Кашкари одолжил в лаборатории немагическую одежду и сейчас наверняка тоже мерз, но будто не чувствовал уколов ледяного воздуха.

— Перед тем как покинуть Луксор сегодня, ты спросил, не видел ли я вещих снов, о которых тебе стоит знать.

— И ты ответил, что сообщишь мне, если их увидишь.

В тусклом свете висевшего над дверью фонаря лицо Кашкари то расплывалось в тумане, то снова появлялось.

— Сегодня утром я видел сон.

Морозная дымка проникла сквозь все слои одежды, сжимая Тита в своих безжалостных объятиях.

— Я так и думал.

— Сон не был счастливым, и я проснулся в надежде, что забуду его. Иногда у меня случаются кошмары, как и у всех. Обычный сон вскоре забывается, а пророческий становится еще четче и подробнее. — Кашкари поскреб носком ботинка по траве. — И этот не исчез.

Жуткий холод с каждой секундой лишь усиливался.

— Ты предсказал чью-то гибель? — услышал Тит собственный голос.

Кашкари смутился:

— Как ты догадался?

Тит видел уже не туман, а здание Консерватории магических наук и искусств. Студентов на Университетской аллее. Колокольни. Огромную просторную лужайку. Он видел Фэрфакс, сидящую на пледе под деревом седмичника, окутанного пышной россыпью маленьких нежно-розовых цветов. Малейший ветерок кружил крошечные лепестки, роняя их на ее плечи и волосы. Тит никогда не присядет на плед рядом с ней. Они никогда не разделят еду из корзины для пикника от миссис Хиндерстоун. И он никогда не узнает, как Фэрфакс будет выглядеть через десять, двадцать, тридцать лет.

— Эту смерть предсказали уже давно, — ответил он. — И приговоренный знает о ней не первый год.

На лице Кашкари одновременно отразились недоверие и облегчение.

— Ты уверен?

— Да.

— Но… но я только что слышал разговор Фэрфакс с ее опекуном, и мне показалось, что она не имеет ни малейшего понятия…

Слова Кашкари надолго повисли в воздухе. Что за ерунда?

Затем Тит внезапно схватил его за лацканы, почти приподняв над землей:

— Что ты сказал? Как это Фэрфакс не имеет ни малейшего понятия? Как она связана с пророческими снами о смерти?

Кашкари выпучил глаза:

— Мне показалось, ты сказал, что она знает.

Тит нетвердо отступил на шаг. Еще на шаг.

— Ты видел Фэрфакс? Фэрфакс?

— Боюсь, что да. Прости. — Голос Кашкари дрогнул.

— Где? Где она была?! — Тит кричал, но только так он мог расслышать себя сквозь стоящий в голове рев.

— Она лежала на мраморном полу с узором из стилизованных атлантических вихрей.

— Откуда ты узнал, что она мертва? Она могла просто потерять сознание.

— Тебя я тоже видел. Ты тряс головой, в глазах стояли слезы.

Тит не мог дышать. В мыслях опять промелькнула Консерватория. Студенты, колокольни, широкая лужайка, чудесный цветущий седмичник. Но теперь на пледе под ним никого не было.

Кашкари продолжал рассказывать, или, по крайней мере, его губы двигались. Но Тит ничего не слышал.

Он лишь хотел, чтобы Фэрфакс осталась невредимой, прожила безмятежную жизнь, полную любви и счастья. Хотел иметь единственную надежду, что озаряла бы его жизненный путь, когда амбиции и храбрость превратятся в пыль.

Он поднял руку. Губы Кашкари перестали шевелиться. Он смотрел на Тита полными сожаления глазами. Но если Кашкари потерял только друга, то Тит… Тит потерял все.

Массивная дверь отворилась. Хозяин постоялого двора выглянул наружу с корзиной в руке:

— Я уже ложусь спать. Желаете еще чего, джентльмены?

Тит взял корзину и покачал головой. Мужчина тут же скрылся в теплом помещении, вернувшись к своей мирной, размеренной жизни.

— Могу я чем-то помочь? — едва слышно спросил Кашкари.

Что можно сделать под пятой злого рока, кроме как съежиться в углу?

Тит без единого слова совершил скачок.

Снова материализовавшись на мысе Рат, он остался стоять там, дрожа в окутавшем все вокруг густом тумане.

Резкий запах моря с каждым вздохом обжигал легкие. Накатывающие одна за одной невидимые волны Атлантического океана разбивались о скалистый мыс. Высоко над головой густую мглу прорезал призрачный свет сигнальных огней маяка, предупреждая суда держаться подальше от предательских скал.

Всю жизнь Тита несло именно на эти коварные скалы. Но ему как-то удавалось обманывать себя, надеясь, что Фэрфакс избежит роковой участи, вовремя распахнет спасительные крылья и воспарит ввысь.

Хотел бы он обладать бессмертием, чтобы подарить его ей. Но Фэрфакс всего лишь человек из плоти и крови. Она очень легко может оступиться и упасть. И остаться лежать с пустыми глазами и неподвижными конечностями.

И с ней это случится.

Тит отчаянно желал сжать ее в объятиях, почувствовать биение ее сердца, тепло тела. Но не мог сдвинуться с места, хотя промерз до костей и почти не ощущал пальцев, сжимающих ручку корзины.

Он все еще пребывал в оцепенении и не мог вернуть себе дар речи от потрясения и неверия. А увидев Фэрфакс, просто разлетелся на куски.

В прямоугольном фундаменте маяка, где находилась гостевая, отворилась дверь. Свет из комнаты окутал силуэт в дверном проеме. Должно быть, обеспокоенная долгим отсутствием Тита, Фэрфакс выглянула проверить, не вернулся ли он.

Он не мог посмотреть ей в глаза. Не мог справиться с пульсирующими в жилах гневом и скорбью. Не мог предстать перед будущим, в котором нет ничего кроме долга, когда наконец познал, каково жить с надеждой в мыслях и каждом вздохе.

Тит поднес палочку к виску. Трусливое решение. Но он хотел позволить себе несколько часов без осознания неминуемой гибели Фэрфакс.

Несколько часов наедине с ней и будущим, где они проведут солнечные дни под цветущим седмичным деревом с друзьями, которые могут заявиться в любой момент.

Глава 8

Иоланта размышляла, не рассеять ли туман для лучшего обзора, когда из серых завихрений появился Тит.

Она подбежала к нему:

— Почему так долго? Фортуна, защити, у тебя руки ледяные. Где ты был?

Он прижался к ее щеке столь же ледяными губами.

— Прости, просто стоял на улице.

Иоланта втащила его в комнату и захлопнула дверь. Тит стучал зубами.

— Зачем? Что тебе рассказал Кашкари?

Он прислонился спиной к двери и полуприкрыл глаза.

— Свой утренний пророческий сон.

Сердце замерло.

— Что же именно?

Тит медленно и осторожно выдохнул.

— Я пока подавил это воспоминание. Завтра оно вернется, но сейчас я понятия не имею, что сообщил Кашкари.

Другое подавленное воспоминание касалось подробностей его смерти. Голова закружилась, будто Иоланта стояла на краю пропасти, влекомая вперед ее бездонными глубинами.

Она сжала такую холодную руку Тита и, не обращая внимания на пульсирующий в висках страх, потащила его по коридору.

— Там есть сидячая ванна с горячей водой. Погрейся.

— Ты, наверное, ее для себя приготовила, не хочу лишать тебя удовольствия.

Иола указала на свою пижаму. Решив, что могут покинуть школу в любой момент, они стали собирать в лаборатории припасы: еду, белье и запасную одежду.

— Я уже помылась — иди, оттаивай.

Пар в ванной комнате напоминал погодные условия снаружи, вот только тут было тепло и пахло засушенным серебристым мхом, который Иоланта нашла в лаборатории и бросила в воду.

— Прости, — извинился Тит, пока они стояли на пороге. — Прости, что принес ужасные новости, но не набрался смелости сохранить для тебя подробности.

Пустыня его потрепала. От вида его запавших глаз и щек у Иолы сердце разрывалось.

— Не думай об этом.

— Как? Как не думать о грядущей катастрофе?

В самом деле, как? Она опустила руку на лацкан его шерстяного пиджака, все еще влажного от тумана.

— Ты помнишь, почему я вызвала первую молнию в Малых Заботах-на-Тяготе?

— Ты пыталась исправить испорченный эликсир света.

— Я вызвалась приготовить его на свадьбу отнюдь не по доброте душевной. Жители деревни жаловались на учителя Хейвуда, потому что он плохо учил их детей. И я надеялась, что если сделаю все возможное для свадьбы Рози Оукблаф, то ее мать, в чьей власти уволить Хейвуда, позволит ему остаться на посту до отборочных экзаменов в высшие академии. С самого переезда в Малые Заботы я не получала нормального образования. При должном везении я бы прошла экзамены, но шансы на стипендию были почти нулевые. А еще мы поиздержались, без крупного пособия учеба в академии была бы мне не по средствам.