– Откуда идете, калики перехожие?

– С Урала, – тоненьким детским голоском пропищала Машка. – Слышали, в Мангазее молочные реки текут, между кисельных берегов. Вот, пришли своими глазами убедиться. А тятенька на ощупь осознает, – она, склонив голову в платочке, трогательно прижалась к Лумумбе. – Тятенька от злого колдуна пострадал. Зрения лишился и кожа вся, как есть, почернела… А братца моего ребеночком с печки уронили. С тех пор ум у него напрочь отшибло, на одних базовых рефлексах существует.

Икнув, я подпустил слюны и возвестил басом, смачно обсасывая палец:

– Жрать. Срать, спать, драть…

– Тихо, тихо, Иванушка, – Маша погладила меня по плечу. – Вот пойдем сейчас на площадь, я куплеты буду петь, а тятенька Илиаду на память почитает. Денежку заработаем – купим тебе пирожок. А пока, братик, камешек поглодай. Авось, голод и утихнет…

Тетка всхлипнула и утерев слезу могучим кулаком, полезла в недра обширных юбок. Затем протянула Машке монетку.

– Спасибо, добрая женщина, – поклонился в пояс бвана, забыв, что недавно ослеп. – Воздастся тебе доброта по заслугам…

Утирая слёзы, тётка потопала дальше. Гусь, высунув голову из-за её плеча, смотрел на нас с укоризной.

– Не перегнуть бы, – обеспокоился учитель, когда на нас стали задерживать взгляды и другие прохожие.

– Фигня, – Машка цинично подкинула подаренный теткой грошик. – На Руси убогих любят.

Вид домашней птицы пробудил во мне смутную тревогу, которая наконец-то вылилась в конкретные опасения.

– А где Гамаюн?

Только что она крутилась рядом, выпрашивая у Лумумбы петушка на палочке, а сейчас – ни слуху ни духу.

– Я её с поручением услал, – пояснил наставник, шаркающей походкой направляясь к воротам. – Острог – место защищенное. С магическим существом туда лучше не соваться…

Машка оказалась права. Растроганные её щенячьим взглядом дружинники без звука пропустили нас в крепость.

Проблемы начались чуток попозже. Когда выяснилось, что пресловутая Машкина родственница – сама Великая Княгиня, запертая до суда в отдельных палатах на самом верху башни. Заминка грозила перерасти в нудное разбирательство, и здесь Машкин длинный язык мог сыграть совершенно противоположную роль…

Переглянувшись с Лумумбой, мы уже собирались ретироваться, чтобы изобрести другой способ увидеться с княгиней, когда из той башни, где держали Ольгу, вышла группа военных. Все в черной отглаженной форме, брониках и при оружии. Заметив нас, один остановился. У меня сердце ушло в пятки: сейчас нас погонят поганой метлой, и накроется расследование медным тазиком…

Дружинник был молодой, лет тридцати, высокий, чернобровый и чернобородый, с волевой складкой рта и цепким прищуром. Постояв мгновение, он бросил своим несколько слов, а сам пошел через двор. Машка зыркнула на меня вопросительно, я чуть заметно пожал плечами. В конце концов, чего мы боимся? Ну, достанем мы с бваной, в крайнем случае, удостоверения. Работать, конечно, придется в этом случае официально: посылать запрос о разрешении действовать на территории другого государства, то, сё… И здесь как повезет: захотят нам помочь – разрешение будет уже завтра, а не захотят – бюрократическая машина затянет с выдачей настолько, что Ольгу раньше казнят…

Я покосился на Лумумбу, но тот стоял спокойно, по пыльному усталому лицу ничего не читалось.

Дружинник подошел и внимательно оглядел нашу троицу, сложив губы трубочкой. Мы с Машкой постарались выглядеть как можно более невинно. Насмотревшись вдоволь, коротко спросил дежурного:

– Кто такие?

Тот ответил. Дружинник задумчиво покачался с носка на пятку, с каким-то ироничным доброжелательством глядя на Лумумбу, коротко насвистел бодрый мотивчик, и приказал:

– Пропустить.

Затем развернулся и исчез за воротами. Мы даже вякнуть не успели.

Хорошо, что барахло оставили в неприметном тупичке, сложив под камушек: на входе в острожный терем стояла самая настоящая пропускная рама. И если б Лумумба не настоял, чтобы Маха оставила снаружи всё, до последнего ножичка – грош цена нашим личинам.

Рядом с рамой, без всякого намордника или там поводка, стояла собака. Одна, без какого-либо хозяина. Некрупная, пепельной масти, с длинной мордой и умными, совершенно не собачьими глазами. Вообще-то, собак я люблю. И никакого вреда от них, окромя пользы, не вижу. Но здесь я реально перетрухал. Потому что у псины этой был такой взгляд, что становилось совершенно ясно: если что не так, она откусит сразу и всё. Даже захотелось прикрыться руками, на всякий случай, но я сдержался.

Когда мы благополучно миновали раму, псина обнюхала меня и Машку, позволив моей напарнице почесать себя за ушами, но задержалась возле бваны. На Пыльцу обучена, понял я. Слышал о таком: ищеек с хорошим нюхом натаскивают на корицу, а потом заставляют выслеживать Запыленных… Лумумба не долго думая достал из жилетного кармашка громадную мозговую кость и протянул собаке. Та, обнюхав и аккуратно взяв подношение зубами, милостиво моргнула и отошла.

– Любовь приходит и уходит, – продекламировал шепотом бвана, – а кушать хочется всегда…

К светелке княгини вела узкая, с несколькими крутыми поворотами, лестница. На каждой площадке прохаживался дружинник с АК.

– У вас пять минут, – напомнил охранник, отпирая внушительный замок на толстой двери.

Кроме двери, вход перегораживает решетка, которую отпирать никто и не думал. А за решеткой находится обыкновенная комната. Как в дешевой гостинице, например. Светлые голые стены, чисто выметенный пол, маленькое, тоже забранное решеткой, окошко. В дальнем конце – узкая, застеленная лоскутным одеялом кровать, рядом – скромный коврик с лебедем, тумбочка с водой в графине и геранью в горшке.

У противоположной стены притулился рабочий столик с придвинутым к нему жестким стулом. На стуле, к нам спиной, сидит женщина. Видны заплетенные в толстую косу бледные волосы и темное, прямых очертаний, платье. Женщина пишет.

Лумумба, взявшись обеими руками за решетку, глядит молча на её спину. Глядит долго, может, минуту, или две. Просвисти между ними в этот момент пуля, она расплавится: взгляд бваны имеет напряжение киловольт в пятьсот, но женщина только продолжает водить пером по бумаге. В свете из окна рука её кажется прозрачной, даже стеклянной.

Дружинник, который нас привел, наконец понимает, что ничего интересного не будет, вздыхает и топает по ступенькам вниз, пробурчав, что осталось минуты три. И только тогда женщина, будто почувствовав его уход, стремительно встает и в один миг оказывается у решетки. А потом сплетает свои пальцы с пальцами Лумумбы.

– Ты… – говорит она так, будто не верит своим глазам.

– Я, – грустно и обреченно отвечает наставник.

Так они стоят еще секунд тридцать, вглядываясь в лица друг друга. Ни она, ни он, не шевелятся.

Первой всё-таки отводит взгляд Ольга. Отступив, окидывает взглядом нашу компанию, задержавшись на мне, потом на Маше. Чуть улыбается, кивая на наши наряды.

– Остроумно.

– Рано себя выдавать, – пожимает плечами Лумумба. Он старается говорить как обычно, но голос его подводит. Он становится низким и хрипловатым, будто с похмелья. – Как ты?

– Почти закончила, – она оборачивается на стол, а потом улыбается уже по-настоящему.

– Это то твоё исследование? Всё не сдаешься?

– Оно самое. Ты даже не представляешь, чего я добилась! У тебя волосы распрямятся, когда…

– Послушай, у нас мало времени. Ты должна рассказать всё, что знаешь. Почему все думают, что это ты убила Игоря?

– Поздно… – Ольга досадливо вздыхает. – Всё здесь против меня, буквально всё. Так что не стоит и пытаться.

– Но тогда зачем ты меня позвала? – Лумумба пытается дотянуться до её руки сквозь решетку, но Ольга отступает.

– Вот это! – она тыкает пальцем в тетрадь, лежащую на столе. – Это спасение для всех магов, как ты не понимаешь? Дело всей моей жизни. Ты должен забрать тетрадь, увезти в Москву, показать Седому. Дальше вы и без меня разберетесь…