тут раздался душераздирающий крик.

– Убивают! Режут! Хулиганы зрения лишают!

Мы с Махой оживились.

На подоконнике, обернув лапки в белых носочках толстым, как полено, хвостом, сидел кот и лениво изучал нашу птичку.

– Че орешь, дурында? Не боись, сегодня я уже завтракал, – сказал кот и вальяжно спрыгнул на пол. Один глаз мурзика пылал неугасимым синим пламенем, другой был черен и пуст.

– О! Говорящий котик! – Маха плюхнулась на пол и запустила пальчики в шерсть. – Котик ты мой котик, тёпленький животик. Бархатная спинка, шелкова шерстинка… – кот затарахтел, как хорошо смазанный дизельный движок, подставляя под её руки пухлые хомячьи щеки.