— Странно ощущать себя без багажа, оставленного там, — Стив махнул рукой куда-то за спину, расправил плечи, потянулся, раскинув руки, будто бы стараясь обхватить весь мир, раствориться.

— Но свободно ведь? — спросил Брок, похлопав Стива по мускулистому плечу.

Он помнил это ощущение свободы, и отлично понимал Стива. Оно пришло не сразу, не в первые дни, даже не в первые недели, но пришло, и до сих пор оставалось с ним.

Они еще некоторое время постояли, глядя на океан, разрезаемый кружащим лучом фонаря, а потом Брок спросил:

— Голодный? Пойдем, накормлю тебя. У меня лучшая баранина, которую только можно достать. Сделаю гуляш. Или хуйню с рисом и овощами. Для нее, говорят, нужен казан, но как по мне, хватит и сковородки.

Стив улыбнулся, следуя за Броком по крутой винтовой лестнице вниз. С этим человеком было невероятно легко. Недоверчивый по природе, Стив плохо сходился с людьми, стараясь держаться чуть в стороне, не раскрываясь, не показывая лишних, на его взгляд, эмоций, но с Броком хотелось смеяться, громко, в голос, и быть наконец самим собой, не прикрываясь вибраниумным щитом и панцирем из звёздно-полосатого флага. Бранные слова не резали слух, а лишь делали речь Брока богаче, многограннее.

— Давай то, для чего нужен казан, но сойдёт и сковорода, хотя я совсем не понимаю о чём ты, но готов предложить посильную помощь. — Стив развёл руками. — И не верь сплетням, я не совсем безнадёжен в готовке.

На кухне было жарко и пряно от огромного количества разнообразных специй, в баночки с которыми сунул нос Стив. Порадовавшись, что на нём лишь футболка да спортивные штаны, Стив обмыл мясо под проточной водой, выложил на большую тяжёлую разделочную доску, промокнув бумажными полотенцами и отступил в сторону, доверившись профессионалу.

За Броком было наблюдать приятно. Он и сам был невероятно притягателен какой-то звериной частью себя, гибкой плавностью, недоступной простому человеку, а как в его руках смотрелся большой мясницкий нож, и словами не передать. Брок не был поваром, не был обычным обывателем, хорошо набившим руку. В нём совмещались выправка военного и привычная размеренность человека, умеющего убивать чётко, одним ударом, взмахом вот такого ножа. Стив чувствовал родственную ему самому силу хищника, сейчас совсем по-домашнему урчащего под руками, но нисколько не одомашненного, готового вцепиться в ладонь.

— Три морковки почисть, — скомандовал Брок, выкладывая морковь на стол, — и две головки чеснока. Ты зиру… а, ты, небось, и не знаешь, что это такое. Приправа, и пока не в еде, пахнет как подмышка любимого мужика. А в еде совсем другой вкус и запах.

Стив чистил и резал морковь, чистил чеснок. Брок возился с пловом, обжаривая овощи и мясо в глубокой сковороде, промыл и откинул стекать рис.

— Это меня муж научил, — сказал он. — В душе не ебу, откуда он знает, у него с памятью не очень. А это помнит. Но у меня лучше получается.

Плов запыхтел на сковороде, и Брок снова закурил, и вновь предложил сигарету Стиву, и тот взял.

— Люблю готовить, когда есть для кого, — сказал Брок. — Для себя все не то, согласись?

— Сэндвичи — наше всё, — подтвердил Стив, на всякий случай понюхав ту самую зиру, громко чихнул, не ожидав и правда странноватого запаха от вытянутых семян, очень смутно представляя себе блюдо, куда вот это можно было добавить, но доверился Броку.

Он вообще как-то странно быстро ему стал доверять, почувствовал себя, как дома, в маленькой кухоньке маяка не пойми где, на краю мира живых. Как Стиву не хотелось пропустить мимо ушей услышанное, но то, что Брок не свободен, тянущей болью отозвалось в подреберье, хотя это и понятно, такие мужики долго одни не остаются. И пусть он говорил о партнёре-мужчине, но Стив никогда бы не полез в чужую семью в надежде урвать и себе кусочек счастливого и светлого. Очень хотелось спросить, где сейчас вторая половинка Брока, почему он один в этот дождливый вечер, но промолчал. Не его оно дело. Его и так впустили, обогрели, собираются накормить явно одним из фирменных блюд. Так чего жаловаться, надо ловить максимум из этой ситуации.

— Ты всегда здесь один? — все же не выдержав, спросил Стив, разглядывая широкую спину Брока.

— Только когда мой спит. Он, знаешь, засыпает случайно, где угодно, когда угодно, — объяснил Брок. — Травма мозга. Он восстанавливается, но медленно.

Брок встал, чтобы посмотреть плов.

— Почти готово, — объявил он. — Аутентичненько было бы заварить к этому делу чайник зеленого чая, но зеленый чай в такую погоду — извращение. Будешь грог? У меня есть хороший черный чай и темный ром. С Кубы привезли. Куба либре, все такое… — он поморщился. — Хорошо, что Кастро умер. Старый коммуняка.

— А как же — «О мёртвых либо хорошо, либо никак»? — усмехнулся Стив, принимая предложенную кружку, обхватил её обеими руками согреваясь, вдохнул пряный запах рома, пьянящий одним правильным по такой погоде ароматом, прижмурился, делая первый глоток. Стива не брал алкоголь, но он редко мог себе позволить выпить что-то действительно стоящее. Всё же пить с Тони чревато взрывом энтузиазма у гениального конструктора, а в одиночестве — слишком уж это попахивало махровым алкоголизмом.

Стив отправил первую ложку в рот, задумчиво прожевал, хмыкнув. Он никогда не любил баранину, ни на вкус, ни на запах не переваривал это мясо, но не смог отказаться, когда Брок о нём заговорил и, оказывается, не зря. Дело, видимо, было не в самом мясе, а в том, в чьи руки оно попало. Вкус этого «плова» был странным, даже интересным, от обилия чеснока и той самой зиры, раскрывшейся неожиданно пряно, дополняя, преображая привычные вкусы во что-то новое.

— Врачи не помогли?

— Кастро-то? От возраста лекарства нет, — Брок начал есть. — Да и потом, правильно — «О мертвых либо хорошо, либо правду», а что он коммуняка был до мозга костей, самая что ни на есть правда. Или ты про мужа? Так тут и не помогут, только время. Ты ешь, ешь.

Броку нравилось смотреть, с каким аппетитом Стив уничтожал плов. Он любил готовить и любил, когда приготовленного не оставалось на завтра. Вчерашние, позавчерашние и так далее остатки по контейнерам он возненавидел еще в детстве.

Они спокойно ели и пили грог. Когда сковорода с пловом опустела, Брок сунул посуду в посудомойку, которую сам подключал и очень этим гордился. Посуду мыть не любит никто, и хорошо, когда есть умная машинка, готовая отмыть что одинокую тарелку, что жирную сковородку.

— А вот ножи в посудомойке мыть нельзя, тупятся, — объяснил Брок, моя ножи вручную. — Муж на это очень ругается. Хотя он и так каждую неделю их точит. Бзик у него на острых ножах. Как у меня на пистолетах примерно. А ты по какому оружию больше?

Стив вытянул руку ладонью вверх и сжал кулак.

— Больше в рукопашном бою. Оружие — это не моё, и стреляю так, что Джеку остаётся только глаза отводить и благодарить Всевышнего, за то, что благодаря таким, как я, у них с ребятами всегда будет работа, но зато я это… коммуникабельный, — улыбнулся Стив, стараясь скопировать любимую ухмылку Роллинза.

О работе и Нью-Йорке вспоминать не хотелось совершенно. Там его ничего не ждало, кроме давно опостылевших обязанностей, слепого душного обожания и беспросветного одиночества пустой квартиры, в которой и на половину не будет так уютно, как здесь с совершенно, если подумать, незнакомым человеком, который стал ближе всех тех, кто звал себя его друзьями.

— Ну если надумаешь — поднатаскаю, — пообещал Брок. — Лучше ты умеешь и оно не надо, чем надо, а ты как дурак.

Он улыбнулся, сел за стол, потянулся было за сигаретой и вдруг начал таять. Перед глазами Стива замелькали огни вдоль трассы, зашелестели зерна пересыпаемой из ладони в баночку и обратно зиры, вкусы плова и грога размылись…

Стив открыл глаза, глядя в пустой белёный потолок, расчерченный яркими полосками рассветных лучей. Он спал, впервые за несколько лет не дремал урывками, а действительно спал и видел самый настоящий сон, настолько реальный, что до сих пор на языке ощущался пряный вкус грога и странной приправы, но на сердце было тепло и спокойно.