КАК ИМИ-ХИТЫ НА САНКАХ КАТАЛСЯ

Хантыйская сказка

МАЛЕНЬКИЙ Ими-Хиты ни отца, ни матери не помнит, давно они умерли. Ими-Хиты с бабушкой живет. Живут они на далеком берегу большой реки, таком далеком, что если идти туда, это место краем Земли покажется.

Растет мальчик, и дороги его растут, все дальше от дому уходят. По лесу бродит — слушает, по тундре идет — смотрит. Однажды прибежал к бабушке и говорит:

— Бабушка, кого это я видел: сам серый, хвост черный, от дерева к дереву быстро бегает, с ветки на ветку прыгает.

Бабушка отвечает:

— Это белка. Твой отец много белки добывал.

— И я добывать буду, — говорит Ими-Хиты.

— Мал ты еще, внучек, — бабушка сказала. — Ты за ней погонишься, она от тебя на дерево убежит, в густых ветвях скроется. Что ты с ней сделаешь?

В другой раз Ими-Хиты так бабушку спросил:

— Опять я видел кого-то. Весь белый, только кончик хвоста черный. Не знаешь ли, как его зовут?

— Как не знать! — смеется бабушка. — Горностай это. Твой отец помногу горностаевых шкурок приносил.

— Ну, так я побегу, догоню его.

— Ох, внучек, разве горностая догонишь! Он от тебя под корнями дерева спрячется. Что тогда сделаешь?

Еще раз прибежал Ими-Хиты, издали кричит:

— Бабушка, бабушка, не белку, не горностая я видел. Темный, как мокрая кора, этот новый зверь. Ушки круглые, хвостик пушистый.

Бабушка отвечает:

— Самый дорогой зверек тебе повстречался. Соболем называется. Отец твой говорил: шкурку соболя добыть — удача для охотника.

— Побегу я, бабушка, за ним, за своей удачей побегу!

— Ох, внучек, соболь — зверь с длинным следом. По такому следу охотник, бывает, три дня, три ночи идет. Да и чем убьешь его?

— А чем мои отец убивал?

— Луком звенящим, стрелой поющей, — отвечает бабушка.

— А сумеешь ты сделать мне лук и стрелы?

— Попробую, может, выйдет что.

Долго трудилась бабушка, ведь не мужчина она, а старая женщина. Все-таки смастерила лук, стрелы сделала, тупые наконечники насадила — на пушного зверька. Начал Ими-Хиты охотиться. Сперва за три дня одного зверька приносил, потом за один день — трех. Принесет добычу, бабушка внука накормит, напоит. Сядут вдвоем тушки разделывать, бабушка учит-показывает:

— Отец твой вот так свежевал, так шкурки натягивал для просушки.

Ими-Хиты старается, все так делает, как отец делал.

Теперь лучше стали жить бабушка и внук, есть сытнее, одеваться теплее. Ими-Хиты растет, подрастает.

Однажды говорит он бабушке:

— Бабушка, я ближние места все исходил. Смастери мне кузовок, положи в него на три дня съестного припаса. Хочу на дальних путях охотиться, дальнего зверя бить.

— Ну что ж, как просишь, так и сделаю. — отвечает бабушка. — И твои отец не все вокруг дома промышлял.

Села бабушка у очага, из гибкой бересты изладила хороший кузовок. Положила в него побольше еды, отправила внука на дальнюю охоту.

Вышел из дому Ими-Хиты, бросил впереди себя свои подволоченные лыжи. Куда они носами легли, в ту сторону он и пошел.

Идет, следы примечает. Увидел след мышки — пошел по следу мышки. Перебился тот след следом соболя, он по соболиному следу отправился. Потом ступил на песцовый след. Ни одного зверя не добыл, а от дома на три дня ушел. В кузовке съестного припаса лишь на донышке осталось. Ими-Хиты съел последнее, подумал:

«Охотничье счастье — что ветер: то в одну сторону дует, то в другую. А все-таки далеко я побывал. Верно, и отец мой отсюда домой бы повернул».

Сделал Ими-Хиты разворот на лыжах, вдруг слышит — свист по лесу идет, крик раздается, хохот, как гром, перекатывается. Ими-Хиты немножко испугался, немножко обрадовался — человек близко, а какой такой человек, не знает… Он на своем веку только бабушку и видел.

Стал Ими-Хиты меж деревьев и кустов пробираться. Вышел на высокий берег реки. Видит — с ледяной горы на санках мальчишка катается. Ростом чуть пониже дерева, брови у него — что длинный мох, волосы — что густой кустарник. Чудной такой: катится вниз — громким криком кричит. Скатится на речной лед — звонким хохотом хохочет, в ладони бьет.

Ими-Хиты глаза раскрыл — смотрит, уши раскрыл — слушает. И мальчишка его увидел.

— Иди сюда, человечий мальчик, вместе кататься будем! — закричал.

— А ты чей мальчик? — Ими-Хиты спрашивает.

— Я Менгк-поших, из семьи лесных духов, — тот отвечает. — Садись передо мной на санки, я тебя покатаю.

— Лучше я позади тебя сяду. — говорит Ими-Хиты. — Очень уж ты громко кричишь, я на санках не удержусь.

— Разве я громко кричу? — удивился Менгк-поших. — Ну, хорошо, и совсем тихонько кричать буду.

Сели. Ими-Хиты впереди, Менгк-поших сзади. Только раскатились, закричал от радости лесной мальчишка.

У Ими-Хиты в ушах зазвенело, свет в глазах померк. Упал он с санок, ничего не помнит. Долго ли, коротко ли лежал на снегу, очнулся, видит — Менгк-поших санки опять в гору тянет.

Ими-Хиты на себя рассердился, на мальчишку обиделся. Не стал дожидаться, пока тот на гору поднимется, подвязал лыжи, в обратный путь пустился, с пустыми руками вернулся к бабушке.

Время своим чередом идет. Зима кончилась, весна прошла, лето миновало, осень с дождями новой зимой сменилась. Ими-Хиты охотится, не далеко и не близко от дому уходит, добычу бабушке несет.

И как настала опять пора подволоченных лыж, Ими-Хиты в дальний путь собрался. К тому лесу, к тон горе лыжи направил, где с лесным мальчишкой катался на санках. Не дает ему покоя обида, что он тогда на санках не удержался, хочется ему над мальчишкой верх взять.

Только и в этот раз у него ничего не вышло. Хоть и сел позади, все равно упал с санок, когда Менгк-поших закричал-засмеялся.

Опять в обиде на мальчишку, в досаде на себя ушел Ими-Хиты с того места.

Год прошел. Ими-Хиты совсем вырос, парнем стал. Плечи широкие, руки сильные, на целую голову выше бабушки.

«Уж теперь-то. — думает. — не упаду с санок, хоть впереди, хоть позади сяду. Пусть Менгк-поших кричит, сколько хочет!»

Встретились на горе Ими-Хиты и Менгк-поших. Менгк-поших над Ими-Хиты смеется.

— Ну что, опять кататься пришел, с моих санок падать?

Ими-Хиты отвечает:

— Кататься буду, падать не стану.

Сели, покатились. Тут Менгк-поших так закричал, как раньше не умел. Он ведь тоже за эти годы подрос. С ближних деревьев хвоя осыпалась, на дальних деревьях ветки закачались. Не удержался Ими-Хиты — упал без памяти. Очнулся, сказал:

— Не буду с тобой больше кататься. Сам себе санки сделаю.

Взял Ими-Хиты свой топоришко, срубил тонкую березку, расколол ее пополам, стал обтесывать. А Менгк-поших стоит рядом, на его работу смотрит. Ими-Хиты махнет топором, блеснет на солнце лезвие, Менгк-поших засмеется. Так засмеется, что топор у Ими-Хиты в руках дрогнет, скользнет по дереву, даже зарубинки не оставит. А Менгк-поших еще громче смеется.

Потом говорит:

— Тупой у тебя топор, наострить надо.

Им и-Хиты отвечает:

— А на чем наострить? Я с собой точила не захватил.

— Как на чем? На моем языке наточи.

И высунул язык. Длинный, шершавый, лучше всякого точила.

Принялся Ими-Хиты водить топором взад-вперед по языку Менгк-пошиха. Щекотно тому стало, засмеялся он. Дрогнул топор в руках Ими-Хиты, соскользнул, ребром повернулся и отрубил кончик языка у лесного парнишки.

Замахал руками Менгк-поших, затопал ногами. Кричать не может, смеяться не хочет. Санки бросил, побежал прочь.

«Эх, — думает Ими-Хиты, — сам виноват. А все-таки жалко его!»