Francis Duncan

MURDER FOR CHRISTMAS

MURDER HAS A MOTIVE

© Murder for Christmas. Francis Duncan, 2017

© Murder Has a Motive. Francis Duncan, 2018

© Перевод. Т.А. Осина, 2017

© Перевод. У.В. Сапцина, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

Никто не мог предвидеть подобного конца. Даже сам убийца.

Нельзя сказать, что преступление было наспех задумано и неаккуратно исполнено. Большинство злоумышленников стремятся жить дальше, чтобы насладиться плодами собственного коварства. Они сознают, что любой неосторожный шаг способен привести на виселицу, понимают, что ошибка означает провал. В данном случае убийца также в полной мере обладал и желанием получить выгоду, и представлением о зыбкости границы между безопасностью и катастрофой.

Однако ни один созданный человеком план – даже дьявольски изощренный – не в состоянии идеально воплотить в жизнь тщательно продуманную теорию. Где-нибудь по ходу исполнения, в разгар процесса, непременно возникнет непредсказуемая и невероятная, неожиданная и неведомая случайность.

Полная луна светила подобно театральному софиту. Круглый диск двигался по сцене, словно прожектор, переключаясь с крупного плана на общий свет, переходя с резко выхваченного отчетливого образа на глубокую тьму.

Снег стих, однако небо не прояснилось. Тучи по-прежнему угрюмо нависали над белым пространством, не желая расставаться с только что вырвавшейся на свободу пленницей. Время от времени они угрожающе сбивались в кучу и давили на беспомощную, испуганную землю, а потом бессильно раздвигались, пропуская поток ослепительного, безжалостно холодного сияния.

В лунном свете каждая деталь проступала с графической четкостью: черно-белые крыши прилепившейся к склону холма деревни; кривые голые ветви растущих вдоль дороги дубов; поднимающаяся к небу череда гладких белых возвышенностей; массивный дом из серого камня с ажурным узором заснеженного девичьего винограда на стенах.

Из деревни донесся колокольный звон, прозвучавший в темноте траурным отголоском – неуловимым, но угрожающим, – и воображение трусливо предсказало наступление мрачного часа.

Но как только луна осветила пейзаж, таинственный страх мгновенно рассеялся. Колокол больше не предвещал беду. Теперь радостная музыка старинной церкви триумфально летела над белым простором.

Пейзаж предстал ожившей рождественской открыткой: в эту минуту даже оленья упряжка на фоне заснеженных холмов вовсе не показалась бы фальшивой. И уж тем более никого не удивила бы фигура в облачении Санта-Клауса, быстро шагавшая по просторной террасе. Что ни говори, а в сочельник чудесные события – особенно в волшебной обстановке – вполне ожидаемы.

Несмотря на поздний час, еще не все обитатели большого дома спали. В одном из окон верхнего этажа по-прежнему горел свет. Время от времени пространство пересекала темная фигура.

Существовали и другие – не столь очевидные – признаки человеческой деятельности. Когда луна скрывалась за облаками, внимательный наблюдатель мог заметить в окнах первого этажа слабое мерцание. Источник света менял положение, будто кто-то украдкой ходил из комнаты в комнату со свечой или слабым электрическим фонариком в руке.

На улице, скрытые снегом и тьмой, притаились безмолвные неподвижные фигуры. Не заметные ни обитателям дома, ни друг другу, они пристально следили за происходящим, дожидаясь возможности вступить в игру.

Царила напряженная, полная дурных предчувствий атмосфера, обещавшая фантазию и тайну, насилие и смерть. Казалось, время медленно, неохотно, с затаенным – и оттого особенно острым – ужасом двигалось к жестокой развязке.

И вот наконец развязка наступила.

Роковое событие свершилось в тот момент, когда затих колокол, а лунный свет вновь проник сквозь облака и мягко рассеялся по белому покрывалу, обнажив зыбкую линию следов. Холодное сияние равнодушно вырвало из мрака приоткрытое французское окно, влажные отпечатки ног на полированном полу и фигуру Санта-Клауса, лежавшего лицом вниз около обезображенной рождественской елки.

Развязка наступила с женским криком – высоким, отчаянным, полным невыразимого ужаса.

– Уверена, что все обязательно так и будет! – взволнованно воскликнула Дени.

Из недр развернутого к камину глубокого мягкого кресла раздался голос:

– Что именно?

– Старомодное Рождество! – Дени отвела взгляд от свинцового неба и восторженно замерла, заметив первые снежинки, особенно трогательные на фоне темной листвы лавровой аллеи. – Вот он, Роджер! Настоящий, восхитительный, сахарный снег!

В глубоком кресле застонали:

– Кошмар! Мокрая, мерзкая, отвратительная каша. К тому же придется терпеть проказы деревенских мальчишек. Заранее представляю: не успеешь выйти за ворота, как за шиворот полетит холодный комок. Брр!

Дени Арден радостно рассмеялась. Подобный смех разрушал самообладание Роджера Уинтона. Конечно, он ее любил. Любил с тех самых пор, когда однажды ехал на машине по узким извилистым улочкам старинной деревни Шербрум, неосторожно свернул за угол и напугал ее лошадь, немедленно превратившись в объект праведного гнева.

Случилось это в начале прошлого года. В морозный день дороги окаменели, а порывы ледяного ветра нарисовали на щеках Дени Арден розы и причудливо взбудоражили каштановые локоны. Не замечая бури негодования, Роджер любовался стройной фигурой в амазонке с таким искренним и открытым поклонением, что, несмотря на холод, лицо девушки запылало. Чувствуя, что теряет власть над ситуацией, Дени в последний раз сердито тряхнула пышными кудрями и удалилась.

Вернувшись домой, Уинтон немедленно навел справки. Он принадлежал к семейству, чья фамилия, пусть и в различном написании, многократно фигурировала в исторических хрониках Шербрума, однако годы, отданные изучению архитектуры и длительному заграничному турне, ослабили связь с родным краем. Разумеется, нелегко было узнать в волшебном видении одну из нескладных веснушчатых деревенских девчонок.

Загадка разрешилась просто: выяснилось, что Шербрум-Хаус больше не пустует. Массивный серый замок, расположенный поодаль от деревни, однако властно довлевший над заросшими мхом крышами, в детстве казался волшебным. Запущенный сад и медленно приходившие в упадок надворные постройки оживали в воображении, наполняясь храбрыми благородными героями.

Мелвины прибыли в Шербрум, когда первый сэр Хьюго, переплывший Ла-Манш в составе войска Вильгельма Завоевателя, отправился на запад. Шербрум-Хаус стал резиденцией местной власти. Сама королева Елизавета почтила замок пятидневным пребыванием в знак благодарности сэру Реджинальду Мелвину. Монарший визит состоялся вскоре после того, как достойный воин на собственном корабле принял участие в разгроме Армады у скалистых берегов владений грозной девственницы. Милость ее величества пробила невосполнимую брешь в казне сэра Реджинальда, однако принесла ему почетный титул барона.

Для Мелвинов, баронов Шербрум, то были великие дни, но за близость к трону пришлось дорого заплатить. Оставаясь роялистами на территории, подконтрольной парламенту, они тяжело пережили гражданскую войну, вернулись к власти вместе с Карлом II, однако впоследствии, во время нашествия Георга Ганноверского, совершили роковую ошибку, примкнув к якобитам. После поражения при Каллодене и бегства Карла Стюарта во Францию шестой лорд Шербрум лишился не только титула барона, но и головы.

Семейству удалось сохранить замок и часть некогда огромного поместья, но война исчерпала средства и вскоре от былой роскоши не осталось следа. В конце XIX века прежде щедрое фамильное древо до такой степени оскудело плодами, что все оставшееся имущество перешло в руки дальнего родственника, который по бедности даже не мог позволить себе жить в поместье. Шербрум-Хаус опустел, превратившись в печальную обитель призраков и воспоминаний.