— Папка, а почему снег?
— Наверное, зимой так и полагается.
— А почему?
— Вот именно, почему?
Попробуйте ей ответить!
— Не знаю, — говорю.
— Это плохо.
— Конечно, плохо, дочка, сам знаю. Придумай!
— Придумаю…
И придумала!
«Когда-то на земле снега совсем не было. А земле без снежной шубы холодно: кустикам укрыться нечем, а трава и вовсе леденеет. Зайцы, и те не знали — когда им шкуру менять. А птицам совсем плохо: на юг лететь надо, а не поймёшь, скоро зима или нет. Ведь снег-то не падает!
Собрались все птицы и звери на совет. Надо им как-то осень от зимы отличать! Долго спорили.
Зайцы говорят:
— Надо, чтобы земля круглый год чёрная была. Ведь приходится шкуру менять. А нам неохота…
Птицы говорят:
— Когда земля всё время чёрная — нам худо. Не поймёшь — морозы скоро ли…
Так между собой и не согласились. И решили у самого деда-Мороза совета попросить.
Послали к нему двух послов: старую росомаху да чайку. Отправились они на Север. Через тундру до Карского моря росомаха чайку на себе несла. Зато через море — чайка росомаху»…
— Да откуда ты знаешь, что Карское море близко?
— А ты сам говорил.
Вот ведь и на!
…«А дед-Мороз жил на Новой Земле»…
— Почему на новой?
— А зачем ему на старой жить? Ведь скучно. Сам, небось, новые костюмы любишь…
Есть такой грех, люблю. Потому и молчу.
«Пришли они к деду-Морозу»…
— А он из себя какой?
— Ну, такой… большой, в общем…
— Понятно…
«Пришли и говорят:
— Надо нам, дедушка, зиму от осени отличать, а не умеем. Помоги…
А дед-Мороз добрый был. Только у него страсть такая — морозить.
— Чего же вам надо? — спрашивает.
— Сделай снег.
— А какого цвета?
Вот тут и началось! Росомаха говорит:
— Чёрный нужен.
— Красный, — чайка говорит.
Спорили, спорили — охрипли даже. А знаешь, какой у росомахи нрав злой! Терпела она. терпела — и хвать чайку за хвост. Чайка крыльями взмахнула — и в небо. Обиделась. А над землей пух: белый, легкий, красивый.
Мороз той ссоре не рад. А в небо посмотрел — очень ему понравилось.
— Ладно, — говорит, — ни по-твоему, росомаха, ни по-чайкиному не будет. Сделаю я снег ни черным, ни красным: сделаю белым.
А делать из чего? Подумал Мороз. Потом дунул на воду — вода побелела. Достал дед из мешка ветер и говорит:
— Работай!..
И начал ветер работать. Сначала тучи согнал, дверцу в них сделал. Собрал всю воду замороженную и в тучи спрятал. А потом как начал, как начал дуть! И поплыли тучи по небу, будто кораблики.
Проплыли тучи над тундрой — дернул ветер за веревочку. И посыпался снег на землю! Падал он тихо-тихо, как чайкин пух.
Вот и получилось у Мороза красиво. И звери, и птицы стали зиму от осени отличать»…
— Да, — сказал я, — красиво. А все равно капюшон в коридоре отряхивать нужно…
Сказка о том, почему в тундре кусты кривые
Заполярье Иринка наша — старый жилец. Три года с месяцами было ей, когда впервые сюда приехала. Гуляли мы с ней возле маленькой речки, что у посёлка. Подбежала к кустам корявым. Изогнуты они, изверчены, зато зелень на них ярка и празднична. Потрогала малюсенький, кривой стволик:
— Больно ведь им?
— Нет, — говорю. — Наверно, привыкли.
— А кто их так? Баба-Яга?
— Нет, старуха Пурга.
— Она злая! А где живёт?
— А живёт на Северном полюсе.
— А избушка есть?
— Есть. Ледяная.
— Так она и есть баба-Яга. Только северная! Пришлось согласиться…
А вот этим летом, перед самым отъездом к бабушке на юг, у этих самых кустов и рассказала мне Иринка свою новую сказку.
Начиналась она, как водится:
«Жила-была на Северном полюсе в ледяной избушке злая старуха Пурга. Из всех цветов на свете любила два: белый и голубой. Поэтому были в её царстве снег белый, а лёд — голубой.
Подружилась Пурга с полярной ночью, а день очень не любила. Гуляет Пурга ночью — всё белым снегом покрывает, реки голубые льдом заковывает.
И радуется:
— Ай да я! Какая умница! Очень красиво сделала!..
Однажды подольше загулялась Пурга. И застал её день. Оглянулась Пурга вокруг и охнула. Там травка зелёная из-под снега глядит, там цветочек полярный всё ещё красуется. А выше — кусты ивняка, зелёными листочками покрытые.
— Ну, подождите, — завыла старуха Пурга. — Придёт подруга-ночь, и я вам покажу!..
Долгим показался Пурге этот денёк: надоело в избушке сидеть да зубами скрипеть. А солнышко скрылось— день угас. Весь свет ночь упрятала.
Снова завыла Пурга, заплакала от радости. Бросилась на кусты — и давай их гнуть да ломать! А ивнячок-молодец корешки пошире расставил, ветками подперся и стоит. Гнётся, да не ломается!
Долго старалась Пурга, от кустика к кустику металась, только ничего у ней не вышло.
Вот с тех пор у тундрового ивняка стволы и кривые. Только ни ветры, ни морозы не могут с ним справиться. И старуха Пурга попусту на него налетает»…
В этот день мы с Иринкой долго сидели у речушки. Думали мы о своём, но уважительно поглядывали на упрямые, изогнутые, но по-прежнему зеленеющие стволики. Что верно, то верно: гнётся, да не ломается!
Для чего в небе северное сияние
очь сегодня ясная, морозная. Звёзды у нас в Заполярье далёкие, но яркие. Иринка мне как-то сказала, что они похожи на шляпки золотых гвоздиков. «Наверно, этими гвоздиками небо прибито». — объяснила она. Но вдруг звёзды меркнут, будто уступая место дорогому гостю — нежному и чистому северному сиянию. Словами не описать чудесной этой ленты. Связала эта лента всё небо, от края до края. Переливается, сверкает, горит в небе изумительный свет, неуловимо меняя оттенки, радуя и волнуя.
И решили мы с Иринкой, придумать сказку про северное сияние.
Вот она, послушайте…
«Кочевал по тундре молодой коми пастух. Кочевал он от пастбища к пастбищу, искал такие места, где ягель-мох, олений корм, погуще да посочнее.
Олени копытами снег разрывают, еду добывают. И растут, и поправляются, пастуху на радость. И был у пастуха в стаде любимый бык по кличке Вожак.
Смело оберегал он стадо от давних оленьих недругов — северных волков.
И сговорились полярные волки:
— Убьём Вожака, тогда и до стада добраться — пустяковое дело…
Решили — сделали.
Вышли они на высокую сопку, повыли для храбрости и бросились к стаду. Собрал Вожак стадо в круг— рога наружу, а важенок[1] с оленятами — в середину.
Бросились волки на Вожака, да где им достать! Везде на его рога натыкаются. Долго отбивался Вожак, устал. А волки не отстают. Воют от радости.
— Ага, устал! Наш теперь! Мясо съедим, кости по тундре разбросаем. А там и до стада доберемся…
Видит Вожак — нужна волкам его голова. И решил храбрый олень:
— Уведу-ка волков от стада подальше. И дам им страшный бой!
А пастух той порой в соседнее кочевье за новостями на лыжах ходил. Идет обратно и слышит: в стаде неспокойно. Сорвал пастух ружье с плеча и торопится на выручку.
