- Ну, и зачем такое попадание в прошлое, свое оно или чужое - думал я с тоской, от вчерашней уверенности, что могу горы свернуть, и только одним своим присутствием изменю историю, не осталось и следа. Красная армия отступала. Всю жизнь я верил, что самые тяжелые поражения наших войск связаны с внезапностью немецкого нападения. Считал, что достаточно предупредить командование, успеть поднять части по тревоге и немцы умоются кровью при преодолении пограничных рубежей, а затем мы погоним и уничтожим агрессора в его логове. Действительность как обычно разбила мои светлые мечты. Сразу вспомнились годы службы в Советской армии, бардак был еще тот. Основное время мы проводили на строевой подготовке, политзанятиях и уборке территории. Любая попытка увильнуть от исполнения своих обязанностей, считалась нормой. Умение «втереть очки», «навешать лапши на уши» или просто проигнорировать приказ командира являлась мерилом, лихости и независимости солдата. Коллективные взаимоотношения строились на четком доминировании старослужащих, с молчаливого одобрения командиров, при условии отсутствия неуставных отношений и негативного проявления «дедовщины», такого как избиение или «чмырение», в виде стирания носков или чего-то подобного. Так решалось сразу несколько задач, молодое пополнение сразу понимало, что «служба - не сахар”; осваивало свою воинскую специальность и училось уважать старших. Кроме того настраивало на философский лад, давая осознание, что худшее уже позади или скоро закончится, а впереди «крутость и бурость» дедовского бытия. Хоть, что-то понимать в службе стали только отслужив год но, тем не менее, оружие и технику знали досконально, стрелять научились все, ОЗК и противогазом пользовались уверенно. А что с РККА? Ведь в планах советского командования перевооружение, занимало не последнее место. В том числе замена устаревших винтовок и карабинов Мосина образца 1891/1930 года на автоматические. Но реализация этих планов натолкнулось на неожиданное препятствие, а именно на низкую подготовку призывного контингента. Несмотря на то, что СВТ-40 была лишь модернизацией СВТ-38, то есть конструктивная схожесть присутствовала, но даже в 1941 году этот вариант автоматического оружия в войсках не пользовался популярностью. По банальной причине - у нее был больший носимый боезапас, и она требовала повышенного внимания, аккуратности и определенной технической грамотности при обслуживании и эксплуатации. А вот с этим у бойцов были значительные затруднения. За три года Красная Армия не смогла освоить даже один образец стрелкового автоматического вооружения! Что тут говорить о более сложной технике. Новобранцы, набранные на вновь присоединенных территориях, предпочитали при первой же возможности бросить оружие и сдаться в плен или разбежаться по домам. За короткое время советскими людьми они так и не стали. Им было без разницы, чья власть: польская, советская или немецкая. Поэтому они впоследствии и пополняли состав всяких националистических частей у немцев. А, между прочим, на присоединенных территориях проживало около 15 миллионов населения.
Так в думах прошел день, затем второй. В обед забежал Худяков, уже одетый в форму, попрощался, сказав - «После войны долечимся», - и убыл в часть. Новости поступали обрывками, в основном от раненых и из сводок Совинформбюро. Потери в авиации, не смотря на все усилия, все равно оказались очень большими. В первую очередь досталось аэродромам, находившимся вблизи границы, в пределах досягаемости огня артиллерии противника, они и понесли самый тяжелый урон. Такие потери уже на следующий день заставили покончить с собой командующего ВВС округа генерал-майора И. И. Копца, а его заместитель генерал-майор А. И. Таюрский был арестован и скорее всего в ближайшее время будет расстрелян.
Самое обидное было услышать, что на одном, из приграничных аэродромов летчики к 4:00 часам уже сидели в кабинах, готовые к бою. Но, ни один самолет не взлетел навстречу врагу, а фашисты без помех в упор расстреливали, бомбили и поджигали все самолеты, ангары, все аэродромное хозяйство. Командир и политрук бегали между машинами с оружием в руках, запрещая вылет - “Нет приказа на взлет. Это провокация, местный инцидент”. И только в 6.00ч. оставшиеся самолеты пошли в бой. За эти дни погибли сотни “сталинских соколов”. Всех уравняли смерть и забвение: тех, кто на своих фанерно-перкалевых “ишаках” и “чайках” пытался взлетать из пламени растерзанных аэродромов и был сбит, и тех, кто взлетал и погибал в воздушных боях, и тех, кто не успевал даже добежать до своей машины, скошенный свинцом.
На третьи сутки, по моей просьбе, сослуживцы принесли форму, и личные вещи. Рассказали, что началась мобилизация, создаются отряды ополчения в каждом из трёх районов Минска, жители помогают готовиться к обороне города и не смотря на потери, все уверены в скорой победе.
После их ухода, мною овладело тягостное чувство. Мучило собственное бессилие: где-то товарищи ведут с врагом бой, а я ничем не могу им помочь. До падения Минска, остаются считанные дни, по учебникам истории немцы вошли в город 28 июля.
Диктор читал указ о мобилизации и объявлении в отдельных местностях страны военного положения. Всей больницей слушали сводки о боях. Тревожных новостей вроде бы не было, но чувствовалась какая-то недосказанность.
Когда объявляли воздушную тревогу, ходячие больные, как нас называл медперсонал, спускались в бомбоубежище. Тех, кто не могли передвигаться, санитары переносили на носилках. Мне это быстро надоело, подниматься по лестнице было все-таки тяжело, а пользоваться помощью санитаров не позволяла совесть. Я решил во время налетов из палаты не уходить, тем более, что пока в госпиталь не попала ни одна бомба. Когда санитары пришли за мной в очередной раз, я поблагодарил их за заботу, спускаться вниз отказался.
- Приказ начальника госпиталя. Надо подчиняться, - строго сказал молодой санитар и добавил: - Нам уговаривать некогда.
- Ладно. Только без носилок - спорить не хотелось, решил перетерпеть.
Опираясь на плечо санитара, потихоньку добрался до подвала, где было оборудовано бомбоубежище.
В это время две молодые девчонки, побежали во двор разложить на земле простыни с нарисованным красным крестом. Попытался их удержать от такой глупости. Да куда там, они же не знают, что немцы специально бомбили и расстреливали наши санитарные эшелоны. Когда находились в повале, от двух близких разрывов тяжелых бомб, нас порядочно тряхнуло. Потом поднявшись наверх, увидел, что воронки находятся как раз в том месте, где раскладывали красный крест. Больше такой глупости ни кто не делал.
Пока мог поддерживать связь со знакомыми командирами, удавалось получать свежие новости. От них узнал, что 24 июня командующий 13-й армией генерал-лейтенант П. М. Филатов, что бы задержать продвижение 3-й танковой группы Гота, получил приказ: объединить управление четырьмя дивизиями и всеми отходившими войсками, в том числе и отошедшую в Белоруссию 5-ю танковую дивизию Северо-Западного фронта. А находившийся в резерве фронта 44-й стрелковый корпус комдива В. А. Юшкевича занял оставшиеся сооружения Минского укрепленного района.
25 июня Совинформбюро сообщило о контрнаступлении на Бродском направлении. На следующий день в сводке говорилось о контрнаступлении на Луцком направлении. Я было воспрял духом, но как оказалось зря. Как гром среди ясного неба прошла информация, что немецкие танки ворвались в расположение штаба 13-й армии. Захвачена большая часть автомашин, в том числе и с шифровальными документами, штаб лишился почти всех средств связи. Около 50 командиров пропали без вести. Управление войсками полностью нарушено.
