Отложив рукопись, Денис потянулся к верхнему ящику стола. Достав сигарету, несколько раз прошелся по комнате, хотел убрать ее обратно в пачку, но потом все-таки не удержался и закурил. Опять прочитанное задело какие-то потаенные струны души. Он снова пытался думать, что слишком серьезно относится к фантазиям автора, но никак не мог избавиться от синдрома сопереживания. Между тем, в помещении с каждым часом становилось все более жарко. Лето набирало силу. К полудню защитная полоса тени уползала на другую сторону здания, и безжалостные лучи до самого вечера били прямо в окна редакции. Не спасали ни занавески, ни открытые настежь рамы. Воздух снаружи был даже горячее, чем в комнате.
Вернувшись за стол, Денис вытер платком пот, подвинул ближе к себе вентилятор и снова начал читать. Настроения героя повести, вырвавшегося на лоно природы, удивительным образом перекликались сейчас с его собственными мечтами о поросшем травой пляже, солнечных зайчиках на листьях созревающей малины и восхитительно прохладной тени от старой березы над верандой родительской дачи.
… Это лето, наверное, было самым лучшим периодом за две моих жизни. Я все-таки получил возможность пробить стену туннеля! Новая элитная школа казалась тогда путевкой в светлую жизнь. Я снова видел впереди сверкающие горизонты будущих свершений. Проснувшийся юношеский задор наполнял душу, словно свежий морской бриз корабельный парус. Правда, пятидесятилетний скептик во мне все еще продолжал сомневаться:
«Ты ведь давно и ни один уже раз на своей шкуре опробовал и подтвердил старую истину: „Хорошо там, где нас нет!“. В новой школе возникнут новые проблемы. И, может быть, они будут еще сложнее прежних. И ты еще не раз с ностальгией вспомнишь типовой корпус в двух шагах от дома, своих старых приятелей, и не особого вредного деспота — Анну Петровну».
Но вокруг, набирая силу, бушевало лето. Вдали от городского чада, на заросших камышом берегах тихой речушки подросток и уставший от разочарований человек какое-то время вместе наслаждались жизнью. Первый часами плескался в теплой воде, по утрам сидел с удочкой на берегу поросшей кувшинками заводи, ходил по грибы, смаковал клубнику со сливками из-под соседской коровы. Второй с таким же наслаждением делал тоже самое, а в долгосрочных планах видел свой загородный особняк, и даже мечтал о собственной ферме, где сможет совместить добывание хлеба насущного и здоровую жизнь на лоне природы. Правда, для осуществления этого еще нужно было удачно пройти грядущие девяностые. А для начала, хотя бы сдать вступительные тесты в новую школу.
К середине августа я опять начал нервничать. Несмотря на продолжающуюся жару, в природе уже стали обнаруживаться признаки увядания. И с осенними настроениями пришли тревожные мысли:
«Смогу ли я успешно преодолеть предстоящее испытание?»
Нельзя сказать, что в прошедшие месяцы я не прикасался к ученикам. Но когда тебе кажется, что впереди еще целая жизнь, невольно откладываешь все наиболее сложное и неприятное на завтра. И вот это далекое завтра однажды наступает! Ты в полной растерянности перед целой горой того, что когда-то не доделал. Лихорадочно берешься то за одно, то за другое и постепенно впадаешь в панику. Именно в таком состояние я пребывал в тот день, когда в деревню за мной приехал отец.
— Ну как успехи? — первым делом поинтересовался он.
— Занимался — сказал, я, опуская глаза.
— Занимался, занимался — словоохотливо подтвердила бабушка.
— Ну, посмотрим — с сомнением проговорил мой родитель. Выпив напоследок чай с клубничным вареньем, мы отправились к автобусной остановке. Самое счастливое лето в моей жизни закончилось.
Дома мы оказались во временно холостяцкой квартире. Отец сухо сообщил, что мама уехала по горящей путевке в Сочи, и через пару дней должна вернуться. Я снова опустил глаза, и ощутил, как откуда-то потянуло холодным сквозняком неизбежности. Если в моей судьбе наметились некоторые перемены, то у родителей все повторялось один в один.
На следующий день мы с отцом снова ехали на метро в сторону центра. Школа, с которой я связывал свои надежды, оказалось довольно старым, но крепким зданием послевоенной постройки. Наверное, еще пленные немцы возводили. По лестнице с допотопными деревянными перилами, мы зашли на второй этаж, и оказались в длинном и широком проходе. Лучи августовского солнца играли на старых рамах, но коридор еще хранил утреннюю прохладу. За окнами покачивала желтеющими листьями высокая липа, и, казалось, что в воздухе уже разливалось ожидание «Первого сентября». Как всегда, перед началом учебного года я чувствовал грусть и радость одновременно. Теперь ко всему этому добавился еще и страх. Навстречу нам попадались подростки обоего пола в сопровождении одного, а иногда и двух родителей. Я понимал, что это были другие соискатели. Сейчас они конкуренты, а в ближайшее время некоторые, возможно, станут моими одноклассниками.
Пройдя весь коридор, мы оказались в широком прохладном холле. Перед кабинетом, где должна была решиться моя судьба, стояли еще две пары: — Полная невысокая девочка с очень похожей на нее мамой. Худой сутулый парень в очках в сопровождении отца, на интеллигентном умном лице которого была написана как минимум ученая степень кандидата наук. Все они, как и мы с отцом, сильно нервничали. Первым зашел очкарик. Довольно быстро он вернулся, улыбающийся и счастливый. Девочку продержали гораздо дольше. Когда она, наконец, появилась, мать кинулась к дверям, словно потерявшая яйцо наседка. Они одновременно что-то затараторили и быстро пошли по коридору.
— Ну, с Богом! — неожиданно перекрестил меня отец и подтолкнул вперед.
В кабинете за длинной партой сидели двое. Бородатый мужчина лет сорока и совсем молодая светловолосая женщина в открытом летнем платье. Напротив их был поставлен стул для экзаменуемых. Я подошел ближе и назвал фамилию. Блондинка наклонилась над столом и стала искать меня в списках. А мой взгляд непроизвольно уткнулся в ее широкое декольте. Для страны, в которой пока еще не было секса, открывшееся зрелище казалось весьма впечатляющим. Видимо почувствовав столь пристальное внимание, она удивленно подняла глаза. Я быстро отвернулся.
— Рады вас видеть, Павел! Садитесь, пожалуйста, — произнесла она вежливо, но с затаенной в голосе иронией.
Первым вопрос задал бородач. Математическая задача была не особо сложная, и наверное, с перепугу, я ее достаточно быстро решил. Бородач оживился и дал задание намного сложнее. Тут я уже поплыл. Следя за ходом решения, экзаменатор очень живо реагировал на метания моей мысли, и, как показалось, искренне был раздосадован неудачей.
— Ладно, давайте, теперь пробуем…, — произнес он и, не договорив, начал писать на листе формулу.
— Евгений Маркович! А можно, теперь я? — ласково пропела блондинка.
— Хорошо, хорошо — согласился бородач и недовольно отодвинул листок в сторону.
По теме вопроса я понял, что привлекательная молодая особа представляет здесь «ее величество» физику. Этот предмет я вроде бы подготовился лучше, но подвела олимпиадная изюминка задания. Уже потом, за дверями кабинета, меня осенило, что можно было решить гораздо изящнее и проще. Я же залез в километровые формулы и в итоге наделал ошибок. Экзаменаторша с явным удовольствием констатировала мою неудачу. Следующий вопрос был не сложным, но тут злую шутку сыграло нервное напряжение. Ошибку я сделал, уже при написании исходного уравнения. Увидев, хотел исправить, но не успел.
— Спасибо, Павел! Не смеем больше вас задерживать, — ехидно произнесла блондинка. Уходя, я поймал на себе взгляд, бородача, и увидел в нем сочувствие.
— Ну как! — кинулся ко мне с вопросом отец.
— Плохо — пробормотал я, и тут же увидел, как мой родитель прямо на глазах осунулся и постарел. В метро мы расстались. Отец поехал на работу, я домой. Хорошо помню, как по дороге меня угнетало созерцание веселых беззаботных лиц вокруг. Все эти незнакомые люди были в тот момент для меня воплощением бездушного окружающего мира, которому нет никакого дела до твоей боли.
Вечером до прихода отца, я провалялся на диване. Это были не просто переживания подростка после одной из первых жизненных неудач. Очередной крах потерпел и умудренный опытом человек, возомнивший было себя хозяином судьбы. Упругая стена туннеля отбросила назад, да еще и посадила в натекшую с потолка лужу.
На следующий день вернулась из отпуска мать — загоревшая, похорошевшая, не в меру возбужденная. Узнав о моем провале, она поохала, но как-то не очень искренне. Видно другие проблемы уже пересиливали материнский инстинкт.
И вот наступило тридцать первое августа. Все еще пребывая в депрессии, я не выходил из своей комнаты. Предстоящее свидание с одноклассниками и учителями на этот раз не вызывало ни единой положительной эмоции. Я чувствовал себя узником, который надеялся на амнистию, но получил отказ. Около восьми вечера в комнату вошел отец.
— Готовься, завтра в новую школу поедешь. Надеюсь, дорогу запомнил. Провожать больше не буду. — произнес он еле сдерживая раздражение. Потом, все-таки не удержавшись, добавил — Засранец!..
На следующее утро я уже бежал не по проторенному маршруту, а в противоположную сторону к метро. Чувства, которые переполняли меня в тот день, были очень противоречивы. С одной стороны я был счастлив, что течение моей судьбы с этого момента поворачивало в другое, возможно более счастливое русло. Но я хорошо понимал, что моей заслуги тут нет. Судя по всему, отец, всеми правдами и неправдами добился моего зачисления, возможно даже кому-то заплатил. И этот прискорбный и стыдный для меня факт, ставил под сомнение возможность окончательно вырваться из проложенной еще до моего рождения колеи.
