«Признание главенствующей роли партии должно быть у нас в виду, и мы не можем упускать этого при обсуждении вопроса о деятельности, об организационном строительстве. <…> Вся юридическая и фактическая конституция Советской республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит по одному принципу, чтобы связанные с пролетариатом коммунистические элементы могли пропитать этот пролетариат своим духом, подчинить его себе, освободить его от того буржуазного обмана, который мы так долго стараемся изжить»[35].
Понятно, что при таком положении «партия» не только становилась весьма привлекательной для карьеристов (хотя в ней было и немало людей, искренне убежденных в достижимости коммунистических идеалов), но и превращалась, как отмечал Ленин уже в 1921 г., в «узкий круг правящих»[36].
Именно тогда и родилась печально знаменитая советская номенклатура. Известный политолог М.С. Восленский (1920–1997), посвятивший исследованию этого феномена свой знаменитый труд, опубликованный в СССР только во времена перестройки, так писал о связи карьеры с членством в «партии»:
«Речь идет не обязательно о головокружительной карьере. Просто, если вы хотите быть уверенным, что начальство на работе не будет к вам придираться, что вы нормально будете продвигаться по службе и будете относиться к числу поощряемых, а не преследуемых, вступайте в партию! Что же касается карьеры в обычном понимании этого слова, то существовало ясное правило: партбилет – не гарантия карьеры, но его отсутствие было гарантией того, что вы никакой карьеры не сделаете. Исключения лишь подтверждали это правило. Впрочем, встречались они только в творческой области: было некоторое количество беспартийных академиков и видных деятелей искусства. Беспартийным оставался, например, знаменитый авиаконструктор академик А.Н. Туполев – своенравный старик, отсидевший свое в сталинской тюрьме – “шарашке”. Беспартийным был Илья Эренбург. Бывали случаи, когда по тактическим соображениям предпочитали не делать партийным кого-либо из известных лиц: вполне благонамеренный поэт Н.С. Тихонов был оставлен беспартийным, так как бессменно занимал пост председателя Советского комитета защиты мира, и, поскольку этот придаток Международного отдела ЦК КПСС объявлен беспартийной организацией, руководство сочло лучшим не давать Н.С. Тихонову партбилета. Анекдотическим курьезом было то, что разгромивший биологическую науку в СССР мракобес Лысенко был беспартийным, хотя по духу своему он вполне подходил даже в члены сталинского ЦК.
Но если в творческой области исключения еще бывали, то одна закономерность фактически не знала исключений: беспартийный не мог занимать даже скромный административный пост; если же по каким-либо соображениям его формально назначали на такой пост (что тоже мыслимо только в области науки и культуры), никто этого всерьез не принимал, и все дела вел специально приставленный партиец. Так, физик с мировым именем, нобелевский лауреат академик П.Л. Капица занимал пост директора Института физических проблем Академии наук СССР, но все административные дела вел его партийный заместитель. В Академии наук СССР вообще была до начала 50-х годов традиция, что президентом был беспартийный, но всегда назначался из числа членов партии фактический руководитель академии: так, при В.Л. Комарове таким был первый вице-президент О.Ю. Шмидт, полярник и Герой Советского Союза, а при С.И. Вавилове – главный ученый секретарь президиума, а затем первый вице-президент А.В. Топчиев, отличавшийся решительностью в действиях и невежеством в науке.
То, что руководитель любого советского учреждения – непременно член партии, прочно вошло в установившийся порядок: в каждом парткоме есть гарантированное руководителю место, и показателем влияния руководителя считается количество голосов, поданных за него на выборах в партком. Итак, вступление в КПСС – вопрос не убеждений, а продвижения по работе для большинства и карьеры – для меньшинства»[37].
Ленин, разумеется, видел, во что превращается его детище. Об этом свидетельствует масса его писем, телеграмм, речей и статей начала 1920-х годов, по которым мы можем судить не только о вопиющих фактах злоупотреблений со стороны партийных функционеров и советских чиновников, но и, главное, о том, что «партия», лишенная – в полном соответствии с теоретическим фундаментом – даже намека на политическую конкуренцию, становилась все более закрытой и иерархической.
Ленин как вождь позволял себе беспощадные формулировки в отношении соратников. Вот одно из наиболее известных его выражений в письме в Политбюро ЦК РКП (б): «Верх позора и безобразия: партия у власти защищает “своих” мерзавцев!!!»[38]. Однако трудно сказать, понял ли он в конце жизни, что закрытая корпорация всегда «защищает своих мерзавцев», или считал это «функциональным отклонением», «болезнью роста», временным явлением. Но даже если он уже и не верил в жизнеспособность своей конструкции, признаться в этом не мог, ибо тогда пришлось бы признать свое теоретическое, да и политическое фиаско. И уж точно не собирались подвергать ревизии «устои системы» его последователи, понимая, что тогда разрушилась бы идеологическая база их абсолютной власти.
* * *
На мой взгляд, одно из обстоятельств, приводящих человечество к социальным катастрофам, состоит в том, что, оценивая новую идею с позиции «что хорошего она сулит», люди не задаются вопросом, «что это отнимет» или «какую опасность несет». Собственно, ничего нового в этом подходе нет. В экономике давно принято просчитывать риски. А вот в социальной инженерии такой принцип практически не применяется.
Ликвидация всяких правовых ограничителей власти привела к соответствующему вполне ожидаемому результату: ничем и никем не сдерживаемые слабости, соблазны и искушения обусловили сначала формирование того самого «узкого круга правящих», а затем естественное воспроизведение правящими тиранической модели власти. Но самое опасное состоит даже не в этом, а в том, что в обществе искажаются представления о добре и зле, о правильном, или хотя бы приемлемом, и недопустимом.
Известный французский философ Андре Глюксман (1937–2015) в одном интервью высказал точную мысль: «Отчаяние и то, что я называю нигилизмом, то есть отсутствие каких-либо нравственных ориентиров, распространились от исполнителей советского террора на саму народную массу, заразили и пронизали ее, как переполненный сосуд, вода из которого заливает весь пол. Это не значит, что население в массе своей стало морально готовым к террору, готовым сорваться с цепи, но оно утеряло понимание того, что является злом. (Замечу, что я не говорю тут об идее добра, которая весьма относительна в современных обществах вообще.) Но для того, чтобы управлять обществом, будь то сверху или снизу, необходимо, чтобы в обществе было выработано определенное понимание того, что является злом. В обществе должно существовать согласие относительно того, чего обязательно следует избегать. Однако после семидесяти лет коммунизма оказалось, что зло – это всё и ничего. И элиты, и простые люди затрудняются сказать, что является самым страшным, худшим»[39].
Мессианство vs. эффективность
Даже лучшие намерения создать на земле рай могут превратить ее только в ад – в ад, который человек – и только он – может создать своим собратьям.
Карл Поппер «Открытое общество и его враги»
