– Сколько надо, столько и плачу.

– А в ментовку слабо пожаловаться?

– Ага! Чтобы Петраков эту жалобу тут же переправил вышестоящему начальству в лице Негатива?

– Так все схвачено?

– А что, плохо, что ли? Вон, в Ахтарске Премьер с Чердаком год выясняли, кто главный, люди как в Чечне жили, целые подъезды на воздух взлетали, война шла до последнего уцелевшего «Мерседеса». Что, лучше коммерсантам было?

– А почему такая альтернатива? Либо один бандит, либо много. А государству по-человечески платить не хочешь?

– Так с меня государство в три раза больше возьмет, чем Негатив. Спасибо, что есть бандиты, чтобы защищить меня от налоговой инспекции. У государства-то ум в жопе, они как даванут из меня налоги, тут же я им и останусь должен три шкуры. Негатив-то поумней, он знает, что если глушить рыбу динамитом, то в следующий раз рыбы не будет. Опять же – особых военных расходов у Негатива сейчас нет…

– А он откуда, Негатив?

– Авторитет. У нас тут Нусик был, вор в законе, хороший был старичок, в девяносто третьем помер от старости. Ну, местные повоевали немного, Негатив вроде как сильней всех оказался. Съездил в Москву, благословение получил и совсем заматерел. Положенец не положенец, а к ворам близкий. Нормальный мужик, только ментов очень не любит.

– Да эта публика вся ментов не любит.

– У Негатива – особое. Какая-то у него там заморочка с ментами на заре туманной юности вышла. Не то они его напрасно посадили, не то он так считает…

– А что мне тут рассказывали про сына Никишина, который в губернаторы баллотировался, – будто он сидел?

– А, было дело, – согласился Дима, – был у нас Миша Никишин кандидатом в губернаторы. Сколько денег выкинули – я прям не знаю! Все газеты скупали на корню, местные программы каждые пять минут рассказывали, как вот кандидат Никишин навестил свиноферму и поцеловал свинарок, как он навестил детский дом и каждому дитенку по конфете дал… Спичечная фабрика у нас есть – выпускали на спичках портреты Никишина и в гастрономах даром раздавали… Какие люди приезжали! Какие артисты! Один московский политик, из числа будущих кандидатов в президенты, сюда прикатил, две недели тут сидел. Он-то, конечно, не за бабки работал. Ему было интересно создать сплошной фронт сибирских губернаторов. Рейтинг у Миши был что твоя Эйфелева башня.

И вдруг за три до выборов – хрясь! Одна газетка, «Выбор Сибири», тиснула статеечку насчет того, что сын угольного директора Миша Никишин в девятнадцать лет сел за изнасилование. Хорошую такую статеечку, доказательную. И положили эту газетку в каждый ящик. И вот смотрит вечером избиратель программу, в которой Миша Никишин лобызается с детишками на фоне подаренных им компьютеров, а перед избирателем на столе газетка с фотографиями. Ха-арошие фотографии. Из следственного дела.

– И что на фотографиях?

– А ты сам догадайся. Чтобы сын угольного генерала загремел за изнасилование, это чего же натворить надо, а? Девочка на фотографиях. Которую попользовали и придушили. Ну, да он там не один был, папаша было устроил, что он как бы и в стороне стоял, только вот не повезло парню – у него группа крови редкая. Резус отрицательный. Ну и у девочки этой, которую вшестером распечатывали, нашли сперму, принадлежащую человечку с отрицательным резус-фактором.

– И долго он сидел?

– Пустяковинку. Год сидел, а дальше досрочно-примерное. Того прокурора, который его посадил, потом из области выжили. Ну так я к выборам возвращаюсь. Как народ про эту девочку прочитал, так никишинскому рейтингу полный звиздец пришел. Одна звезда московская здесь гостила, ей тоже газетку положили, она, ни слова ни говоря, концерт в пользу кандидата отменила – и в Москву.

– И что, раньше в области не знали, что Никишин сидел?

– А откуда? Сел, – ты погоди, ты когда из области уехал?

– В восемьдесят третьем.

– Ну вот! А он в восемьдесят втором сел. Ты же ничего об этой истории не слышал, а? Тогда судебных репортеров еще не развелось, папа скандал замял. Ну, какие-то слухи, конечно, ходили, да и знакомые у Никишина были весьма специфические. Но ты же наш народ знаешь: ну, сидел человек. Ну и здорово! Я сам сидел, и батя мой сидел, и вон братан сидит. Никому же не было известно, за что он у хозяина парился. У нас за бандита всякий проголосует, а вот за насильника – навряд ли. А ты газетку эту, кстати, хочешь? У меня сохранилась.

– Давай, – сказал Черяга.

Дима принялся рыться по полками и минут через пять вытащил пожелтевший, в пол-газетных листа «Выбор Сибири».

– Держи.

Черяга медленно рассматривал газету.

– А кстати, – спросил Черяга, – ты сказал, что у Никишина денег немеряно было. Чьи деньги-то были? Угольное лобби?

– Да может, и угольное. А я так слыхал, что общаковые деньги были. Во всяком случае, Негатив нам тут всем строго-настрого за Никишина велел голосовать.

Черяга даже поднял брови.

– Да ну? – сказал он недоверчиво, – это что бы бандиты насильника в губернаторы прочили? Он в лагере, часом, не чушкой был?

– Ну уж не паханом, это точно, – усмехнулся Дима, – а насчет бандюков ты не прав. Кого им губернатором ставить? Авторитета? Так ведь заборзеет немедленно. Ты представляешь себе – и менты под ним, и братва под ним? Шампунь и одеколон в одном флаконе. А Никишин – как раз человек удобный. Сызмальства привык под шконкой сидеть.

Черяга покачал головой.

– Да, веселая у вас была б жизнь. И кто же бандюкам сценарий испортил?

– А хрен его знает. Говорят, что Извольский.

– Это который директор Ахтарского металлургического?

– Ага. А может, и выше. Может, какой-нибудь другой кандидат в президенты не захотел единого фронта сибирских губернаторов. Лужков, например, или еще кто.

– Или ФСБ кандидат от общака не глянулся…

– Много чести, – сказал Дима, – я последний раз про ФСБ слышал, когда они одного моего приятеля приходили громить. Он, вишь, пейджинговую компанию соорудил, а телекоммуникации – это у нас делянка ФСБ. Так что за пейджинг они, конечно, удавятся, а вот губернатор от братков – это им по барабану.

Ресторан «Сирена» располагался в центре города, в двух кварталах от шахтоуправления. Каменные девы поддерживали вход, над которым странным ностальгическим воспоминанием сияла красноармейская пятиугольная звезда; в глубине ресторана царили роскошь и полумрак.

Бдительный швейцар, не пускавший в ресторан всякую шушеру, при виде новенького внедорожника с московскими номерами расслабился и бросился отворять перед Денисом тяжелую дверь.

Внутренность подвала была оформлена в виде огромной пещеры, и столики по бокам стояли в маленьких гротах для избранных. В дальнем конце пещеры возвышалась эстрада, а с эстрады лился настоящий ручеек, журчавший по скрепленным цементом камням и утекавший в сливное отверстие, замаскированное пластиковыми булыжниками.

Денис сел у стойки бара и заказал коктейль.

Публики в зале было еще не очень много: у самой эстрады сидела компания явно заезжих бизнесменов, да в самом углу глушил коньячок одутловатый мужичок лет сорока. У мужичка были каштановые волосы и приятное лицо с розовым носом, сильно напоминавшим пятачок, и странная, словно поролоновая улыбка. Это была та самая улыбка, которую Денис видел на плакатах, призывающих отдать свои голоса за Мишу Никишина.

Сквозь стеклянные двери был виден биллиардный зал. Несколько парней весьма характерной наружности и дежурный омоновец ходили с киями вокруг зеленого стола. Отношения между братками и омоновцем, судя по всему, были самые приятельские. Автомат омоновца стоял в углу.

Заурчала музыка, и на эстраду вышла девушка с точеной фигуркой и длинными льняными волосами. Кроме этих длинных волос, на ней были высокие сапожки и трусики весьма необычной конструкции: сверху резиночка, а снизу ничего. Судя по всему, единственным предназначением трусиков было – удерживать на месте зеленые бумажки, заправленные в них веселыми посетителями.