Дейли основной конфликт видит в противостоянии секретной агентуры и революционеров[123], Макдэниэл объясняет лоббирование Министерством финансов закона о фабричных старостах «заинтересованностью в ослаблении роли полиции на заводах»[124], Джадж подробно останавливается на конкурировании полиции и фабричной инспекции на заводах, что, по мнению исследователя, приводило Витте и фабрикантов в бешенство («were furious»)[125]. Также Джадж отмечает исключительную роль Зубатова в организации обществ взаимопомощи. Сергей Васильевич выбирал лидеров из среды рабочих, представлял их властям, заступался за них перед Треповым и великим князем Сергеем Александровичем, помогал советом и деньгами, открыто поддерживал рабочих во время забастовок: «Не personally chose the workers who would lead the movement, introduced them to authorities, intervened for them with Trepov and the Grand Duke, and gave them advice, assistance, and financial support»[126]. Похожие проблемы исследует Шнейдерман в монографии «С. В. Зубатов и революционный марксизм»: «Витте не соглашался с разъяснениями министром внутренних дел причин рабочих волнений и рекомендациями по их предотвращению»; «Витте стремился сорвать предложения Сипягина по фабричным жилищам и расширению обязанностей фабричных инспекторов в области контрактных споров и штрафов»; «когда безопасность власти оказалась под угрозой пробужденного рабочего класса, министры обменивались взаимными обвинениями…»[127]. Отдельная глава в книге Шнейдермана посвящена «полицейским технологиям Зубатова»[128]: подготовке секретных агентов, организации фотокартотеки и регистрации нелегальных лиц. Успехи Зубатова метафорически сравниваются с «ослепительной вспышкой» (meteoric)[129]. Особое внимание в монографии Шнейдермана уделяется «королеве провокации» (mistress) Анне Егоровне Серебряковой[130].

В 1987 г. была издана книга Д. В. Поспеловского «На путях к рабочему праву», в которой зубатовские общества (им посвящено две главы) рассматриваются в контексте формирующегося профсоюзного движения. Как пишет сам автор, это перевод на русский язык его диссертации, защищенной в Лондонском институте экономических и политических наук: «Перевод и переработка текста проводились автором в относительной канадской глуши, где он теперь живет и преподает в университете русскую историю, и у него не было под рукой большинства тех документов, которые он использовал, когда собирал материал в богатейших книжных фондах Англии. В результате, все цитаты в первых трех главах книги в обратном переводе, за что автор приносит свои извинения читателю»[131]. Книга Поспеловского написана исключительно на опубликованных материалах; несмотря на заявление автора, неточности содержатся и в четвертой главе. Так, вольно цитируя письмо Зубатова по книге Заславского «Зубатов и Маня Вильбушевич», Поспеловский несколько искажает смысл документа: «Жандармы все портят, а потом нам придется снова биться головой о стенку в поисках новых решений. Я, например, только сейчас начинаю понимать, что рабочее движение – не политическое и не социалистическое явление, а прежде всего капиталистическое. Единственные полностью положительные элементы для него – это кредит, освобождение от нужды и от темноты. Но кто объявит об этом во всеуслышание? Рабочие слишком темны, интеллигенция не может этого понять, а если и поймет, то ей это не понравится, потому что тогда в ее распоряжении не останется нужного для нее инструмента для борьбы за политические проблемы мирового масштаба. Правительство? Его деятельность носит строго пассивный характер»[132]. Признавая обоснованность политики Зубатова («Мало кто в государственном аппарате России и в Министерстве внутренних дел, в частности, понимал всю глубину и весь потенциал замысла Зубатова»[133], «…на коротком отрезке идея Зубатова, возможно, была самой разумной, особенно если учесть такие факторы, как рост антагонизма в русском обществе и относительно низкий уровень образования русских рабочих, особенно на периферии»[134]), Поспеловский безапелляционно и бездоказательно оценивает отношение к легализации рабочего движения в преподавательской среде Москвы: «Против Зубатова была не только вся московская университетская профессура, но, например, и такие государственно мыслящие люди, как Петр Бернгардович Струве. В журнале “Освобождение” он написал, что зубатовщина – это подкуп и коррупция рабочих масс, превращаемые в систему»[135].

Нельзя сказать, что зарубежные историки ввели в научный оборот обширные массивы неизвестных отечественным специалистам источников или выявили новых акторов легализации рабочего движения. Ценность их трудов заключается в оригинальной для середины XX столетия интерпретации экспериментов С. В. Зубатова, попытке преодолеть общеизвестные стереотипы и фактические ошибки.

Привлеченные к исследованию источники можно разделить на четыре группы: 1) законодательство; 2) официальное делопроизводство; 3) документы личного происхождения; 4) периодика.

Первую группу составляют законодательные акты, опубликованные в 3-м собрании Полного собрания законов Российской империи[136]. Эти материалы позволяют определить меры, которыми власть пыталась обеспечить порядок в государстве и содержание охранительной политики.

Основной массив составили материалы официального делопроизводства Московского охранного отделения (ГА РФ. Ф. 63), Особого отдела Департамента полиции (ГА РФ. Ф. 102). Они дают возможность проанализировать основные направления политики Департамента полиции, определить позицию тех или иных должностных лиц по широкому кругу разбираемых вопросов. К этой группе источников относятся письма С. В. Зубатова и Д. Ф. Трепова главе Особого отдела Л. А. Ратаеву и директору Департамента полиции С.Э. Зволянскому, секретным сотрудникам, их резолюции по ходатайствам рабочих обществ, докладные записки и записки для памяти, распоряжения генерал-губернатора и губернатора Москвы, министров внутренних дел и министра финансов, различные проекты по рабочему вопросу, агентурные сведения. В фонде Департамента полиции были проработаны также описи 6-го делопроизводства, в которых содержатся документы по созывавшимся в первые годы XX в. межведомственным совещаниям. Документы состоят из резолюций, циркуляров, а также из переписки между чиновниками Министерства внутренних дел и Министерства финансов. Делопроизводственные материалы Департамента полиции информативны и позволяют пересмотреть некоторые принятые в исторической специальной литературе оценки взаимоотношений между высшими чинами политической полиции. К примеру, некоторые письма главы Особого отдела Л. А. Ратаева к начальнику Московского охранного отделения Зубатову свидетельствуют о его амбивалентном отношении к экспериментам и личности Сергея Васильевича, в то время как в историографии распространено убеждение об их сотрудничестве и единомыслии. Многие исследователи придерживаются мнения о прекрасных взаимоотношениях между московским обер-полицмейстером Треповым и Зубатовым, однако архивные документы рисуют иную картину. Напротив, деловые и неформальные связи между товарищем министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирским и С. В. Зубатовым до сих пор не стали предметом подробного научного анализа, в то время как, судя по переписке 1900–1901 гг., можно предположить, что наиболее доверительные в этот период отношения сложились у Сергея Васильевича именно с Петром Дмитриевичем.