Оглядев собрание, Бирк останавливает взгляд на моей голове, мелькающей за широкими плечами моих мучителей. Подходит ближе, вынимает руки из карманов.

– Всё в порядке? – спрашивает он.

– Ну… более-менее, – отвечаю я, не узнавая в этом свистящем хрипе своего голоса.

– Я прошу вас немедленно покинуть зал, – провозглашает Оскар из-за барной стойки.

– Что ж, звучит разумно, – соглашается Бирк.

Я поворачиваюсь к стойке, пытаюсь поймать взгляд Оскара.

– Позвони мне, – кричу я ему как могу громко.

И в следующий момент обнаруживаю, что стою на улице, возле зеленой двери.

Интересно, слышал ли Оскар мою просьбу?

– Я ведь предупреждал тебя, – ворчит над ухом Бирк. – Без глупостей…

– Я помню.

Трогаю свой живот. Он стал совершенно нечувствительным от одного-единственного удара коротышки.

– Прости…

– Вот по этой самой причине я и не люблю с тобой работать, – продолжает Бирк. – Ты совершенно непредсказуем.

– Прости, – повторяю я.

– Черт с тобой… Сигаретки не найдется?

Я достаю пачку, вытряхиваю сигарету, пряча глаза. Вместе мы усаживаемся в его «Ситроен», источающий узнаваемый запах дорогой кожи, парфюмерии и зимы.

– Ты должен будешь написать заявление, – говорит Бирк. – Избиение полицейского при исполнении… Маленький левый экстремист свое получит.

Я качаю головой.

– Нам нужно наладить хорошую связь с ними. Если я напишу заявление, все будет кончено. Они нас возненавидят. Ты не заметил, кто выскочил из кафе почти одновременно с тем, как ты вошел?

– Женщина, – отвечает Бирк.

– Ты разглядел ее, хоть немного?

– Да нет… – Он пожимает плечами.

– Мне кажется, это была наша свидетельница, пятнадцать девяносто девять.

– С чего ты взял?

– Да просто… такое чувство.

– Чувство, – повторяет Бирк и презрительно хмыкает. – Не лучший ориентир для полицейского.

Я задумываюсь. Что ж, возможно, доля правды в этих словах есть.

– Он назвал меня отвратительным копом.

– Кто?

– Тот, который попросил нас выйти.

Бирк вздыхает:

– Он прав, все мы такие.

Вскрытие подтвердило, что Томас Хебер умер от удара ножом в спину. Лезвие было довольно длинное, между двенадцатью и пятнадцатью сантиметров, частично рифленое. Всадив, убийца повернул его в ране на девяносто градусов, разорвав при этом какие-то важные артерии в области сердца, названий которых Бирк не запомнил. Выводы патологоанатомов были однозначны: преступник знал, что делал, и Хебер оставался без сознания всего несколько секунд, от силы полминуты. Спустя одну, максимум две минуты он был мертв.

За несколько часов до смерти Томас Хебер пил кофе и ел сэндвич, непереваренные остатки которого были обнаружены в его желудке.

– Кто проводил вскрытие?

– Хан, по счастью… Именно поэтому я так хотел присутствовать при вскрытии. Если б в теле было что-то ценное, Хан обязательно обнаружил бы это.

Но ничего «ценного», выражаясь словами Бирка, в теле Томаса Хебера не оказалось: ни фрагментов кожи преступника, ни волокон – ничего. Кое-что удалось найти на его одежде, но совсем немного. «Основная часть материала утрачена вследствие неблагоприятных метеоусловий», как выразилась Мауритцон в рапорте, который Бирк успел просмотреть.

Тем не менее на плече убитого осталось немного волокон ткани. Предположительно от перчатки, хотя даже это пока не удалось установить точно.

– «Вследствие неблагоприятных метеоусловий», – повторяю я.

– То есть виновата погода, – уточняет Бирк.

– А на каком плече?

– Что?

– На каком плече следы волокон?

– На левом.

– Вот как, – говорю я. – Значит, преступник подошел сзади и положил левую руку на плечо Хеберу, по сути опершись на него, прежде чем нанести удар.

– Возможно, – соглашается Бирк.

– Это мои предположения, – поясняю я.

Бирк паркует автомобиль в гараже при участке. Он выключает мотор, расстегивает ремень безопасности, но остается сидеть. И говорит:

– Я «гуглил» насчет Хебера. Не считая пары профилей на наци-форумах, все на удивление тихо.

– И что в профилях?

– Ничего нового. AFA, судимость, ученый, социолог… и бла-бла-бла… Я думал было связаться с автором профиля, но вовремя понял, что это пустая трата времени.

– Да, похоже на то.

Люминисцентные лампы мигают, отчего низкий потолок гаража как будто опускается еще ниже. Я спрашиваю себя, успеем ли мы выскочить наружу, если одна из опор не выдержит и потолок обрушится. Подобные мысли в последнее время навещают меня все чаще. Я никому о них не рассказываю.

– Здесь что-то не так, – говорю я.

– Опять предчувствия?

Бирк замолкает надолго, а потом добавляет:

– У меня тоже.

Перед дверью моего кабинета стоит мужчина в черном костюме и белой рубашке с узким черным галстуком. Его светлые волосы зачесаны назад. Издали мужчина выглядит совсем неплохо, но вблизи замечаешь складки и неопрятные пятна на костюме и то, что крашеные волосы у корней седые. Он выглядит как человек, решительно на что-то настроенный, но забывший, на что. Увидев меня, мужчина слабо улыбается и вынимает руку из кармана брюк.

– Лео Юнкер, не так ли?

– Он самый.

Я пожимаю его сухую, холодную ладонь.

– А вы?..

– Пауль Гофман.

– Гофман… – повторяю я. – Что-то знакомое.

– Найдется для меня минутка? – спрашивает он.

– Вы работаете в полиции?

– Можно сказать и так.

Он косится на запертую дверь.

– Может, поговорим там? Я не займу у вас много времени.

– Я очень занят. Собственно, о чем пойдет речь?

– Видите ли… я здесь, чтобы помочь вам.

Я так и замираю на месте.

– Помочь? Мне? В каком это смысле, интересно?

– В самом прямом. – Он быстро моргает, переводя взгляд то на ключ, уже вставленный в замочную скважину, то на меня. – Речь пойдет о Томасе Хебере.

Ах вот оно что… Значит, подоспело подкрепление.

Взгляд у Гофмана пронзительно-ясный, отчего голубые глаза кажутся почти белыми. Точнее, прозрачно-голубыми, как сверкающий на солнце лед. Мне не нравится этот цвет.

Его взгляд скользит по комнате, от стены к стене. Как будто, изучая интерьер, господин Гофман рассчитывает больше узнать о хозяине кабинета. Напрасно. Едва ли в этой обстановке отыщется деталь, проливающая свет на мою индивидуальность. Кроме разве что кофейной чашки или пустой пачки из-под сигарет.

– Тринадцать дней назад я приступил к работе после вынужденного отпуска, – говорю я, словно это обстоятельство должно каким-то образом меня извинить.

– Я знаю, – отзывается Гофман и кладет ладонь на спинку деревянного стула. – Присесть можно?

– Разумеется.

Мужчина осторожно усаживается на стул, как будто сомневается, что тот его выдержит.

– Итак, Томас Хебер, – говорю я, усаживаясь напротив.

– Именно так. – Мужчина кивает и меняет позу, как будто только сейчас вспомнил о том, зачем пришел. – Видите ли, нам хотелось бы взять это дело в свои руки.

– Нам? – Я ничего не понимаю. – Кому это «нам»?

– Разве я не сказал?

– Вы из госуправления?

– Простите… – Гофман нехорошо усмехается, качает головой. – Я был уверен, что вы знаете. Видите ли, сегодня я почти не спал, и потому… Управление внутренних дел…

– СЭПО?

Мне не следовало бы так кричать. Гофман изображает смущение.

– Именно так.

Не так давно они переехали из Большого Дома в новые апартаменты в Сольне. Он говорит «управление внутренних дел» – стало быть, работает там давно.

– Понимаю. – Я киваю.

– Не сомневался, что вы меня поймете. Стало быть, этим делом будем заниматься мы.

– Вы?

– Именно так.

– То есть в этом есть необходимость.

Гофман смотрит на меня. Он похож на шахматиста, пытающегося угадать следующий ход противника. Таким он, по крайней мере, желает выглядеть в моих глазах.