— До свидания, Казекаге-сама, — попрощалась она, изо всех сил скрывая алый румянец на бледных щеках. — Счастливого пути.
— Спасибо, Саюри. Надеюсь, мы с тобой ещё увидимся.
Глаза девушки удивлённо округлились, но уже через секунду до неё дошёл смысл его слов.
— Д-да... да. Разумеется, Казекаге-сама.
— Здравствуйте, Казекаге-сама!
— Добрый вечер, Казекаге-сама!
— Наконец-то вы вернулись, Казекаге-сама!
— Добро пожаловать домой!
Гаара молча шёл по Сунагакуре но Сато, в кои-то веке направляясь не в Резиденцию на работу, а домой. Жители деревни: и шиноби, и гражданское население, и взрослые, и маленькие дети — все высыпали на улицы из своих домов, радостно приветствуя своего правителя, словно он отсутствовал не десять дней, а десять лет.
То ли они действительно так сильно любили его, то ли все же до сих пор побаивались и хотели попытаться “задобрить” — Гаара этого точно не знал. В душе он искренне надеялся на первое, но, стоит сказать, конкретно в тот момент это не так уж сильно волновало. Он видел лица жителей Суны, слышал их голоса, их слова приветствия, но мысли его не занимали ни они, ни Темари, которая должна была вернуться из Конохи, ни возмущённый Совет, члены которого наверняка снова начнут отчитывать его как провинившегося ребёнка на первом же собрании, ни даже предстоявшая война. Нет, разумеется, эти и многие другие вещи сильно беспокоили Гаару, но, тем не менее, и они отошли на второй план, так как на первом месте был один-единственный человек. Человек, к сожалению, теперь находившийся в другой стране в нескольких днях пути от него.
И как я только мог это допустить?! — мысленно упрекнул он себя с некой злобой, невольно сжимая руки в кулаки так сильно, что костяшки побелели.
Он злился не на Саюри, нет. Разумеется, в том, что он заинтересовался ей больше, чем можно, ее вины не было. Гаара злился лишь на себя самого, но, поскольку подобные чувства были для него чем-то совершенно новым, подобного исхода их относительно непродолжительного общения предсказать он никак не мог.
Он не мог объяснить себе этого или подобрать правильные слова, но где-то глубоко внутри, где-то в районе груди, под рёбрами чуть слева он чувствовал нечто странное при мыслях о ней. То, чего никогда не чувствовал раньше. Саюри вдруг стала в некотором смысле особенным для него человеком. Ему было очень сложно понять, как всё это работает, но он заметил, как она невольно влияла на него. Влияла на его настроение, сама о том не подозревая. С ней ему никогда не надоело бы разговаривать, на неё он никогда не устал бы смотреть. Эта девушка с волосами цвета серебра вдруг стала единственным человеком, которого Гаара действительно по-настоящему боялся потерять и хотел навсегда удержать в своей жизни.
С другой стороны, как бы сильно ему не хотелось видеть её здесь, рядом с собой, правитель Сунагакуре полагал, что там, в стране Воды, ей, даже несмотря на военное положение, было гораздо безопаснее. Во всяком случае, пока что. Здесь ее жизнь и свобода были бы постоянно под угрозой — если бы те, кто похитили дочь феодала страны Воды, узнали, что она является приближенной Казекаге, могли бы явиться и за ней. К тому же, находиться в непосредственной близости к джинчурики Шукаку... определённо не лучшая идея.
— Что-то ты совсем не выглядишь довольным, Гаара, — заметил Канкуро, когда они наконец зашли в дом. — Неужто не рад возвращению в свою любимую деревню?
Казекаге молча покосился на него с недовольством, расстегивая ремень и снимая со спины тыкву-горлянку с песком.
— Да ладно тебе, я ж просто спросил, — нахмурился кукольник, но тут же его лицо прояснилось, а глаза заговорщически блеснули. — Или есть другие причины, почему ты...
— Канкуро, отдохни с дороги, — прервал Гаара его мысли вслух, чем лишь подтвердил домыслы брата.
— Точно, — ухмыльнулся тот, — теперь я уверен. Дело не в Суне, ты просто не хотел покидать деревню Тумана, верно? И, если это так, мне кажется, мы оба понимаем из-за кого, не так ли?
— Не вижу смысла продолжать этот разговор.
— Да! — воскликнул брат Казекаге. — Значит, я все-таки прав!
Гаара тяжело вздохнул и проследовал по длинному коридору, направляясь к своей комнате, но Канкуро не желал закрывать эту тему.
— Знаешь, а я ведь должен был догадаться, — сказал он. — Там, у ворот Киригакуре, когда мы прощались с Мизукаге и остальными, я... видел, как ты смотрел на неё. — Кукольник на пару секунд замолчал и посмотрел брату прямо в глаза. — Ты мог бы забрать её с собой сюда, если бы хотел.
— Не мог бы, — сухим, совершенно бесстрастным голосом ответил правитель деревни Песка.
— Почему?
— Потому что ей опасно здесь находиться! Опасно быть в другой стране накануне войны; опасно быть рядом с Казекаге; опасно быть рядом с джинчурики. Неужели тебе это не ясно?
Канкуро опустил взгляд, уставившись в пол. Он стоял так несколько секунд, после чего как ни в чем не бывало снял со спины походный рюкзак и, поставив его на пол, стал откреплять свитки, что использовал для призыва своих кукол. После парень стянул свой головной убор, ладонью взъерошив примявшиеся каштановые волосы.
Настенные часы еле слышно тикали, будто бы пытаясь немного разбавить повисшее между братьями напряжённое молчание, от которого воздух в комнате едва не искрился, однако это не помогало. Гаара молча стоял в пол-оборота к Канкуро, не зная, что сказать. Слова кукольника звучали глупо, совершенно по-дурацки, и прислушиваться к ним он не хотел, но, если вдуматься, они были чистейшей правдой.
— Да, наверное, ты прав, — вдруг произнес Канкуро, нарушая тишину. — Возможно, ей там лучше. Может быть, даже и правда безопаснее, я не знаю. Просто вся проблема в том, что в один прекрасный день, когда ты решишь, что стало достаточно безопасно, и захочешь увидеть её снова, она уже будет держаться за руки с кем-то другим. С кем-то, кто, черт возьми, воспользовался твоим шансом. Она тебя даже не заметит, потому что будет слишком увлечена тупыми несмешными шутками или историями, которые он будет ей рассказывать. В этот самый момент её улыбка сожжёт твоё сердце, если оно вообще у тебя есть. И тогда до тебя, может быть, наконец дойдёт, только вот поздно будет.
Будь на его месте любой другой человек, его судьба была бы предрешена. Он бы незамедлительно вылетел в ближайшее окно, или песок облепил бы его с ног до головы, словно плотный-плотный кокон, что ни вздохнуть, ни пошевелиться, и сдавил бы до такой степени, что от тела не осталось бы даже мокрого места — кровь бы мгновенно впиталась. Он не успел бы произнести больше ни слова: смерть наступила бы мгновенно. Без свидетелей, без лишней шумихи — прямо здесь, в ту же самую секунду, что он закрыл свой рот, произнеся дерзкие слова, которыми отчитал Казекаге как ребёнка.
Однако это был Канкуро. Не кто-нибудь, а родной брат, который сказал все это не из злости или желания заставить Гаару чувствовать себя ещё хуже, нет. Напротив, он слишком сильно волновался за него, хоть и порой доносил это не в самой лучшей манере (да и, впрочем, никогда особой тактичностью не отличался). Гаара хотел ответить ему, хотел возразить, но не смог. Он растерялся, не зная, как реагировать на это, ведь на самом деле кукольник был совершенно прав — все обстояло именно так, хотя прежде подобные опасения и не приходили в его голову.
От одной мысли о том, что все вполне могло сложиться подобным образом, Гаара вдруг почувствовал резкую острую боль где-то в грудной клетке. Он поморщился, прикладывая ладонь к груди, на что Канкуро лишь тяжело вздохнул и, не став дожидаться от него никакого ответа, молча зашёл в свою комнату, захлопнув дверь.
Комментарий к
XXIII
*A day to remember — End of me (рекомендована к прослушиванию)
====== XXIV ======
Большинство жителей скрытой деревни не знали о приближении войны, и, надо сказать, плюсов в этом было значительно больше, чем минусов: не было лишней шумихи и паники, которые только усугубили бы положение дел внутри Киригакуре. О ситуации помимо Мизукаге знал лишь ограниченный круг лиц, состоявший из членов АНБУ, джонинов и некоторых чунинов, которым Мей могла полностью доверять. Сенсеям и учителям в Академии было запрещено говорить об этом ещё не готовым к участию в боевых действиях генинам и, тем более, ученикам, не получившим даже этого звания.
