Дед взял паспорт, отодвинул от себя на вытянутую руку, полистал, посмотрел, но мне почему-то показалось, что дальнозоркость у него наигранная.
– Сергей Владимирович Короп, – медленно, по слогам прочитал дед, закрыл паспорт, протянул бабке и спросил: – Тебе это нужно?
Бабка отрицательно покачала головой. Дед вернул мне паспорт и снова предложил:
– Так как насчёт чаю? Присаживайтесь, не стесняйтесь!
Никогда прежде я не сталкивался со старческим маразмом и не знал, как он проявляется. Неужели так?
Я сунул паспорт в карман и терпеливо, как детям, начал объяснять:
– Я получил приглашение на праздник…
– Так… – дружно закивали дед с бабкой.
– Приехал…
– Так…
Дед с бабкой гостеприимно улыбались, в глазах лучилось понимание ситуации, но они упорно ждали чего-то ещё.
– Хочу остановиться в вашей гостинице…
– Так…
– У вас есть свободные номера? – в конце концов не выдержал я их «понимания ситуации».
Наконец-то до них дошло. Дед с бабкой переглянулись, и бабка сокрушённо сообщила:
– К сожалению, мил человек, все нумера давно забронированы.
– И Сергея Владимировича Коропа в списке нет… – добавил дед и в очередной раз предложил: – Садитесь с нами чай пить!
Предложение я проигнорировал.
– И что же мне теперь делать?
– Пить чай! – дружно заявили дед с бабой.
– Я имел в виду, где мне теперь ночевать? – досадливо поморщился я и кивнул на громадное бревно, лежащее вдоль штакетника с наружной стороны: – Не на завалинке же?
– Что ты, милок! – всплеснула бабка руками. – Зачем на завалинке? На ней разве что Василий иногда спит, когда домой с устатку дойти не может. А переночевать это не проблема. Ты к Кузьминичне на постой попросись, она всех пришлых принимает.
– А где эта Кузьминична живёт?
– Он что, хочет, чтобы ему Кузькину мать показали? – спросил дед у бабки.
– Ты чего, дед? – возмутилась бабка. – Не Кузькина мать ему нужна, а внучка Кузькиной матери. – Она повернулась ко мне и расплылась в улыбке: – Дык первая изба сразу за углом.
– И на том спасибо, – кивнул я и вышел в калитку, посмеиваясь про себя. Изначально под выражением «Куськина мать» подразумевалась собака – матёрая сука, готовая всех порвать за своего кусачего щенка. Но в мире нет ничего устоявшегося, и интерпретация из Куськиной матери в Кузькину мать давно стала обиходным выражением. Поэтому я ничему не удивлялся. Значит, такова у Кузьмы была мать. Против народной мудрости не возразишь, не попрёшь.
– Молодой человек! – окликнул дед. – Вы свой рыдван за гостиницу поставьте, пока там место есть. А то сейчас, – он махнул рукой в сторону косогора, – ещё гости будут.
Из леса на косогоре донеслось приглушенное тарахтение трактора. Довёз-таки Вася-тракторист «летающую тарелку» карлика.
– Что ты, дед, мелешь? – возмутилась бабка. – Василий не скоро привезёт гостя. Вечером только. Так что, мил человек, присаживайтесь, чайку попейте…
– Спасибо, нет, – отказался я, залез в свой «рыдван», развернулся и поехал за гостиницу.
Когда я завернул за угол особняка, то понял, почему дед советовал пораньше припарковать машину за домом. Большая площадка за гостиницей была заставлена всевозможными летающими, бегающими, прыгающими и ползающими моделями аппаратов пришельцев. Здесь были модели паукообразных аппаратов, передвигающиеся на восьми и более лапах, обтекаемые каплеобразные амфибии, космические корабли-трансформеры, какие-то кубы, параллелепипеды, шары и, само собой, тарелки, тарелки и ещё раз тарелки. Естественно, летающие. Некоторые модели были сделаны основательно, с душой, и их легко было принять за настоящие, некоторые – абы как, и казалось, что они развалятся от первого прикосновения. Верхом полного абсурда выглядел обыкновенный велосипед с притороченными к раме крыльями из деревянных реек, обтянутых вощёной папиросной бумагой. На одном крыле красной краской было написано «Осоавиахим», на другом – «СССР». Крылья у велосипеда смотрелись как пятое колесо у телеги. Либо как пятая нога у собаки… Гм, да… Я вспомнил Барбоса. Дурдом полный. Здесь не только люди маразматики, но и животные уроды.
На косогоре дико взревел трактор, я оглянулся и увидел, как с круто наклонившегося прицепа соскользнул макет летающей тарелки и, подпрыгивая на кочках, устремился вниз по склону, оставляя за собой широкий след примятой травы. Из следующей за трактором милицейской машины выскочил карлик и, потрясая тростью, заорал не своим голосом. Вася-тракторист выбрался из кабины трактора и принялся оправдываться, сокрушённо разводя руками. Летающая тарелка скатилась по склону и замерла у подножья косогора, совершив в своей жизни первый и, быть может, последний не совсем удачный полёт. Тем временем милиционер быстренько развернул машину, выключил мигалку и скоропостижно ретировался, посчитав миссию сопровождения законченной. Что карлик со своей летающей тарелкой, что Вася-тракторист надоели ему хуже горькой редьки. И ведь права оказалась бабка Дормидонтовна, что Василий доставит гостя только вечером! Просто-таки прорицательница, несмотря на маразм.
Я достал из салона чемодан, запер дверцы «хаммера», поставил машину на сигнализацию, затем обогнул гостиницу и увидел, как по голой утрамбованной площадке неспешной трусцой бежит Барбос о двух головах: левой – чёрной и правой – белой. Приблизившись к покосившемуся деревянному столбу с указателями, пёс задрал левую заднюю ногу и окропил его. Белая голова повернулась к чёрной и обиженно тявкнула. Чёрная голова тяжко вздохнула, Барбос обошёл столб с другой стороны, поднял правую заднюю ногу, снова окропил его и теперь уже, исполненный достоинства, потрусил прочь по своим собачьим делам. Равноправие, ничего не попишешь… И не пописаешь. А вот пятой ноги я у Барбоса так и не увидел.
Из любопытства я подошёл к столбу, посмотрел на указатели и понял, что столб покосился не сам по себе или по вине пьяного Васи-тракториста, а наклон на север был строго выверен на Полярную звезду, что подтверждала надпись на стрелке-указателе, венчавшей столб, как наконечник копья: «Polaris A – 430 световых лет».
Я начал читать надписи и понял, что к празднику, Дню Пришельца, в Бубякине готовились долго и основательно. Каких только надписей здесь не было: «Денеб – 3260 световых лет», «Мицар – 78 световых лет», «HD 179 949 – 90 световых лет»… На указателе «ЕН 7031» вместо световых лет было почему-то указано расстояние в 150 парсеков. Были здесь и совсем непонятные названия звёзд, состоящие из одних знаков препинания, а одно название обозначалось нотами. Вертикально вверх смотрел указатель, прикреплённый к столбу на шарнире, и на нём было написано: «Далёкий Космос – 90 км». Ну, это нам уже известно. Час езды на машине… На этой географической широте, естественно.
Я вспомнил, что мотель на трассе Ворочаевск – Усть-Мантуг, в котором останавливался на ночь, назывался «91-й км». Случайное совпадение или…?
Столб внезапно дрогнул и, скрипнув, едва заметно провернулся по оси против вращения Земли. Повернулись и все указатели, и только стрелка на шарнире сдвинулась в противоположную сторону, продолжая, как поплавок, указывать вертикально вверх на близкий «Далёкий Космос».
Я ошалело посмотрел под ноги. Никакого устройства, вращающего столб, не было. Обыкновенная земля, разве что слегка увлажнённая Барбосом.
– Молодой человек! Сергий свет Владимирович! – позвала бабка из беседки. – Поди-ко к нам, чайку попей!
«Дался мне ваш чай!» – в сердцах подумал я, тупо глядя на основание столба. Затем тряхнул головой, взял себя в руки, обернулся и вежливо отказался:
– Спасибо, как-нибудь в другой раз.
– Чай у нас липовый, варенье смородиновое… – продолжала зазывать бабка.
– Мы и музыку заведём… – подключился дед.
Послышался ритмичный скрип пружины граммофона.
Я развернулся и молча зашагал к избе Кузьминичны. Точнее, внучки Кузькиной матери. Из-за спины донеслось шипение иголки по граммофонному диску.
