Обеденный зал был забит до отказа. У стены напротив входа в массивном дубовом кресле во главе стола, стоявшего на небольшом возвышении, восседал барон в окружении семейства — баронет справа, баронесса слева. Похоже, усадив опального сына одесную себя вместо гостя, барон давал последнему понять, что, вмешавшись не в своё дело, тот тем самым лишил места за столом себя. Прочие почётные места тоже были заняты — в чём герцог усмотрел очередной злой умысел, — но его это не сильно задело: у герцога на этот вечер возлагались иные чаяния, нежели сомнительное удовольствие развлекать светской беседой провинциальных матрон.

От стола барона отделился сенешаль.

— Не обессудьте, ваша светлость, — слуга явно был сконфужен столь вопиющим нарушением этикета своим хозяином. — Господин барон очень печётся о вашей безопасности.

Со словами «Господин барон считает, что здесь вам будет безопаснее» сенешаль проводил герцога к боковому столу. Герцог не возражал — определённая доля приватности была ему только на руку — и занял единственное свободное место в полутёмном углу. Сенешаль, лавируя на тонкой грани между желанием угодить гостю и страхом не навлечь на себя гнев хозяина, проследил, чтобы герцога обеспечили едой и питьём.

Упоминание барона о том, что он пригласил Ловца, герцога порядком обеспокоило. Но сейчас, оглянув обеденный зал и не заметив следов присутствия оного, он перевёл дыхание — похоже, барон блефовал, чтобы отвадить его от замка. Герцог усмехнулся — не на того напал — и с воодушевлением приступил к ужину.

Герцог с аппетитом уминал жареную куропатку, запивая местным крепким вином, когда в зал вошли двое. Один, в одеждах степных племён, едва переступив порог, тут же растворился среди челяди, и взгляды всех присутствующих обратились к его спутнику, поджарому мужчине с острыми скулами. По залу прокатился нервный шепоток: «Ловец». Герцог выронил из рук полуобглоданную кость. Ловец же, ни на кого не глядя и не замедляя шаг, подошёл к главному столу и остановился перед бароном. Разговоры тут же стихли, всеобщее возбуждение унялось, но не исчезло — затаилось, и зал на мгновение погрузился в зловещую тишину — воистину затишье перед бурей.

— Мой лекарь сказал, — сказал вместо приветствия барон, — что сегодня будет ночь лайи. Лысина мужчины за соседним столом покрылась капельками пота — лекарь прекрасно осознавал, что его судьба сейчас зависит от ответа пришельца.

— Он прав, — ответил Ловец, и лекарь украдкой смахнул пот со лба. — Сегодня будет буря, и она захватит ваш город.

Зал, взбудораженный словами Ловца, вновь загалдел.

— Ближайшие дни у моей жены благоприятствуют зачатию, — продолжал барон. — Я хочу, чтобы её ребёнок был моим.

Замок был стар, а Ловец — ранен и устал. Барон приказал возводить малый защитный круг. Тут же забегали слуги, освобождая для ритуала середину зала. Несколько мгновений спустя столы были сдвинуты, а покрывавший пол настил — убран. Ловец внимательно изучал открывшиеся взору магические рисунки на каменных плитах, а герцог — лицо Ловца. Хмурое, остроскулое, с запавшими щеками, оно излучало тёмную и опасную привлекательность. Впрочем, — герцог привык быть с собой откровенным, — причина последней наверняка крылась не столько в чертах лица Ловца, сколько в роде его занятий — магов в постели герцога ещё не было.

Ловец, оторвавшись от созерцания глифов, взмахом руки подозвал баронессу. Герцог, проследив за ней взглядом, подумал, что она сейчас очень похожа на своего пасынка — бледное недвижное изваяние, зачарованное злой колдуньей, вернее, злым колдуном. И только нездоровый нервический блеск в глазах выдавал, что в ней ещё теплится жизнь.

Баронессу била дрожь, она плохо держалась на ногах. Мизинец на руке барона едва заметно шевельнулся, баронет тут же вскочил на ноги и, подбежав к мачехе, проводил её до кушетки, которую по знаку Ловца разместили посередине испещрённого магическими глифами круга. Ловец небрежным хозяйским жестом ухватил баронета за подбородок и, развернув его лицом к свету, пытливо на него посмотрел, будто оценивал лошадь на ярмарке. Мальчишка от такой неслыханной наглости побледнел, покраснел, трепыхнулся, рванулся, но Ловец тут же потерял к нему всякий интерес, полностью сосредоточившись на кушетке. Герцог невольно задался вопросом, что больше оскорбило бы его самого, окажись он на месте мальчишки: бесцеремонность Ловца или сменившее её равнодушие. Юный баронет повернулся к отцу, безмолвно взывая к отмщению, но хозяин замка был настолько поглощён юной супругой, что унижение сына вряд ли заметил. Баронет с обречённым видом вернулся за стол.

— Баронессе предстоит провести здесь всю ночь, — сказал Ловец и повернулся к барону: — Вы знаете цену? Вы готовы заплатить?

От улыбки барона повеяло холодом. Его ладонь взметнулась вверх. Баронет неверяще уставился на отца:

— Отец, ты что, отдашь меня… этому?!

— Молчи.

Баронет захлебнулся на полуслове, на герцога накатило ощущение дежавю. Ловец взошёл на возвышение.

Всё внимание герцога было приковано к барону, и он сам не заметил, когда — и главное, откуда — в руке у Ловца появилась золотая игла. И тем сильнее он вздрогнул, когда игла эта, так же внезапно, проткнула ладонь барона. Ловец отнял иглу, и у основания большого пальца барона выступила крупная коралловая капля. Ловец склонился над тонкой холёной рукой барона и, придерживая её за пальцы, языком вобрал кровь.

Герцог перестал дышать. Тишина в зале напоминала натянутую струну, готовую вот-вот взорваться от повисшего в воздухе напряжения. То, что они все сейчас наблюдали, называлось магией крови. Но герцог готов был поклясться, что связь, возникшая между Ловцом и бароном, вышла далеко за пределы формального ритуала. В это мгновение он и сам не смог бы сказать, чего ему хотелось больше: быть Ловцом и слизывать кровь с ладони барона, или быть бароном и чтобы кровь слизывали с него.

— Разденься.

Герцог от неожиданности охнул. Но слова барона предназначались не ему.

— Перчатки ты всё равно снимешь, — продолжал тот, не отрывая взгляда от Ловца, — так покажи заодно и всё остальное.

Герцог покрылся испариной. И почувствовал укол ревности.

— Не всё.

Герцога бросило в озноб. Он с интересом подумал, была ли эта словесная дуэль тоже частью ритуала или же это только этот Ловец осмелился дать отпор его Хозяину. Этому хозяину, поправился герцог. Барон, улыбнувшись, кивнул. Ловец мельком взглянул на баронета.

— Не бойтесь, баронет, вам ничего не угрожает.

Улыбка барона тут же погасла — похоже, он воспринял сказанное на свой счёт.

— Баронету может угрожать только он сам, — слетело с тонких губ барона. — Карающая рука никогда не опустится на невинную спину. — Герцог склонил голову и прикусил улыбку — и всё же его. Баронет зачарованно кивнул — видимо, верил, что Ловец и отец никогда не лгут.

А Ловец уже расстёгивал пряжки.

Первый порыв ветра так естественно вплёлся в ткань его танца, что неискушённому зрителю — навроде герцога — казалось, будто это маг его и вызвал. Витиеватые чувственные движения Ловца наверняка были частью мудрёного магического ритуала, но герцогу разворачивающееся перед его глазами действо навевало мысли о стриптизе. Весьма умелом, надобно заметить — герцогу было с чем сравнить: он к своим двадцати двум годам уже многое испытал и ещё больше повидал. Интересно, в чём состоит его цель? Привлечь внимание лайи — и тем самым принять «удар» на себя? Если так — герцог прислушался к своим ощущениям, — то маг действовал в верном направлении.