Из опубликованных источников следует отметить секретные работы офицеров ГШ и ПКБ, консульские донесения, сведения из иностранных источников относительно Ирана, публиковавшиеся в «Сборнике географических, топографических и статистических материалов по Азии» и отдельными изданиями. В них неоднократно встречаются упоминания о бригаде, они дают представление о том, как она виделась со стороны непосвященным русским и иностранным наблюдателям. С этой же точки информативности сюда примыкают дневники и воспоминания офицеров и дипломатов. Особняком среди них стоят воспоминания есаула Меняева (изданные под псевдонимом Мисль-Рустем[34]), бывшего инструктором персидской кавалерии в 1880-х гг., и отчет начальника Закаспийской военной области А.Н. Куропаткина, посетившего Иран в 1895 г.[35] Первая работа – ценнейший источник по внутренней, бытовой стороне жизни бригады[36]. Вторая представляет собой важный «взгляд со стороны», дополняющий характеристику событий зимы-весны 1895 г., ставших переломными в истории ПКБ.
Интересный материал представляют собой официальные справочники российского Военного министерства по иностранным армиям[37]. Они показывают уровень осведомленности Петербурга относительно состояния дел в ПКБ. Как свидетельствует анализ указанных источников за 1880-е – первую половину 1890-х гг., информация о русской военной миссии в Персии обновлялась крайне редко, и до 1894 г. носила формальный характер, поэтому пользоваться ею нужно с крайней осторожностью.
Из иностранных источников нами были использованы воспоминания английских и французских авторов, в той или иной степени наблюдавших ПКБ со стороны. Они дают сведения о внешней, «рекламной» деятельности русских инструкторов. Особняком среди указанных работ стоят публикации Д.Н. Кёрзона[38]. Они имеют научно-публицистический характер. Но автор, помимо личных наблюдений и бесед с представителями британской Миссии и иранскими сановниками, использовал официальные персидские источники, в том числе бюджетную роспись бригады. Несмотря на множество неточностей, незнание внутренних особенностей функционирования ПКБ, явную пристрастность автора, его сведения дают возможность увидеть ПКБ так, как она представлялась стороннему наблюдателю. Кроме того, они дополняют материалы РГВИА, относящиеся к первому серьезному кризису в ПКБ – конца 1889 г. Опосредованно – через работы Е.Ю. Сергеева, Н.К. Тер-Оганова, С. Кронин, Реза Раисе Туей – нами использованы были сведения первого английского военного атташе в Иране Генри Пико, относящиеся к середине и второй половине 1890-х гг. Из иностранных источников его материалы наиболее близки к истине в характеристиках деятельности российской военной миссии[39].
Следует заметить одну особенность мемуарной и отчасти специальной литературы XIX – начала XX в. об Иране. Это – европоцентризм в оценках. Рассматривая Иран, его население, политические, общественные и религиозные институты в категориях «свой – чужой», большинство из авторов отказывало ему в праве быть «другим». Европейская модель общежития в ее различных вариантах виделась ими как единственно верная, образцовая, а все остальные оценивались как «отсталые», «застойные», «варварские» и т. п. Упрощенно говоря, авторы работ рассматривали мир в линейно-прогрессивной проекции «дикость – варварство – цивилизация», относительно Ирана и его населения применяя только первые 2 категории. Даже если европейцы (в том числе и русские авторы) пытались глубоко вникнуть в отдельные аспекты жизни Персии, их выводы и оценки были проникнуты указанными нормами. При этом критерием для сравнения, эталоном выступала Европа. Классическим примером являются письма Евгения Михайловича Белозерского, где глубокое понимание персидской действительности сочеталось с подчас даже наивными оценочными суждениями[40].
Перед тем как перейти к изложению основного материала, необходимо остановиться на терминологии и географических понятиях, которые мы будем использовать в данной работе. В тексте названия «Персия», «Иран» будут употребляться как синонимы[41]. Ираном («Высочайшее государство Иран») называли свою страну сами ее жители, а Персией ее именовали европейцы по аналогии с древними греками[42]. Слова «Россия», «Русское государство», «Российская империя», «империя Романовых» и производные от них (русский, российский и т. п.) мы будем употреблять в тексте (если это не оговорено) в политическом («русских – россиян» – как подданных российских монархов), а не в этническом значении. То же касается слов «Персия» и «Иран», а также производных от них (понимая «персов» – как подданных правителей Ирана). Как синонимы мы будем употреблять названия «Англия», «Британия», «Британская империя», «Великобритания». Так же будут использоваться нами в государственническом смысле (если это опять-таки не оговорено в тексте) термины «англичане», «британцы», «английские», «британские» и т. п. Мы сознательно не употребляем термин «национальные интересы», так как он имеет не научный, а пропагандистский характер. Мы также против персонификации государств. Историю делали не абстрактные бездушные конструкции, типа «правительство», «Россия», «Иран» и т. п., а живые люди с их характерами, убеждениями, личной инициативой, достоинствами и недостатками. Государство – это в первую очередь группа лиц, находящаяся у власти по принципу силы или традиции и диктующая свою волю, свое видение развития общества остальной его части или конструирующая их в головах подвластных. Поэтому правильнее говорить не о национальных интересах или интересах России, а об интересах ее правящей верхушки, определенных лиц или слоев населения. Если где-нибудь в тексте мы будем употреблять персонифицированные понятия типа «Россия решила», «Англия считала» и т. п., то подразумевать мы будем именно вышеизложенное толкование.
При написании работы нами будут использованы 2 наиболее распространенных во второй половине XIX в. принципа районирования земного шара – политический и географический. Учитывая, что любое районирование является плодом людского воображения, а названия одних и тех же регионов могут иметь разное наполнение как у отдельных народов, так и в разное историческое время, мы отдельно остановимся на том понимании регионов Востока и Азии, которые мы будем использовать в своей работе.
В первую очередь, необходимо определиться с понятием «Восток». Учитывая множество значений термина «Восток», мы в данной работе понимаем под ним страны Азии и Северной Африки[43]. В региональном отношении Восток подразделяется на Ближний (владения Османской империи, в том числе и Кавказ), Средний и Дальний (Северная, Северо-Восточная, Восточная, Юго-Восточная и Южная Азия). В английской традиции термин «Near East» («Ближний Восток»; применялся первоначально по отношению к владениям османского султана) и синонимичный ему «Middle East» («Средний Восток»; используется с 1850-х гг.) включали и включают в себя не только территории Оттоманской Порты, но и Иран, Афганистан и часть индийских владений британской короны – современный Пакистан (второй вариант – Иран, страны Центральной Азии и Кавказа)[44]. Для русскоязычной историографии характерна относительная неопределенность в ограничении понятий «Ближний» и «Средний Восток», поскольку оба они были заимствованы из английского языка. Отсюда появление таких квазирегионов как «Большой Ближний Восток», «регион Ближнего и Среднего Востока». В то же время выработано и разделение (основанное опять-таки на английской традиции), согласно которому Ближний Восток – это владения Османской империи, а Средний Восток – Иран и страны Центральной Азии (прежде всего Афганистан и северо-индийские земли; в разных трактовках сюда включают или не включают т. н. «среднеазиатские» государства и общества, попавшие в зависимость от Российской империи).
