– Ну, брат Веттий, с чего ты желаешь начать знакомство с Городом? – спросил Гельвидиан, когда они вышли из библиотеки. Веттий замялся, но Гельвидиан словно того и ждал, и, не дав ему времени на раздумье, охотно выложил свой план. – Или после вчерашнего путешествия тебе страшно пускаться в новое плаванье? Но я не тороплю! Сегодняшний день можешь потратить на отдых, на обустройство, на знакомство с домом. А вот завтра – завтра я предлагаю тебе начать с самого главного. Прямо с рассветом мы отправимся на Палатин, и там ты сможешь увидеть самого августа, который выходит к подданным, как патрон к клиентам. Туда собирается презанятная публика! Там ты увидишь лучших философов, ораторов, грамматиков, послушаешь их разговоры. Клянусь Геркулесом, они стоят того, чтобы их послушать – даже если бы август и раздумал выходить к народу. Возможно, кто-то из них тебя заинтересует, да и я представлю тебя тем, кого сам знаю. Как? Неплохо для начала?

– Да я просто в восторге от такого предложения, – радостно откликнулся Веттий, но вдруг как будто осекся. – Только… ты знаешь, я не взял с собой… тогу…

– Тогу? – Гельвидиан чуть не открыл рот от изумления, а потом рассмеялся. – Вы там, в Лугдуне, все такие? Или ты думаешь, я предлагаю тебе совершить путешествие во времена Катонов и Сципионов? Или ты забыл, что уже девятьсот семнадцатый год от основания Города на исходе? Где ты сейчас увидишь в Риме тогу? Еще Ювенал жаловался, что ее надевает лишь покойник – как-то у него там, не помню… Нет, конечно, отец раньше, до войны, облачался в нее, отправляясь на заседания сената, – помню, что это облачение занимало не менее часа. А в военное время тогу и прежде не носили. Завтра ты сам убедишься, что даже август ходит в греческом плаще. Так что не сомневайся, надевай свою лацерну и готовься к знакомству с Городом и лучшими его людьми!

Первый свой день в Городе Веттий действительно потратил на обустройство, на баню, на отдых. В течение дня он познакомился со всей семьей сенатора: с его женой, Гельвидией Присциллой (правнучатой племянницей знаменитого стоика), и с двумя юными дочерьми, Присциллиной и Клодиллой. Вечером, когда вся семья собралась за скромным обедом, за которым каждому было подано по кочешку салата, по порции мелкой рыбешки и по миске пшеничной каши с медом, и то же скромное угощение по обычаю было предложено семейным ларам, серебряные фигурки которых весело плясали в своем киоте-ларарии, Веттий уже чувствовал себя почти как дома, причем дом вспоминался ему таким, каким был при жизни отца. Но все же тоска об оставленной матери давала о себе знать, а потому вечерние часы Веттий посвятил тому, чтобы написать ей письмо, в котором рассказывал о своем путешествии и первых впечатлениях от Города.

На следующий день Гельвидиан разбудил Веттия в последнем часу ночи. В проемах окон уже брезжил зеленоватый рассвет. Юноши быстро собрались и одни, без слуг, пешком отправились на Палатин, по ученическому обычаю купив себе на завтрак по дороге жареные в сале лепешки. Гельвидиан объяснял брату (будучи почти ровесниками, они решили, что лучше им называть друг друга именно так, забыв о том, что, строго говоря, Гельвидиан приходился Веттию двоюродным дядей), как запомнить дорогу в чащобе римских улиц. «Вот, смотри, – говорил он. – Тут рядом с Эсквилинскими воротами фонтан со статуей Орфея, отчего весь квартал зовется Орфеевым. От него рукой подать до нашего дома. Ну а вон ту громаду ты ни с чем не спутаешь. Это Траяновы бани. Хоть у нас дома есть свои, в чем ты сам вчера убедился, сходить туда можно из простого интереса. Потратишь асс, а удовольствия получишь на целый денарий. Роскошное здание, и отнюдь не один плебс их посещает».

Когда они миновали колоссальные бани, впереди и немного слева замаячило здание еще более огромное. Впрочем, его Веттий запомнил по давешним поискам дома сенатора.

– Это Флавиев амфитеатр, – продолжал Гельвидиан. – Если ты помнишь, что писал Марциал,

Вон те красно-белые колонны на возвышении – это храм Венеры и Ромы, олицетворяющей Город. Он построен относительно недавно, при августе Адриане – его ты издали узнаешь по стаям белых голубей, которые постоянно над ним кружатся, – а вон там колосс, когда-то бывший Нероном, а потом благополучно превращенный в Гелиоса, но его отсюда не видно. Тоже у Марциала, помнишь – как там:

– Ты что, всего Марциала наизусть знаешь?

– удивился Веттий. Уроженец испанского Бильбилиса не считался серьезным поэтом, и строгие грамматики не только не заставляли его учить, но даже слегка морщились, слыша его эпиграммы из уст подопечных юношей.

– Да нет, не всего, конечно, но поэт он забавный, я его люблю, хотя порой он слишком льстец и откровенный парасит, – живо откликнулся Гельвидиан. – Но, если уж это сооружение я вижу каждый день, странно было бы не запомнить. Кстати, как ты относишься к зрелищам? Наш август не слишком благоволит к ним, и многие ученые мужи, может быть в подражание ему, стали выказывать к ним свое пренебрежение, и все цитируют Аннея Сенеку и Плиния Секунда.

– Я не большой любитель, но иногда это захватывает и меня. А ты?

– Признаться, я их люблю. Наверное, у нас, у римлян, это в крови. Я сам себе всегда удивляюсь. Вообще-то я согласен и с Сенекой: как можно радоваться крови? – и с Плинием: как можно тратить впустую столько времени? Играть и делать ставки мне отец запретил строго-настрого, под угрозой лишения наследства. Но все равно что-то в них есть… бодрящее. Короче говоря, скоро Плебейские игры – походим и туда. Не только из-за зрелищ: само здание рассмотреть интересно. Кстати, я беру уроки у гладиатора, что и тебе очень советую, чтобы не закиснуть от наук…

По стройной фигуре Гельвидиана, по его пружинящей походке нетрудно было догадаться, что атлетическим упражнениям он не чужд.

– Послушай, – спросил Веттий, мысль которого, оттолкнувшись от колосса Нерона, перешла к пожару Рима, положившему начало всему этому видимому великолепию. – А кто все-таки поджег тогда Город? Нерон или те… изуверы?

Произнеся слово «изуверы», он невольно с тревогой вспомнил о матери.

– Да кто ж его знает? – пожал плечами Гельвидиан. – Если и тогда не выяснили, то кто разберет сто лет спустя? Светоний обвиняет Нерона, а ведь этот историк основывался на архивах. Но всех этих изуверов и сейчас в Городе полно, еще больше. Может, и правильно их прижимать, хотя бы время от времени. Ладно, «к воронам», как говорят греки. Ты лучше замечай дорогу к дому. Днем тень от амфитеатра падает в нашу сторону. Солнце восходит вон там, за Эсквилином, а садится вон там, за Квириналом и форумами… А сейчас нам направо.

– О боги, как же все это сложно! – вздыхал Веттий. – И как просто было в Лугдуне, хоть и там холмы!

– Ничего, не бойся, – ободрял его брат. – Клянусь Геркулесом, не пройдет и месяца, как ты будешь знать наш квартал не хуже меня. Все провинциалы поначалу пугаются. Знаешь, рассказывают презабавный анекдот, как некий бедняк расхвастался где-то в провинции, что у него в Риме роскошный дом. И вот – о ужас! – встречает он в Риме тех, перед кем хвастался. Отказать им в гостеприимстве невозможно. И что удумал хитрец? Показывает своим знакомым дом, где по вечерам обычно собиралось общество. И говорит: это, дескать, мой дом, вечером я вас жду к себе, а сейчас пока у меня приготовления, так что не взыщите. И прощается с ними, сделав вид, что направляется именно в этот дом. Провинциалы вечером не без труда находят дом, проникают внутрь вместе с гостями, едят, пьют, но обнаруживают, что хозяин совершенно другой. Наутро идут искать хвастуна, отыскивают на форуме, хотят изобличить, а он, даже не покраснев, сам начинает сетовать: «И где ж это вы были? Я все глаза проглядел, весь вечер ждал вас, все гости были так опечалены вашим отсутствием». Якобы они спутали кварталы и явились не туда. Так они и остались в недоумении.