– Ах, мама! – Сьюки уронила ленту на туалетный столик. – Джорджиана тоже красивая. По-своему. То есть, я хочу сказать, наверняка найдутся мужчины, предпочитающие крупных девушек с густыми черными волосами и карими глазами, – уверенно объявила она, несмотря на очевидность обратного.
Ни один молодой человек из Бартлшэма, равно как и из соседних городков, никогда не проявлял к Джорджиане ни малейшего интереса. Хотя мачеха научила ее вести себя как леди, манеры и одежда представляли собой лишь тонкий поверхностный слой. Как бы она ни старалась, все равно всегда будет выглядеть большой и неуклюжей по сравнению со своей изящной младшей сводной сестрой, вызывая у мужчин совершенно иные чувства.
Миссис Уикфорд вздохнула.
– Мужчины, предпочитающие женщин покрупнее, наверняка захотят получше рассмотреть ее главное достоинство, не так ли? Не думала, что придется напоминать тебе, Сьюки: каждая женщина обязана наилучшим образом распорядиться тем, чем наградил ее Бог, если хочет выжить в этом жестоком мире. – Она обвела рукой груды бумаги, коробок со снятыми крышками, перчаток и туфелек, лежащих на всех горизонтальных поверхностях гардеробной, которой сестры пользовались вместе.
Возражения замерли у Джорджианы на губах. Глубоко в душе она понимала, что мачеха делает для нее то, что считает лучшим. Просто… Джорджиана вообще не хотела ехать в Лондон. Как она и опасалась, жизнь в столице мало чем отличалась от жизни в пустыне.
Здесь не оказалось ни полей, ни лесов, ни речушек. Верхом можно прокатиться разве что в маленьком чопорном парке, но леди и этого не дозволялось.
Джорджиане в любом случае не удалось бы этого сделать, ведь мачеха продала Уайтсокса. Нижняя губа ее задрожала. Этот конь был последним папиным подарком ей – и последним скакуном в конюшне, на которого они имели право. Мачеха заявила, что будет куда разумнее продать его, ведь в Лондоне им все равно негде его держать, а вырученные деньги пустить на неизбежные текущие расходы.
Джорджиана до последней минуты надеялась, что произойдет какое-нибудь событие, которое помешает совершению сделки. И что ей удастся сохранить эту последнюю связующую ее с отцом ниточку – но нет. Даже отчаянный призыв к Эдмунду ни к чему не привел. Хотя, конечно, он не знал всей истории.
И это, как она в конце концов решила, целиком и полностью ее вина.
Ей бы следовало обстоятельно изложить причины, вынудившие обратиться к нему за помощью. Возможно, даже в письменной форме. По крайней мере, в таком случае он обошелся бы с ее прошением уважительно. И возможно, повел бы себя посговорчивее.
Она могла хотя бы упросить его выкупить Уайтсокса, чтобы не переживать, в хорошие ли руки он попадет.
Вместо этого, ожидая его прихода, она бередила старые раны и ломала голову над нынешними проблемами, поэтому к его приходу готова была взорваться. Что и сделала. И оттолкнула его от себя.
Если вообще возможно оттолкнуть человека, давным-давно ставшего чужим. Холодным, недоступным незнакомцем, лишь внешне чуть-чуть похожим на мальчика, заключавшего в себе весь ее мир. Незнакомцем, который, повзрослев, ни разу не попытался восстановить их дружбу. Напротив, однажды, завидев ее, он даже перешел на другую сторону улицы.
Вынув носовой платок, она высморкалась.
– Ах, Джорджиана, пожалуйста, не плачь! – воскликнула Сьюки и поспешила к ней, чтобы обнять. – Мама, почему бы нам не разрешить ей прикрыть грудь кружевной косынкой, а?
Джорджиана обвила руками талию сводной сестры. Милая Сьюки! Какое же доброе у нее сердце!
Всякий раз, как Джорджиана из-за чего-нибудь расстраивалась, Сьюки принималась плакать вместе с ней. Когда мачеха вошла в дом новой женой отца и частенько задавала Джорджиане трепку, Сьюки переживала куда сильнее самой Джорджианы и, садясь у ее кровати, брала ее за руку и умоляла постараться хорошо себя вести, потому что ей невыносимо видеть, что ее часто бьют. В конце концов, Джорджиане стало казаться, что это Сьюки наказывают за ее провинности.
Так совместными усилиями мать с дочерью искоренили желание Джорджианы бунтовать против правил и условностей, определяющих поведение молодых леди. Да и к чему ей было продолжать вести тот образ жизни, что был у нее до повторной женитьбы отца? Эдмунд уехал, и ей не с кем стало боксировать, рыбачить и фехтовать. Местные мальчишки хоть и перестали дразнить ее за то, что отличается от прочих девочек, когда она побила парочку самых крупных из них, в свои ряды ее не приняли. В то время Сьюки была единственной, кто хотел с ней дружить. Она ходила за Джорджи по пятам, точно щенок, то и дело повторяя, как ей всегда хотелось иметь сестру.
– Кружевной косынкой? Тогда все решат, что у нее напрочь отсутствует вкус. Нет, нет и нет! Если мы хотим найти Джорджиане мужа, нужно заставить мужчин обратить на нее внимание.
– Но я не хочу замуж, – запротестовала та, снова принимаясь дергать себя за корсаж.
– О боже, только не начинай сначала! – устало проговорила миссис Уикфорд. – Уважаемая женщина должна вступить в брак, если только у нее нет семьи, готовой позаботиться о ней. И обсуждать тут больше нечего.
– Я знаю, но…
Миссис Уикфорд подняла руку, призывая к молчанию.
– Я пообещала твоему отцу, что найду для тебя хорошего мужа, и так и сделаю.
Джорджиана села на стул, не в силах оспаривать последнюю волю папы.
– Любитель спорта, возможно? Не это ли всегда повторял твой отец? Что только спортивный аристократ тебе и подойдет, такой же энергичный, как ты, и разделяющий увлечение верховой ездой.
– Да, папа действительно так говорил, – угрюмо подтвердила Джорджиана. Он надеялся, что однажды она приведет в его дом именно такого зятя. Раз сама не родилась мальчиком, лучшее, что могла сделать, – это выйти замуж за человека, которого он с радостью назвал бы сыном.
Но она не хотела связывать судьбу с подобным человеком, поскольку от любителей лошадей и скачек всегда несет конюшней, что неизбежно возвращало мысли Джорджианы к омерзительной сцене, свидетельницей которой она стала. Всякий раз, думая об этом, она вспоминала, как горничная заливалась слезами, лишившись работы и дома.
Легко было мачехе говорить, что девушке не следовало позволять мужчине делать с ней то, что он сделал, пока они не женаты, но Уилкинз-то имел свое мнение на этот счет.
– Кроме того, ты же хочешь иметь детей? Разумеется, хочешь! – безжалостно продолжала мачеха, не давая Джорджиане и слова сказать. – Это вполне естественно.
– В таком случае я самая неестественная из всех женщин, – со вздохом ответила она, зная, что зачать ребенка можно, лишь проделав то, что Уилкинз проделал с горничной, а это выглядело в высшей степени омерзительно. Джорджиана не могла позволить мужчине делать с ней… это. От самой мысли об этом ее начинало мутить.
– Ты совсем по-другому заговоришь, когда встретишь правильного мужчину, – заявила ее мачеха. – Который одним взглядом развеет все твои глупые девичьи страхи и фантазии. Не удивлюсь, если это случится сегодня вечером.
– Зато я удивлюсь, – мрачно отозвалась Джорджиана. – Потому что светские мужчины предпочитают брать в жены девушек с титулом или приданым. А у меня нет ни того ни другого.
Миссис Уикфорд замерла на месте.
– Джорджиана! Я полагала, ты понимаешь, на что я потратила деньги, отложенные отцом тебе на будущее. Твое представление ко двору было его сокровенным желанием. Будь он жив, уверена, сам бы все организовал точно так же.
Джорджиану ее слова ничуть не убедили. Если бы отец мечтал о представлении дочери ко двору, то наверняка сказал бы ей об этом, вместо того чтобы делиться лишь с женой, так что сама Джорджиана узнала о его планах только после его смерти.
– Я… должна признать, что не вполне представляла, сколько это будет стоить. Из-за необходимости заплатить той женщине, вместо того чтобы… ну… – Миссис Уикфорд резко замолчала. – Я на подобное не рассчитывала. Не говоря уже обо всех этих обручах и перьях, а также драгоценностях, позволяющих вам выглядеть так, будто и правда принадлежите к высшему обществу…