– И всё?

– Ну, – царевич слегка помялся, – тут ты поддержал, да и я вроде как согласился. Обычные пьяные разговоры, сколько их у нас было! Только в тот раз Воротынского дальше понесло. Заявил, что есть влиятельные люди, готовые поддержать меня и задвинуть Федьку.

– Вот как! И что дальше?

– Да что дальше, – Алексей досадливо поморщился, – стали прожекты обсуждать, назначения и звания раздавать. Я ж говорю, пьяные были.

– Ничего хоть не подписывали? – мрачно усмехнулся я, пытаясь выявить обвинения посерьезнее пьяных разговоров.

– И этого хватило. Воротынский к себе уехал ночевать. А нас с тобой прямо с утра тепленькими и взяли в оборот. Потом к Воротынскому на дом поехали, а там письма из Фрадштадта с прозрачными намеками убрать Федора, чтобы не мешался под ногами. То есть совсем убрать.

– Вон оно что, – задумчиво протянул я, покушение на жизнь старшего царевича – это уже серьезно, тут и за одни разговоры жизни лишиться можно.

– Батюшка до сих пор со мной сквозь зубы разговаривает, – пожаловался младший царевич, – и при дворе меня вообще всерьез воспринимать перестали. Словно я не царевич, а недоразумение какое-то.

– А почему дружки Воротынского моей смерти желают? Почему меня везде называют трусом и предателем?

– Меня-то батюшка с Федором опрашивали, а тебя в допросную отвели, к Глазкову. А как раз после допроса к Воротынскому красномундирники и нагрянули. Вот все и посчитали, будто ты на него указал. Остальным-то невдомек, что нас подслушали.

– Что-то не сходится, – я почесал затылок, – а что этот Воротынский – настолько популярная личность, что общество так за него переживает?

– Есть такое, – снова скривился Алексей, – любимец женщин, богач, эрудит, герой последней войны с Тимландом.

– Всё равно не понимаю, факт измены-то налицо!

– Не знаю, Холод, не знаю! Только есть слух, будто ты в этом замешан был, а письма чуть ли не подбросил Воротынскому.

– Офигеть! – поразился я. Нечего сказать, богатая у кого-то фантазия – вот так просто, без всяких доказательств, перевести стрелки на подвернувшегося под руку собутыльника.

– Чего? – услышав незнакомое слово, царевич удивленно повернулся ко мне.

– Да это так, высшая степень удивления, – отмахнулся я.

– Офигеть! – медленно повторил Алексей, словно пробуя слово на вкус. – Чудно!

Не могу сказать, что всё мне в истории с графом Воротынским и полугодовой опалой Бодрова стало ясно, но кое-какой свет на это дело удалось пролить. Знания не бывают лишними, пусть я не могу извлечь из них какую-то сиюминутную пользу, но каким-то образом они всё равно пригодятся. Чем больше я узнаю о моем предшественнике в теле князя, тем больше понимаю, каким человеком он был, как вел себя в различных ситуациях, какие совершал ошибки. И тем проще мне будет исправлять эти ошибки. А исправлять их придется, ибо репутация прежнего князя Бодрова меня категорически не устраивает.

Служба подошла к концу, и народ неторопливо потянулся к выходу, когда я вспомнил еще об одном факте, вызывавшем у меня сомнения:

– Скажи мне, Алексей, а то, что Сахно вызвал меня на дуэль, – это вообще нормально? В свете того, что я князь и вроде как полковник, а он обычный дворянин и поручик.

– Лет пять назад ему бы и в голову такое не пришло, – грустно усмехнулся царевич. – Но Федор со своей реформой армии всё перевернул с ног на голову. Видишь ли, он считает, что дети худородных дворян гораздо больше стремятся овладеть военной наукой, нежели дети высокородных. Потому он последовательно уравнивает всех в правах. Чтобы стимул к развитию был.

– Начинание похвальное, но в отношении дуэлей – явный перегиб. Лучше бы вообще их запретили, небось немало народа гибнет ни за что ни про что.

– Да ты что? – изумленно прошептал мне на ухо Алексей. – Не вздумай такое говорить – сочтут сумасшедшим!

Мы с Алешкой покидали храм в числе последних посетителей, потому-то мое внимание и привлекла одинокая коленопреклоненная фигура. Велико же было мое удивление, когда я узнал бледное, заплаканное лицо вчерашней «девушки с лестницы».

– А это кто? – я дернул за рукав шедшего чуть впереди меня царевича.

– Где? А, это Наталья Ружина, графиня Корбинская, – он пренебрежительно махнул рукой, – приживалка.

В этот момент девушку загородил склонившийся над ней священник, и я поспешил вслед за Алексеем Ивановичем выйти на улицу.

– Что значит «приживалка»?

– Это же с твоей легкой руки, – начал было царевич, но наткнувшись на мой непонимающий взгляд, осекся. – Эк тебя, брат Холод, угораздило! Столько простых вещей объяснять теперь приходится.

– Думаешь, мне это нравится? Наверняка же в моей жизни не только плохое было, а я ничего вспомнить не могу! Родителей даже не помню! – в сердцах бросил я и нисколько не покривил при этом душой.

– Родители – это как раз понятно, ты совсем малой был, когда они погибли. А Ружина, она из семьи исконных владетелей Корбинского края. Сейчас это Улория, предки лет семьдесят назад профукали в ходе очередной неудачной войны. Но народ там наш, православный, и язык наш. Правда, если не отобьем назад, через двадцать – тридцать лет изменится всё, окончательно станет улорийским. Так вот, тамошние дворяне время от времени пытаются сподвигнуть отца на решительные действия, то бишь начать войну, а они тут же поддержат ее восстанием. Но с Улорией шутки плохи, армия короля Яноша сейчас сильнейшая на континенте. Да и за последние сто лет натерпелись мы от них, десять раз подумаешь, прежде чем решиться на такое.

Краткий экскурс в местную историю я совершил, еще находясь в Холодном Уделе, поэтому знал о том, что Таридия крайне неудачно воевала в последнее столетие, теряя территории то на западе, то на востоке. И больше всех бед принесли моей новой родине именно улорийцы – их агрессивные действия уже лишили страну шестой части площади. Особенно болезненной была как раз потеря Корбинского края, поскольку теперь в распоряжении таридийских царей осталась довольно узкая полоска земли, дающая выход к Южному морю. И король Янош не скрывал своих намерений окончательно задвинуть своего западного соседа подальше на север.

– Так вот, – продолжил Алексей, – семья Ружиной готовила восстание, рассчитывая, что в этом случае мы просто не сможем остаться в стороне и не поддержать их. Но готовили плохо, потому что Янош всё прознал, заговор разгромили, главарей арестовали и не так давно казнили. В том числе отца и брата Натальи. Ей повезло – успела бежать, когда начались аресты.

– Вот оно что! – душевное состояние девушки становилось вполне объяснимым. – И что дальше?

Дальше пошла политическая игра. Царь Иван Федорович приютил беглянку, являющуюся теперь единственной законной наследницей Корбинского края. А король Янош, несмотря на всё свое могущество, не хотел менять владетелей края своей властью, справедливо полагая, что это может аукнуться ему в будущем. Тем более что сейчас он, по праву сюзерена, имел право «принять участие в судьбе» наследницы, то есть найти ей жениха в приказном порядке. Таким образом и законность будет соблюдена, и верный правитель поставлен в мятежный регион. Загвоздка была лишь в труднодоступности невесты.

Но и Иван Шестой пока не мог использовать беглянку в своих целях. Выдать ее замуж дело не хитрое, но нужно понимать, что кто бы ни был ставленником Таридии, ему придется оказывать вооруженную поддержку, то есть воевать. Был, правда, еще один весьма сомнительный вариант. Если бы жених оказался из очень знатного рода, то его кандидатуру могли бы поддержать другие монархи и Яношу, скрепя сердце, пришлось бы согласиться. Но, опять же, перевести край в подданство Таридии новому правителю можно будет только силой. А где взять такую силу, если сам таридийский государь не решается вступать в войну с Улорией?

Поэтому ситуация с Ружиной находилась в этаком замороженном состоянии, а сама она уже больше года жила в царском дворце на полном государственном обеспечении. Нужно ли упоминать, что нравилось подобное не всем? Придворные дамы открыто завидовали ее нарядам, полагая, что куплены они за казенный счет, придворные кавалеры считали, что она не по праву занимает привилегированное положение близ царской особы, а представители знатных семейств обвиняли графиню в попытке решить собственные проблемы за чужой счет. В конце концов, не нравилось быть в подвешенном состоянии и самой Ружиной.