Юрий Гуголев Мы – другой © Новое издательство, 2019 * * * «…Потому что часы не равны…» …Потому что часы не равны представленью о времени, ибо даже шелест летейской волны, преднамеренно плещущей в глыбу или в глину, иль в радужный свет, всё же не в состояньи заполнить поцелуем оставленный след. Может быть, я сумею запомнить над холодной поверхностью лба эти руки, которые лепят в час, когда заглушает труба связных слов преднамеренный лепет. Подчинясь роковому призыву, все струится туда, к алтарю, где бормочет огонь торопливо. Может быть, я при нем рассмотрю… «Божия коровка…» Божия коровка, чья на тебе кровка? И того, и этого, до костей раздетого, ужасом объятого… Я – того… нет, я – того, черного и белого, заживо горелого, угольками бьющего, немо вопиющего: «улети на небо», чающего слепо утоленья жажды. «В четверг позвали в Сахаровский центр…» 1 В четверг позвали в Сахаровский центр читать стихи в защиту палестинца. На фото он понравился мне чем-то, и я, ну, раз позвали, согласился. А как тут не пойти, когда зовут? Тем более, когда звонит Лавут. Я ей в ответ: «Конечно… Ост не Вест… (Каких невест?!) …но стоит попытаться… Поэтам надо выразить протест… против чего?.. каких декапитаций?» Тут выясняется, что парень наш, увы, имеет шанс лишиться головы. Он что-т’такое ляпнул про Коран, Всевышнего и, заодно, Пророка. Ему от ваххабитов разных стран — кирдык взамен пожизненного срока. (Прикинь, вот, ты прочтешь два-три стишка, а в дверь Энтео – всё, секир-башка.) Поэтому в четверг я прихожу и обращаюсь к публике: «Ребята, поэтам нужно выручить ходжу, попавшего в застенки шариата. А если не спасем того ходжи, то сложно будет жить нам не по лжи». И вот я заливаюсь соловьем, мечу вам перлы и добытый радий, но чувствую, что в черепе моем обосновался, как б’т’ск’ать, Кондратий. Буквально, разрывается башка. А мне еще читать два-три стишка. Короткие – еще туда-сюда, И слушать, и читать не так чтоб тяжко. Вначале – шутка, далее – еда, А под конец, как водится, смертяшка. Но невозможно доле шести строф читать и слушать, если не здоров. А тут уж явно – более шести, ну, что ж я буду врать своим ребятам, мне лучше бы заткнуться и сойти со сцены, чтоб не встретиться с Кондратом, пока он не хватил меня, пока… Но, сука, не кончается строка! Пусть жизнь еще не прожита на треть, Для смерти нет ни молодых, ни старых. Но в Сахаровском центре умереть — вот это будет сразу всем подарок: нашистам, правоверным, демшизе, по-своему довольны будут все. 2 Н’вот взять хоть тех, чью пламенную речь я грешным делом почитаю чушью: вниманье человечества привлечь пытаясь к психотронному оружью, любой из них тому уж будет рад, что «здесь и прецедент, и компромат. Но, в сущности, особой нет беды. Поэт погиб, зато как стало зримо, откуда и куда ведут следы сторонников кровавого режима. Пускай же облучают нас враги. Мы шапочки надвинем из фольги». Как Голиаф – и камню, и праще, нашист – делам кровавых рук Госдепа, так удивился бы: «ну кажется, уж где бы! но в Сахаровском центре, блин, ваще! Совершенно распоясался Госдеп! Америке держать его в узде б! Но, в сущности, беды особой нет, — нашист вздохнет и сплюнет просветленно, — ведь ваш так называемый поэт был плоть от плоти пятая колонна. Рука Госдепа… Вашингтонский след… Вопросы есть. Но возражений нет». Возрадуются и того сильней отдельные сыны религий книги. Друг друга за баранов и свиней считая, тех, кто жидкие вериги в себя залив, юродствует вотще, они поубивали бы ваще. Но и для них беды особой нет, поскольку «сей приемыш филомелы — как выкрест, богохульник, свиноед, — заслуживал такой вот крайней меры. Пульса де-нура… Страшный Суд… Джихад…» Я ж говорю, что каждый будет рад. Вы можете спросить: а в чем тут соль? Как ни умри, все выглядишь нелепо. Рука Всевышнего, Москвы или Госдепа… Не все ль тебе равно? – А вот не все ль! Тут я бы мог вам под конец стишка напомнить анекдот про два мешка. 3 |
