- Простить?! – Он сделал еще один шаг к Дину, склонился и, сжав в кулаке ворот его распахнутой рубахи, в упор посмотрел своими пронзительными, чуть раскосыми, безумно прекрасными глазами.
Сердце Дина сжалось: завтра наверняка эти глаза заплывут из-за травмы носа.
- Да пошел ты, О’Горман…
Ирландец скрылся в доме, громко хлопнув дверью.
Дин взглянул на мокрую от крови ладонь и тихо заплакал.
***
Молясь всем богам и содрогаясь от мысли, что его может там не оказаться, Дин осторожно заглянул в комнату. Эйдан спал на спине, разметав руки, приоткрыв опухшие, покрытые запекшейся кровью губы. Безумно захотелось подойти и смыть поцелуем эту бурую корку, но об этом не могло быть и речи, поэтому О’Горман тихо прикрыл дверь и направился в душ, не осознавая, что улыбается. Эйдан здесь! Он никуда не исчез!
Дин стоял, обернутый в полотенце, и рассматривал в запотевшем зеркале свою физиономию. Рассеченная скула приобрела цвет спелой вишни и сильно опухла, заставив заплыть левый глаз. Дин усмехнулся - какая мелочь! Пусть Эйдан изобьет его до полусмерти, лишь бы был рядом! Лишь бы не ушел из его, Дина, жизни. Как вчера, хлопнув дверью.
Дверь в ванную реально хлопнула. О’Горман вздрогнул и обернулся. Не глядя на него, ирландец, стягивая на ходу белье, прошествовал в душ и, задернув шторку, включил воду.
Дина заколотило. Не соображая, что творит, он отодвинул тонкий пластик и застыл, разглядывая чудесное тело. Эйдан стоял под струями воды с закрытыми глазами, обхватив себя руками за бока. О’Горман перевел взгляд на его лицо: от переносицы к глазам пролегли лиловые тени, на подбородке - налившийся синяк, нижняя губа разбита, нос… а вот нос, пожалуй, цел.
Эйдан наклонил голову и неожиданно распахнул глаза, вспыхнувшие на разбитом лице ярче обычного. Новозеландца всегда бросало в жар от «фирменного» взгляда Тернера, и сейчас, встретившись с этими сверлящими глазами, он просто забыл выдохнуть, стоя, как идиот, с разинутым ртом.
- Как ты? – наконец выдавил из себя Дин.
Эйдан не ответил. Дин понимающе кивнул и отвернулся. В следующее мгновение его схватили за плечи, втянули в душ, сорвали полотенце и припечатали лицом к стене.
О’Горман не издал ни звука, только поморщился от боли. Он и не думал сопротивляться. Сердце бешено заколотилось, когда он почувствовал прижавшуюся к ягодицам горячую и так быстро набухающую плоть. Бесцеремонно раздвинув коленом ноги Дина, Эйдан наклонил его и заставил упереться руками в стену. Дин постарался расслабиться, понимая, что если не сделает этого, мука будет невыносимой. Не помогло. Мир взорвался адской болью, прошившей насквозь все тело. Стон сзади подсказал, что и мучителю пришлось несладко, но, замерев на секунду, он начал двигаться.
Дин кусал губы. ТАКОЙ боли он не испытывал никогда, всегда имея под рукой хоть какое-нибудь средство. Но сейчас с ним не церемонились, его имели молча, грубо, жестоко. Дин кусал губы, кусал до крови и молчал. Он понимал – это месть. И он ее заслужил. Толчки стали быстрее и резче. Из глаз потекли слезы, смешиваясь с водой, и он не сдержался, закричал, когда ирландец, навалившись на него и войдя до предела, задрожал всем телом и кончил с рычащим стоном.
Дин сполз по стенке на пол и закрыл глаза.
- Я сделал тебе больно, – никаких эмоций в голосе, простая констатация факта.
- Я тоже сделал тебе больно. Мы квиты, – не открывая глаз, ответил Дин.
Зашуршала задвигаемая на место шторка. О’Горман приоткрыл глаза – Эйдан ушел. Вот теперь можно было дать волю эмоциям. Заскулив, словно щенок, он скрутился на полу калачиком, позволив струям воды хлестать стонущее от боли тело. Ох, Дин, ты же хотел этого, и мог бы списать то, что Эйдан взял тебя практически силой, на элемент игры. Мог бы… он тихо рассмеялся такой глупой и вольной мысли. Но это не было игрой – ирландец изнасиловал его, грубо и бесчувственно. Он попытался таким образом отомстить за ночные боль и унижение. А еще это выглядело так, будто Тернер своим поступком попытался сказать ему: ты хотел, чтобы я тебя трахнул, О’Горман? Пожалуйста! Только ты запомнишь это на всю жизнь, и вряд ли тебе захочется это повторить!
Слезы стекали по щекам новозеландца. Плохо. Господи, как же плохо… Я ведь люблю тебя, Эйдан. Я на самом деле люблю тебя!
- Вставай! Ты просто жалок!
Его голос подействовал как ведро ледяной воды. Дин вздрогнул и поднял на него глаза.
- Ты хотел унизить меня, так чем же ты недоволен? – прошептал он.
- Я недоволен всем, что произошло за последние сутки. Я очень этим недоволен, но я не хочу видеть тебя… таким.
- Можешь уехать…
Ирландец саркастически поморщился, выключил воду и сунул полотенце Дину.
- Нет, я не уеду. Мне стало интересно.
- Интересно?
- Я любопытен. Я хочу знать, О’Горман, когда ты перестал видеть во мне друга?
Дин встал и, тихо охнув, привалился к стене. Господи, ощущение, будто его разодрали пополам. О том, как придется справляться с естественными нуждами в ближайшие несколько дней, даже думать не хотелось. Уж как-нибудь, решил он, осторожно промокая тело полотенцем. Эйдан вопросительно смотрел на него.
- Что?
- Ты не ответил на мой вопрос, О’Горман. Когда ты перестал видеть во мне друга?
- Давай не сейчас, Тернер, прошу тебя…
Он хотел выйти из ванной, но ирландец придержал его.
- Именно сейчас.
Дин вздохнул.
- Хорошо. Только не здесь. Мне нужно на воздух. Можно? – ему не удалось скрыть раздражение в голосе. Черт с ним! Он, конечно, виноват, но не позволит этому ранимому ирландцу и дальше издеваться над собой.
Эйдан убрал руку.
Одевшись, они вышли на террасу. Дин сел в кресло, постаравшись принять наименее болезненное положение. Тернер протянул ему наполненный стакан.
- Виски, – сказал он и нервно усмехнулся. – Теперь моя очередь предложить тебе напиться.
Новозеландец одним глотком опрокинул в себя огненную жидкость. На голодный желудок напиток подействовал мгновенно. Хуже уже не будет, решил он и заговорил, глядя в сторону:
- Когда я перестал видеть в тебе друга? Да почти с самого начала, но… я старался, чтобы ты не узнал об этом, старался не испугать тебя и не оттолкнуть. Сначала я просто хотел тебя, ведь ты красив как бог. Хотел твое тело, а потом… Потом я понял, что жадно ловлю каждый твой взгляд, каждую улыбку, каждое слово, наслаждаюсь каждой минутой, проведенной с тобой…
Дин проглотил комок, застрявший в горле.
– Я понял, что влюбился. Влюбился как последний болван: до дрожи в ногах, до замирания сердца, до потери рассудка. – Он повернулся к ирландцу, застывшему, растерянному, посмотрел в его глаза. – Сара не уходила от меня, я сам ее оставил, не хотел больше притворяться. Прости меня за то, что случилось ночью. Я на самом деле хотел, чтобы мы напились, но не для того, чтобы трахнуть тебя, а для того, чтобы, наконец, решиться и рассказать тебе обо всем, поэтому твои слова, Эйд… они прозвучали, как оплеуха. Я не хотел причинять тебе боль, поверь. Я хотел совсем другого.
Эйдан опустил взгляд. В тонких пальцах подрагивала прикуренная и до половины истлевшая сигарета. Серый столбик пепла, задрожав сильнее, обломился и упал на стол. Он затушил окурок, смахнул пепел и, взяв бутылку, сделал несколько больших глотков. Дыхание перехватило, ирландец поморщился, переводя дух, и встал, повернувшись лицом к океану.
Чувства лавиной накрыли его. «Дин, сукин ты сын… почему ты молчал? Я не знаю, как бы воспринял твои слова раньше, той же ночью, но мы бы вряд ли подрались, не говоря уже о том, чтобы я… Дино, ты - дурак! Ты дорог мне, и я бы не покривил душой, ответив, что тоже испытываю к тебе не совсем адекватные чувства, как бы дико это не звучало для меня самого. Ведь можно было избежать всего этого кошмара. Избежать боли, которую я причинил тебе». Перед глазами встал образ новозеландца, упрямо сжимающего, упирающиеся в стену, кулаки, а потом медленно оседающего на пол, обессиленного, униженного. В голове ясно прозвучал крик Дина, такой отчаянный и переполненный страданием. Эйдан содрогнулся. Что же ты наделал, Тернер? Что мы оба наделали?