Барон Бильдерлинг некогда служил в царской гвардии и сохранил манеры вымуштрованного служаки. Когда он смотрел на женщин, его глаза говорили: «Вы мне совсем не нужны, но если бы я захотел…»

Этот взгляд смущал Мэри. Застыв в кресле, она дивилась на сильного воина.

Больше всего Мэри импонировало, что в разговорах с нею он с относился к ней с таким уважением и вниманием, какие никогда не проявлял Райт.

Углубившись в профессиональные медицинские книги, Райт также начал следить за объявлениями о различных новых изобретениях. Среди всевозможных разрекламированных электрических и магнетических приборов его внимание привлек аппарат для паралитиков. Этот аппарат состоял из надевавшегося на голову шлема и клавиатуры со своеобразными педалями.

Райт лично встретился с изобретателем. Тот показал многочисленные благодарственные письма от больных, которые смогли двигать конечностями, испытывая по крайней мере иллюзию власти над телом. Райт пояснил изобретателю, что «Паралос» ему не нужен, но требуется нечто похожее.

— Не могли бы вы построить аппарат, которым можно воспользоваться в случае полной неподвижности? Другой человек мог бы орудовать аппаратом так, что парализованная особа будет двигаться, жестикулировать… не знаю, что еще…

— Я понимаю, что вам нужно, но…

— Как вы считаете: такая вещь возможна? Не мог бы такой аппарат помочь парализованному человеку вставать, садиться, немного ходить… Вы говорите, что «Паралос» действует на электрическом токе, а значит… Желательно, чтобы аппарат был не тяжелый, не очень большой и не очень сложный.

— Ясно: маленький аккумулятор, тоненькие проводки, легкий шлем.

— Клавиатура тоже небольшая.

— Я очень хорошо вас понимаю.

— Значит, вы могли бы взяться за подобную работу? В таком случае мы можем поговорить насчет средств.

— Материал, время…

— Я готов дать вам задаток, а после первых опытов вы сообщите мне, сколько времени отнимет работа.

— Разумеется.

Мэри тем временем все внимательнее прислушивалась к барону Бильдердингу, который раскрывал перед ней свои колоссальные политические планы. До сих пор Мэри и не представляла, что существуют такие люди: они запросто ходят по салонам, пьют кофе или чай и постоянно заняты переустройством мира, как другие думают о смене мебели у себя в квартире.

Барон верил, что на просторах древней России назревают большие события и что все происходящее там сейчас — лишь пролог к большому перевороту. Мэри слабо понимала связь между личными переживаниями барона в дни последней войны и тем будущим, о котором он говорил, но верила энергичному эмигранту с широкими связями. Он был симпатичный и работал во имя какой-то высшей идеи. Когда он исчезал на несколько дней, то наверняка проводил совещания или искал людей и средства для своей «масштабной акции».

Барон часто проклинал своих земляков и этого Мэри тоже не могла понять. Он определенно заявлял, что все эти эмигранты — сволочь, которой нельзя верить и с которой он не желает иметь ничего общего, однако трудился ради чего-то, что, по ее мнению, было непосредственно связано с ними. Мэри уже не раз собиралась спросить его, какой он был национальности, но всякий раз она стеснялась: пугалась его смеха, боялась, что он сочтет ее глупой. Кроме того, у нее возникло впечатление, что он состоит в какой-то тайной организации и ей не хотелось вызывать у него подозрения чрезмерным любопытством.

Ей нравилось, что он, чувствуя ее беспомощность и одиночество, пытался ей помочь, пусть и не более чем дружеским разговором. Барон, видимо, привык спешить на помощь всем, кто был лишен воли и инициативы. Только женский инстинкт спасал ее от небезопасного очарования настоящего мужчины, который умел вникнуть в ее состояние и сумел бы покорить ее своими взглядами. Она смущалась и краснела, когда он непринужденно произносил свои речи, пряча улыбку победителя под рыжими подстриженными усами. Ах! с какой убежденностью и размахом он повествовал о планах нового большого наступления на Россию — наступления нескольких армий развернутым фронтом, — с какой логикой предвидел события неминуемой революции, которая разразится одновременно в разных местах, полыхнет кострами от Петрограда до Кавказа… Перекроить географическую карту Европы — задача куда значительней, чем корпеть над египетскими мумиями и обломками камней из пирамид фараонов!

— Когда мы захватим земли древней России и заручимся поддержкой Германии — я над этим работаю! — всей Европе придется нам подчиниться!

Мэри только сейчас осознала, что сих пор совсем не интересовалась политикой. Она даже не подозревала, что в газетах ежедневно пишут о таких больших и важных делах! В конце концов, она патриотка и задумывается о будущем народа, к которому принадлежит… Все эти доселе незнакомые мысли, несомненно, возникли после знакомства с этим новым для нее типом мужчины.

Барон разглагольствовал, удобно усевшись в кресле:

— Почему мы проиграли? Потому что мы как следует не уважали авторитет, не имели дисциплины, среди нас не было выдающихся личностей. Большевики показали нам, что значит один человек, с железной волей, четким планом действий, не знающий сомнений… и теперь мы ответим им тем же оружием, разобьем их так, что только щепки полетят! Вы не верите? Это потому, что вы не были на войне. Война закалила наши характеры, научила нас равнодушию к мелочам мирной жизни, гордости смерти…

Мэри невольно вспомнила свою жизнь в Каире и тот день, когда они с Карнарвоном нашли Райта в гробнице. Муж мог погибнуть, но как велика разница между смертью на поле битвы и в подземелье среди мумий. Райт, как и прежде, отворачивается от действительности. Он никогда даже не обращался к ней повелительным тоном, как… мужчина. Он живет в стране каких-то пустых мечтаний, фантазий, закапывается в непонятные древности и даже не думает о том, нужна ли кому-нибудь его работа. Какой контраст с бароном!

Барон почувствовал, что произвел впечатление. Помял в пальцах платок, показал два ряда здоровенных зубов и сменил тему:

— Я совсем забыл, что дамы не любят разговоров о войне! Воспоминания захватили, простите… Вы были вчера на премьере в опере?

Изобретатель «Паралоса» заявил, что ему необходимо снять мерку с пациента — аппарат должен прилегать к голове.

— Такой шлем должен сидеть, как рыцарский. Для этого мне понадобится отливка с черепа. Волосы необходимо остричь и зачесать.

— На это я не могу согласиться! — в возмущении воскликнул Райт.

— Но поймите же, господин профессор…

— Возможно, нам удастся найти какой-то компромисс. Загляните ко мне.

Увидев Нефрет, изобретатель согласился, что жаль было бы остричь такие красивые кудри.

— Это было бы грешно, — добавил Райт.

— Попробуем иначе.

Изобретатель гладко, вплотную к голове, зачесал волосы царевны и надел ей на голову резиновую купальную шапочку. После этого сделал гипсовую отливку. Пока гипс застывал, он внимательно присматривался к Нефрет и наконец с улыбкой сказал:

— Я сделаю для нее египетский шлем, если только сумею соблюсти стиль. Такая милая девушка заслуживает того, чтобы всем нравиться.

Райт не знал, было ли это насмешкой или выражением искреннего восхищения. Тон мастера раздражал его и он хотел побыстрее избавиться от изобретателя, чтобы остаться наедине с Нефрет.

Мэри бродила по своим большим комнатам и отчаянно скучала. Муж возвращался домой поздно и, садясь за стол к ужину или отдыхая в кресле, был не расположен к разговорам. На вопросы отвечал коротко и все более механически, как если бы сами ответы утомляли его.

Можно было бы пригласить гостей — на чай, танцы, музыкальную вечеринку, но радушно встречать и занимать их — требовало усилий. Райт мог клятвенно пообещать вернуться вовремя и вовсе не прийти; в каком положении окажется тогда хозяйка? В музее, со своими папирусами, муж решительно утрачивал всякое чувство времени. А может, дело в том, на что намекал тогда секретарь?