Теперь к делам иностранным. Журналист «Правительственного вестника» с восторгом писал, что Россия отказалась от тайных соглашений с иностранными державами: «Император Александр III, подобно всем государям, сознающим свою силу, никогда, нигде и никому не угрожал ею и ни разу ею не воспользовался в ущерб чьих бы то ни было интересов, не удостаивая даже и вниманием своим разные задорные выходки европейской политики… Держась политики невмешательства в европейские дела и постоянно имея в виду только интересы и достоинство России, Александр III ведет свою политику открыто, не прибегая ни к каким ухищрениям, держась в отношении к другим державам безукоризненной прямоты и неуклонной справедливости». Недавно было покончено с нежизнеспособным «Союзом трех императоров», в который еще входили Германия и Австрия. А вот с Францией дружба, наоборот, налаживается. Ну, к чему это приведет, помню даже я. Союз с лягушатниками закончится Первой мировой. Этим летом в Санкт-Петербурге ждали французскую делегацию, чтобы подписать военный договор.
На первый взгляд, дела обстояли очень даже неплохо. Но я-то знал, что благоденствию этому осталось четверть века, не более, а если учесть, что в начале XX века разразится война с Японией, которую Россия проиграет, то и того меньше. И если я не хотел закончить свои дни у расстрельной стенки, то надо было что-то делать. Попытаться остановить страну на краю революционной бездны и гражданской бойни. Единственное, что мне приходило в голову по этому поводу – улучшение благосостояния моих сограждан, точнее подданных. Хотя есть у меня в тетрадочки два имени – Владимир Ленин, вернее Ульянов, и Иосиф Сталин, точнее Джугашвили (его настоящую фамилия удалось вспомнить с трудом). Если обстановка будет совсем неважной, можно будет задуматься и о силовом решении. Не зря же Сталин сказал, что нет человека – нет и проблем. Но это отдаленная перспектива. Пока меня больше беспокоило предстоящее знакомство с империей и война на Дальнем Востоке.
Ошалев от количества прочитанного, я вышел проветриться. Пятнадцать узлов – это примерно тридцать километров в час, если не ошибаюсь, но находиться на свежем морском ветерке на такой скорости не слишком приятно. Поэтому я отправился на корму, чтобы спрятаться за надстройками корпуса. Настоящий наследник, оказывается, курил, я же с этой дурной привычкой «завязал». Тем более что зависимость была только физическая, психологически я был некурящий. Спрятавшись за какой-то железкой от ветра, я наслаждался морскими видами. Еще никогда мне не доводилось путешествовать на корабле. Бесконечные гребни волн бежали до самого горизонта, где безоблачное небо сливалось с водной гладью. На палубу порой долетали соленые брызги. Не знаю почему, но качка не вызывала никаких проблем. То ли от природы у меня был крепкий вестибулярный аппарат, то ли тело привыкло к подобным испытаниям.
Мои размышления прервал шум за углом.
– Почему ты, мерзавец, от службы отлыниваешь?
– Так ведь, ваше высокоблагородие, вахта-то теперь не моя, вот и отдыхал…
– Разве у тебя нет места для отдыха? Дрых без задних ног, а вдруг тревога?! – заводил сам себя говорящий. – Или ты думаешь, что за тобой по всему крейсеру бегать будут? Искать? Скотина!
Послышалось хеканье и звуки ударов. Решив, что и дальше оставаться безучастным наблюдателем не стоит, я сделал пару шагов и вышел из своего импровизированного укрытия. Высокий жилистый офицер со злым цыганским лицом (лейтенант, если не ошибаюсь) неторопливо бил матроса. Тот держал руки по швам и стоически переносил наказание.
– Хм… Что здесь происходит? – спросил я негромко.
Офицер повернулся на голос. На его физиономии сменилась целая гамма эмоций – от злости, раздражения, что его отвлекают от приятного дела, а закончилось все изумлением.
– Я повторяю, господин лейтенант, что здесь происходит? – в моей душе забитого ботаника, над которым регулярно издевались одноклассники, поднимался вал возмущения. Вид взрослого мужика, которого бьют по лицу, а он стоит навытяжку и даже не пытается защититься, всколыхнул подзабытые подростковые воспоминания.
– Ваше императорское высочество… Матрос Вакуленчук спал на службе.
Я повернулся к избитому и сквозь размазанную кровь из носа увидел знакомые черты. Это был тот самый мужик с обвислыми усами, что рассказывал мне о нехитром меню.
– Что ж ты, братец?
– Не моя вахта была, государь… Только сменился… Сморило. У котельного прикорнул. Там переборка теплая…
– Так вся вина этого матроса в том, что он спал в неположенном месте? – спросил я, и градус внутреннего кипения начал расти.
– Для этого есть кубрик…
– Понятно… Иди, Вакуленчук… Умойся, – сказал я и, пока матрос быстро исчезал из поля зрения, окончательно развернулся к офицеру. – Потрудитесь объясниться, милостивый государь. Кто дал вам право бить подчиненного, да еще и по надуманному поводу?
По глазам лейтенанта было заметно, что он не понимает сути моих претензий.
– Как вас зовут?
– Николай Парфенович Курош из астраханских дворян, ваше императорское высочество.
– Так вот, Николай Парфенович, настоятельно прошу вас впредь воздержаться от рукоприкладства в отношении нижних чинов. Не пристало дворянину, а еще больше русскому офицеру бить подчиненных. Настоятельно рекомендую этого не делать. Идите.
Произнося свою тираду, я вдруг понял, что могу быть неправ. Перед глазами возник образ мужика, который молча сносит удары, и лицо лейтенанта, не понимающего, почему я вмешиваюсь, поэтому финал и получился немного смазанным. Черт! Надо немедленно найти капитана и прояснить этот вопрос. Однако искать его мне не пришлось. Николай Николаевич сам шел мне на встречу.
– Ваше императорское высочество, Владивосток на горизонте! Наш переход приближается к концу.
В голосе собеседника я услышал нотки радости. Я провел на корабле всего несколько дней, да и то большую часть из них в порту, а команда и мои попутчики покинули родные берега больше полугода назад. Мы подошли к борту.
– Сколько же мы прошли, капитан?
– Почти двенадцать тысяч морских миль, ваше императорское высочество.
– Однако… Соскучились по дому?
– Конечно! Только для нас путешествие пока не заканчивается. До базы в Кронштадте еще идти и идти. И неизвестно, какие у командования на нас виды… Но ничего, команда здорова, исполнена энтузиазма и готова исполнить любой приказ, – закончил он преувеличенно бодрым тоном.
– Кстати, Николай Николаевич, просветите меня по поводу телесных наказаний на флоте, что-то я запамятовал…
У Ломена приподнялись брови:
– Телесные наказания для нижних чинов были отменены высочайшим повелением в 1863 году. Ваш августейший дед, император Александр II, запретил порку кошками как в мирное, так и в военное время… – завершил он рассказ невысказанным вопросом.
– Я стал свидетелем неприятной сцены…
– Лейтенант Курош, как я понимаю?
– Вы знаете о его… упражнениях?
– Да, ваше императорское высочество.
– Так почему не прекратите? Почему на вашем корабле подобное возможно, – слово «вашем» я выделил особо.
– Лейтенант Курош потомственный моряк, сын контр-адмирала Парфения Александровича Куроша…
– Как мне кажется, это не основание для нарушения высочайшей воли… Николай Николаевич, прошу вас принять меры к тому, чтобы подобные события более не повторялись. Нельзя марать честь русского императорского флота.
Расставшись с капитаном, я отправился к себе в каюту. Дорога к нейе проходила мимо офицерской кают-компании. Дверь оказалась приоткрыта, из-за нее слышались голоса моих попутчиков. Понимая, что рискую, тем не менее притормозил и решил послушать, о чем идет речь. Начала разговора я не услышал, но он был явно обо мне.
– …после происшествия сильно изменился, – проговорил, если не ошибаюсь, Волков.
– Сие вполне объяснимо, – рассудительно сказал Барятинский, – его императорское высочество пережил жестокое покушение, несколько дней провел прикованным к постели. Полагаю, полученные травмы объясняют его желание больше отдыхать и проводить время вне компании…