Священник зажмурилась, осознав, что поймала саму себя на откровенном эгоизме и гордыне. Но какое же это счастье, что никто вокруг не мог читать её мысли! Иначе каким бы шоком оказалась для окружающих вся грязь и порочность души викария и её желаний.

Эмма всё же попыталась вернуть своё внимание развернувшемуся на сцене спектаклю, но каждый раз, видя карие глаза монашки, возвращалась в свою личную пропасть. Вот только ей нравилось там находиться и хотелось упасть ещё глубже.

Комментарий к 25.

Продолжение через неделю.

========== 26. ==========

- Твой трансформер самоудалился? - удивлённо изогнула бровь Реджина, когда они вышли из дверей реабилитационного центра.

Эмма тепло и несколько смущённо улыбнулась.

- Как раз об этом я и хотела поговорить с тобой, - начала она непростую для себя тему. - Как ты смотришь на то, чтобы пожить в моём доме, пока у тебя не заживёт рука?

Миллс с трудом подавила огромный вздох облегчения: она ведь уже почти поверила, что эта святая невинность реально намерена отвезти её на Миффлин Стрит. Внизу живота сладко заныло от нахлынувшего предвкушения того, как уже сегодня ночью она вопьётся поцелуем в эти губы, в эту длинную шею, укусит за сосок…

- Реджина? – женщина, вздрогнув, вернулась из своих сладких фантазий, и посмотрела на Эмму, которая явно дожидалась её ответа.

- Спасибо, Эмма, я с удовольствием встречу Рождество с тобой и твоим сыном, - Миллс и сама не поняла, каким образом ей удалось так мягко улыбнуться.

Свон, светящаяся от радости и старающаяся не думать о том, почему согласие женщины привело её в такой восторг, поудобнее перехватила сумку с вещами Реджины, и они направились через усыпанную свежим снегом аллею к дому священника.

Реджине не понравилась Мэри Маргарет. Слишком суетливая и чересчур улыбчивая. Достаточно было Свон, отчего-то светящейся сегодня, как медный грош. Эмма галантно помогла Миллс снять пальто и, повесив его в шкаф, вернулась, чтобы помочь Реджине с сапогами. Экономка, всё это время без умолку трещавшая о том, как Реджине понравится комната для гостей на первом этаже, которую она уже подготовила, и о том, какая приятная и благостная атмосфера всегда царит в этом доме, что Реджина без сомнения быстрой пойдёт на поправку, внезапно запнулась. Она словно заметила что-то странное в поведении Реджины и Эммы. Но в следующую секунду, списав это всё на царивший вокруг дух приближающегося Рождества, тряхнула головой и, улыбнувшись, подхватила сумку их нового жильца, чтобы отнести в комнату.

На гостью с громким лаем кинулся было Коди, но Эмма, уже избавившаяся от сапог и куртки, вовремя перехватила щенка, взяв его на руки, и вместе с ним, улыбаясь, отправилась на второй этаж.

Миллс успела принять душ, оценить приготовленные для неё полотенца и с сожалением подумать о том, что спальня Свон, скорее всего, наверху, а значит, разделять их будет целая лестница. Затем, выйдя из ванной, почти столкнулась с Эммой, спустившейся на кухню. Та была одета в растянутые и заштопанные на коленках спортивные штаны, застиранную фланелевую рубашку и абсолютно нелепые тапочки-зайчики. Удивление отразилось на лице брюнетки при виде такого образа священника. От неожиданности она даже забыла, что специально не застегнула верхнюю пуговицу своей блузки, и теперь вода с её чуть вьющихся влажных волос стекала по шее именно туда. Поэтому, когда Свон, судорожно сглотнув и резко отвернувшись, проскочила на кухню, Реджина успела лишь самодовольно усмехнуться и, не убирая с лица кривой усмешки, пойти следом.

«Ох, мисс Свон, ваша святость ещё не знает, что её ждёт», - подумала Реджина, к своему неудовольствию замечая присутствие на кухне Мэри Маргарет.

Экономка, предложив всем чай, не умолкала ни на минуту, всем своим видом и поведением пытаясь помочь новому жильцу расслабиться и с лёгкостью влиться в новую обстановку. Мэри Маргарет расспрашивала гостью о её жизни в Сторибруке, о родственниках и работе, даже не задумываясь о том, что какие-то вопросы могли быть лишними или не уместными. Она лишь иногда бросала удивлённые взгляды на притихшего священника, которая до побелевших костяшек вцепилась в свою чашку и, делая редкие глотки чая, совсем не хотела участвовать во всех попытках экономки втянуть её в разговор. Эмма лишь сверлила взглядом узор на белоснежной скатерти или с особым вниманием рассматривала кружевные салфетки, вышитые ещё в прошлом месяце Мэри Маргарет. И только Реджина, казалось, не испытывала никакого стеснения. Она охотно отвечала на всё, лишь иногда отделываясь односложными репликами на совсем уж личные вопросы бесхитростной экономки. В промежутках между ответами гостья тщательно облизывала чайную ложку или, наклонившись, тянулась за печеньем в вазочке так, что, чудилось, вот-вот ещё одна пуговичка на её блузке ненароком выскользнет из петельки. Но главное заключалось в том, что она прекрасно знала: что Эмма всё это видит. Лёгкий румянец не сходил со щёк блондинки, и, более того, именно поэтому та и вынуждена была молчать, за чаем скрывая своё волнение и дрожь в ладонях. Закусив нижнюю губу, Реджина на что-то увлечённо кивала экономке, боковым зрением наблюдая за каждой реакцией священника и гадая, насколько же той хватит, прежде чем она капитулирует с кухни, и Миллс сможет насладиться своей победой. Мэри Маргарет обернулась за чайником, чтобы снова наполнить почти уже опустевшую кружку Свон, когда та, резко качнув головой, встала из-за стола.

- Мне нужно съездить в госпиталь святой Терезы. Одна из пациенток захотела исповедаться.

- О, Эмма, твой голос, кажется, охрип, ты не заболела? - подойдя к девушке, экономка бесцеремонно потрогала её лоб.

Вымученно улыбаясь, Эмма в эту секунду мечтала как минимум убежать с кухни, а как максимум - провалиться сквозь землю. Вслед за своей душой, которая, презрев все сдерживающие факторы, жаждала достигнуть самого дна. Бросив быстрый взгляд на совершенно спокойно наблюдающую за ними брюнетку, Свон сказала:

- Реджина, располагайся и чувствуй себя как дома, Мэри Маргарет устроит тебе небольшую экскурсию и сделает всё, что нужно, если тебе понадобится помощь.

Поспешно выйдя с кухни, Эмма опрометью бросилась на второй этаж, чтобы принять успокаивающий душ и переодеться к поездке в госпиталь.

- Наше солнышко совсем не бережёт себя, так ведь и заболеть недолго, - покачала головой экономка.

На что гостья, мечтательно улыбнувшись, ответила:

- Я тоже думаю, что мисс Свон пора уже подумать не только о духовном, но и о своём физическом состоянии.

Эмма не могла нарадоваться, когда, загоревшись общим энтузиазмом, исповедоваться решили целых два отделения госпиталя. Это отдаляло её возвращение домой, где она – и она прекрасно это знала - сегодня вечером останется один на один с Реджиной Миллс. Предчувствие чего-то неведомого сладко разливалось по мышцам, перемешиваясь с откровенной паникой и страхом. Свон никогда ещё не была так рассеяна. Она путала молитвы и не могла вспомнить очередность накладывания епитрахили и Евангелия на голову кающегося. Однако пациенты только с умилением взирали на скромного, смущающегося и столь старательного священника, даже не подозревая о тех желаниях и мыслях, которые на самом деле раздирали викария, мешая сосредоточиться на своих прямых обязанностях.

Когда жёлтый “Камаро” подъехал к дому, Эмма поняла, что рабочий день Мэри Маргарет уже подошёл к концу, а значит, они с Реджиной сейчас будут только вдвоём. От осознания этого живот свела сладкая судорога. Из салона машины девушка вылезла на ватных, едва слушающихся её, ногах. Хлопнула дверца, и пискнула сигнализация, но разум отказывался следить за автоматическими действиями рук. Эмме казалось, что она балансирует на грани сознания, и, если сделает шаг, то окажется на размытой границе реальности, где-то между явью и сном. Почувствовав, как замерзает нос, Эмма, выдохнув облачко пара и ссутулив плечи, решительно сжала в кулаки начавшие зябнуть ладони. Перед тем как покинуть дом престарелых, девушка созвонилась с Генри, и сын минут пятнадцать на одном дыхании рассказывал о том, как ему нравится в Глазго, и что они с Дэвидом сегодня очень жалели, что она не может попробовать солёную сахарную вату. Эмма улыбнулась, вспомнив этот разговор, и, понимая, что у неё уже больше нет поводов оттягивать встречу с Реджиной, открыла входную дверь. Ей навстречу с заливистым лаем выбежал Коди. Подхватив его на руки, Эмма, стянув ногами ботинки, прошла вглубь гостиной. Первым, что ей бросилось в глаза, оказалась свернувшаяся на диване калачиком Реджина, обхватившая руками бейсбольную биту и даже во сне прижимавшая её к себе мёртвой хваткой, несмотря на гипс. Грустно улыбнувшись, Эмма опустила пса на пол и, сняв куртку, тихонько присела на край дивана, рядом с ногами гостьи. По всей видимости, Мэри Маргарет нашла для Реджины что-то из своей одежды, чтобы она могла переодеться в домашнее и чувствовать себя в чужом доме более комфортно. Всмотревшись в сосредоточенное во сне лицо брюнетки, Эмма заметила следы слёз на её щеках и размазавшуюся у глаз тушь. Болью отозвалось в сердце, когда Эмма вспомнила, как пестрели новостями газетные колонки, кричавшие о смерти Генри Миллса, как они с Дэвидом узнали об этом из телевизионных новостей. Она с горечью подумала, что уж если ей, девочке-фанатке бейсбола, было тогда не по себе, то каково же до сих пор дочери умершего игрока. Эмма хотела разбудить Реджину, потому что той незачем было спать на жёстком диване в то время, как ей приготовлена гостевая комната. Но она никак не могла заставить себя прервать тревожный сон женщины. Однако Миллс словно почувствовала, что за ней наблюдают, и проснулась сама. Расфокусированный ото сна взгляд карих глаз встретился с озабоченным зелёным взглядом. Выпрямив ноги, которые тут же уперлись в бедро священника, Реджина, часто заморгав, спросила: