Себ вечно спасает каких-нибудь животных и злоупотребляет смайликами с сердечками вместо глаз, Сойер же – брутальный мужик. Мало говорит, почти не показывает своих эмоций. Но без своего близнеца он одинок и напуган.

Я сжимаю его плечо и позволяю уйти. Близнецы должны быть вместе. Если кому и под силу вытащить Себа из комы, так это Сойеру.

Сам же отправляюсь в конец другого коридора, где находится палата Хартли. Одна из бесшумных медсестер приветствует меня у двери.

– Простите, никаких посетителей, – говорит она и показывает на цифровой экран справа от двери, на котором мигает значок «Не беспокоить».

– Я член семьи, Сьюзен. – Я прочитал имя на бейджике, потому что пока еще ни разу не сталкивался с сестрой Сьюзен.

– Не припомню, чтобы у мисс Райт были братья, – медсестра взглядом дает мне понять, что прекрасно знает, кто я, и разгадала мою ложь.

Но не в моем характере сдаваться. Я обаятельно улыбаюсь.

– Кузен. Только что прилетел.

– Простите, мистер Ройал. Никаких посетителей.

Вот я и попался.

– Послушайте, Хартли – моя девушка. Мне нужно увидеть ее. Она подумает, что я последний козел, раз ни разу не пришел проведать ее. Она обидится, а мы ведь не хотим добавлять ей страданий, верно? – Я вижу, как медсестра смягчается. – Ей бы очень хотелось увидеть меня.

– Мисс Райт нужен покой.

– Я не задержусь, – обещаю я. Но сестра Сьюзен не сдается, и мне приходится обратиться к тяжелой артиллерии. – Мой отец хочет знать о ее самочувствии. Каллум Ройал. Можете проверить бумаги. Везде стоит его имя.

– Но вы же не Каллум Ройал, – замечает она.

– Я его сын и его доверенное лицо, – нужно было попросить папу вписать меня во все необходимые документы, чтобы мне можно было свободно посещать ее. Я впервые пытаюсь попасть в палату без него, так что даже не представляю, каким влиянием пользуется его имя. Но мне нужно попасть туда. И это крыло, в конце концов, построено на его деньги.

Сестра Сьюзен снова хмурится, но отступает в сторону. Все-таки есть преимущество в том, что твоя фамилия красуется на фасаде здания.

– Смотрите, не утомите ее, – говорит медсестра и, бросив на меня предостерегающий взгляд, уходит.

Я дожидаюсь, когда она скроется за углом, и только потом вхожу. Конечно, я хочу, чтобы Хартли отдыхала, но она сможет поспать и после того, как я увижу ее своими собственными глазами, убедившись, что с ней все в порядке.

Я тихо обхожу диван и кресла в гостиной зоне палаты. Как и Себ, она спит. Но в отличие от Себа бывает в сознании. Утром доктор сказал папе, что сегодня или завтра Хартли полностью придет в себя.

Я придвигаю одно из тяжелых кресел к кровати и беру ее за руку, стараясь не задеть датчик на пальце. При виде ее обездвиженного тела, окруженного трубками и проводками, тянущимися от тонких рук к капельнице и всяким аппаратам, у меня внутри все переворачивается. Хочется отмотать время назад, заставить земной шар крутиться в обратном направлении, чтобы мы снова оказались в ее квартирке, где я кормил ее буррито из передвижной закусочной на углу после тяжелой смены в ресторане.

– Привет, Спящая красавица, – я поглаживаю ее руку большим пальцем. – Если тебе так сильно не хотелось в школу, сказала бы мне. Мы могли бы просто прогулять уроки или подделать справку от врача.

Хартли не шевелится. Я поднимаю глаза на монитор над ее головой, сам не зная, что хочу там увидеть. Аппарат издает ровный сигнал. Ее палата не такая пугающая, как палата Себа. Он лежит в кислородной маске, а звук прибора, поддерживающего его дыхание, леденит душу похлеще музыкального сопровождения в фильмах ужасов.

Мне нужно, чтобы Хартли очнулась и взяла меня за руку. Я провожу свободной ладонью по лицу и заставляю себя настроиться на позитивный лад.

– Знаешь, пока ты не появилась, я хотел пропустить этот последний учебный год. Но теперь рад, что так и не решился. Нам будет весело. Поедем в Сен-Тропе на День благодарения. Здесь становится все холоднее, и я уже устал носить пальто и теплые ботинки. А на Рождество поехали в Андерматт в Альпах. Но если ты катаешься на лыжах, можно остановиться в Вербье. Там просто офигенные высокие склоны, хотя, может, тебе больше понравится Санкт-Мориц? – Я смутно припоминаю, как некоторые девчонки из «Астора» только и болтали о том, какой там классный шопинг.

Хартли не отвечает. Вдруг ей вообще не нравятся лыжи? Тут меня осеняет, что мы едва ли успели узнать друг друга до аварии. Я почти ничего не знаю о ней.

– Или можем поехать в Рио. У них потрясные новогодние вечеринки. Паш ездил туда пару лет назад и сказал, что там было не меньше двух миллионов человек.

Ну да. С ее-то травмой головы ей вообще может быть не до вечеринок. Блин, Ист, иногда ты такой тупица!

– Или давай лучше останемся здесь. Сделаем ремонт в твоей квартире. А может, найдем новое место для тебя и твоей сестры Дилан, если тебе удастся уговорить ее жить с тобой. Как тебе план, нравится?

Но даже ее веки остаются неподвижными. Внутри разрастается страх. Себ и Хартли, оба без сознания – это выше моих сил. Так нечестно. Рука, которой я держу ладонь Хартли, начинает дрожать. Такое ощущение, словно я стою на краю обрыва, который вдруг начинает обрушаться. Бездна зовет меня, обещая мирный покой во тьме, если я упаду в нее.

Опустив голову, я кусаю ворот своей футболки, пытаясь взять эмоции под контроль. Я отлично понимаю отчаяние и безнадежность Сойера. Хартли появилась в моей жизни в тот самый момент, когда я находился в глубочайшей депрессии, и заставила меня смеяться, заставила подумать, что за всеми этими пьянками, тусовками и беспорядочным сексом есть будущее. А сейчас ее свет потух.

С ней все будет хорошо. Соберись, парень. Слезы в футболку ни черта не изменят.

Я делаю глубокий вдох и подношу ее руку к своим губам.

– Ты скоро поправишься, детка. – Я говорю эти слова главным образом для того, чтобы успокоить самого себя. – Ты скоро поправишься, Харт.

Она должна поправиться – ради себя и ради меня.

Сердце. Сердце. Это слово все время крутится в моей голове. Что-то насчет моего сердца. Нет. Харт[2]. Хартли!

Распахнув глаза, я хрипло говорю:

– Хартли. Меня зовут Хартли Райт.

– Золотая звездочка прекрасной пациентке в синем, – произносит знакомый голос.

Я поворачиваю голову на бок и смотрю на доктора. Мы улыбаемся друг другу – я, потому что он здесь, как и обещал, а он, потому что его пациентка очнулась и назвала свое имя.

Передо мной появляется стакан с водой с трубочкой, который подносит Сьюзен (так написано на бейджике): кругленькая медсестра, чей затылок едва достает до нагрудного кармана доктора.

– Спасибо, – благодарю я, и на этот раз бумажный стаканчик не убирают от меня почти сразу, позволяя высосать воду до последней капли. Сьюзен поднимает изголовье моей кровати, механизм жужжит.

– Ты знаешь, где находишься? – спрашивает док и светит фонариком мне в глаза. На его бейджике написано: «Дж. Джоши».

– В больнице. – Мой ответ – всего лишь догадка, но присутствие доктора и медсестры, а также отвратительная синяя рубашка в розовый цветочек вселяют в меня уверенность в том, что я права.

– В какой именно?

– А в Бэйвью их несколько? – Здорово. Я даже знаю, где я. Откидываюсь назад, чтобы устроиться покомфортнее. Теперь понятны мои провалы в памяти, когда я очнулась в первый раз. Видимо, у меня были серьезные травмы, раз мне потребовалась госпитализация, и, наверное, из-за них я не понимала, что происходит.

Доктор постучал кулаком по деревянному изножью кровати.

– Два из трех – это не так уж и плохо.

– Что случилось? – Я уже задавала этот вопрос? Кажется, да, но, видимо, ответа в тот раз не получила. По крайней мере, на ум ничего не приходит. Когда я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, как сюда попала, передо мной лишь черная пустота. У меня болит все тело, так что, похоже, повреждения серьезные. Меня сбил грузовик? Я выпала из окна второго этажа? Или покупала продукты и меня сильно ударили по голове?