– Ну скажи что-нибудь, Тоник!
Я молчал как убитый.
Учитель все ещё недоверчиво качал головой. Потом вдруг уставился в потолок и громким голосом, как на уроке, произнес:
– Кази знала всякие травы и коренья, чудодейственную их силу. Ими она лечила разные недуги. Рассказывали, что и просто словом умела она изгонять болезнь, заклинала её именами могучих богов и духов. После смерти отца она чаще всего жила в замке, что стоял у горы Осек возле реки Мже. С тех нор он стал называться «Казин замок». – Учитель кончил. На лбу у него появилось уже три морщины. – Разве ты не знаешь об этом?
– Это из «Старинных чешских сказаний».
– Ну, слава богу! – вздохнула пани Людвикова. А петипасский учитель недовольно проворчал:
– Хоть что-то знаешь!
Он поднялся со стула, взял меня за подбородок и заглянул мне прямо в глаза.
– А как ты думаешь, почему я упросил тебя о Кази?
«Ясно, почему!.. Потому что вы любите устраивать экзамены даже в каникулы!» – так и вертелось у меня на языке. Но я ничего не сказал, а то, пожалуй, он ещё больше рассердится.
– Казином мы называем скалу над Бероункой. Она недалеко отсюда. Все ребята любят на неё лазить. Смотри, Тонда, когда полезешь туда, не свались с Казина в нашу Мже!
Учитель добродушно рассмеялся, но я-то знал, что он просто-напросто притворяется. Вот сейчас придет домой и запишет мне в своем дневнике единицу за ответ о Казине – потому и радуется!
Наконец он распрощался с пани Людвиковой. На веранде он ещё раз обернулся и сказал:
– Ну, мы ещё увидимся с тобой!
Пани Людвикова снова пошла ощипывать гусей.
Я остался один. Через окно мне было видно, как на дороге за нашим забором учитель разговаривает с каким-то мальчишкой. Экзаменует, конечно! Во дворе кричали гуси, которых ощипывала пани Людвикова. А я опять разозлился и на себя, и на Пети-пасы. Я вспомнил, как однажды Генерал даже похвалил меня за то, что я знаю на память большой отрывок из «Старинных чешских сказаний».
Во всем виноваты Петипасы. Руда был прав: это самое отвратительное место в мире! Тут над тобой смеется девчонка в голубом платье, а потом тебе устраивает экзамен незнакомый учитель.
4
Стремясь хоть как-то разогнать мрачные мысли, я выбежал во двор к пани Людвиковой. Она ощипывала гусей, а я красил им зеленой краской хохолки, чтобы они не потерялись. Наконец мы ощипали последнего гуся, и пани Людвикова сказала:
– Теперь, Тоник, иди погуляй и возвращайся к обеду.
Я побрел к садовой калитке. Там я встретил пана Людвика. Он только что возвратился из Праги, и от него ещё пахло заводом, как от нашего папы. Пан Людвик выглядел постарше пани Людвиковой. У него были совершенно белые волосы и такая же белая борода. На голове красовалась фуражка с золотым якорем и лакированным козырьком, на ногах – огромные ботинки. Шел он вразвалку. Едва увидев его, я сразу подумал: видно, бывший моряк!
Он наклонился ко мне, ухватил меня под бока, приподнял над землей: – Глаза как у отца, настоящий Гоудек! – И давай вертеть меня в разные стороны и разглядывать. – И нос такой же… Ну прямо вылитый отец!
Наконец он поставил меня и спросил:
– Что ж ты не пришел к нам на завод? Ведь ты же, кажется, собирался?
Но разве я мог признаться ему, что все уже разузнал о Петипасах от Руды Драбека? Ещё обидится!
– Ну ладно, главное, что ты уже здесь, – сказал пан Людвик.
Голос у него был низкий и слегка хриплый, как у заправского моряка. Потом он добавил уже чуть по тише:
– Я слышал, ты рыбак. Это похвально! Только смотри, будешь вечером копать червей – осторожнее с цветами на клумбах. Рвать их тоже не надо, пани Людвикова этого не любит. Хотя на что тебе цветы – ты ведь не девчонка.
Из открытого окна кухни выглянула пани Людвикова. Она шутливо погрозила пану Людвику горшком, который держала в руке.
– Из-за твоей болтовни парню и погулять не придется.
– А ведь верно, мать, не придется. – Пан Людвик прищурил глаза и посмотрел на небо: – Не успеем мы поесть, как начнется дождь.
Теперь уж я не сомневался, что пан Людвик бывший моряк.
Я успел выпить полкружки молока и доесть первый рогалик, как вдруг в кухне потемнело. Когда я допил молоко, деревья в саду зашумели, в воздухе запахло сыростью, и через открытое окно на пол кухни упали первые капли дождя. А когда я доедал второй рогалик, за окном уже вовсю лил дождь.
Пан Людвик, отдыхавший на кушетке, посмотрел на меня, прищурив один глаз. Словно подмигивал мне:
«Ну как? Старые моряки немножко разбираются в погоде, а?»
Пани Людвикова вымыла посуду и убрала её в буфет. Я уселся да скамейке около печки – оттуда было удобнее смотреть на папа Людвика. Когда он закрыл глаза и задремал, я принялся его разглядывать, – ведь надо же мне будет после каникул рассказать ребятам, что представляет собой настоящий моряк.
Пани Людвикова гладила белье. Я смотрел, как она водит утюгом по гладильной доске, и вдыхал пар, поднимавшийся от белья.
Внезапно круглые часы на стене пробили восемь. Я, наверное, уснул в своем углу около печки.
Дождь за окном стал тише. Пан Людвик сидел у накрытого стола, резал ножом хлеб и спрашивал меня:
– Ну, как спалось? На тройку или на пятерку?
Есть мне совсем не хотелось, но от пани Людвиковой было не просто отделаться.
– Этак, братец, ты у меня не очень-то поправишься! Неужели ты и дома ешь, как воробей?
– Дома я ем, но…
– Но, – не дал мне договорить пан Людвик, – у нас ты будешь есть так, чтоб за ушами трещало! Посмотри-ка сюда!
Он взял горбушку хлеба и вырезал у неё середку.
– Построили корабль…
Он отрезал ножом кусок масла и намазал оставшуюся часть.
– Корабль хорошенько просмолили…
Затем прилепил середку и сверху положил большой кусок сыра.
– На мостик поднялся толстый капитан, и пустился корабль в плавание.
Он подал мне кусок и приказал:
– А сейчас наш корабль должен войти в бухту, да поживее.
Я откусил хлеб и твердо решил, что теперь на больших переменках буду есть только такие горбушки.
– А сколько хлеба съел наш Ярка под эту при сказку! – сказал с довольным видом пан Людвик, принимаясь за газеты.
Пани Людвикова вышла во двор запереть гусей и кроликов.
Вернувшись, она отвела меня в комнату, постелила постель, налила воду в умывальник и пожелала спокойной ночи.
И вот я остался один. Двери были приоткрыты, и я видел, как постепенно темнеют прозрачные стены веранды. Спать мне совсем не хотелось. Я уже выспался на скамейке у печки.
Стало почему-то грустно. Я сел к столу, и мне вдруг вспомнились папа с мамой. На Лазецкой мельнице я спал в одной комнате с Иркой Корбиком, и мы долго разговаривали перед сном, пока глаза не закрывались сами собой.
В кухне зажегся свет. Под дверями появилась светлая полоска. Потом на секунду исчезла – это мимо дверей прошел пан Людвик или пани Людвикова. Интересно, были на корабле, где служил пав Людвик, светлые полоски под дверями? Едва ли. На корабле двери должны быть плотно пригнаны.
А может, судно пана Людвика когда-нибудь терпело кораблекрушение? И я начал сочинять историю о том, как произошло кораблекрушение и как пан Людвик остался на судне совсем один. Все остальные моряки давно уже сели в шлюпки и отвалили от борта, а пан Людвик кричал им в темноте с тонущего корабля:
«Ребята, главное, помните, где Полярная звезда! Не то собьетесь с пути!»
А сам в это время шагал по палубе и смотрел на гневно ревущее море.
Дойдя до этого места, я решил проверить, не смогу ли уснуть, и закрыл глаза. Но через минуту они снова открылись как ни в чем не бывало. Пану Люд-вику, который стоял среди обломков на палубе корабля, тоже было не до сна. Корабль то поднимало на гребень волны, то вновь бросало на утесы. А пан Людвик упорно вглядывался в небо и все повторял:
