В первые два десятилетия советская пропаганда тоже не особо пинала Америку. Тогда мы много чего у нее покупали, а американские специалисты так просто сотнями приезжали в СССР, помогая строить советскую индустрию. Во Второй мировой войне мы и вовсе были союзниками.

Но не успела отгреметь радость общей победы, как победители, рыча и огрызаясь, стали делить свой главный трофей – Европу. Каждый тащил в свою сторону. Тащил с такой силой и остервенением, что очень скоро недавние союзники стали врагами. И тут же, быстро набирая скорость, круша устоявшиеся представления, заработала госпропаганда. По сути, госпропаганда совершила насилие над массовым сознанием. Но и само сознание, надо сказать, оказалось на удивление податливым. Не прошло и пяти – семи лет, как советские люди уже точно знали, что их главный враг – Соединенные Штаты. Примерно тем же самым в те годы, известные как период маккартизма, жила и Америка. Обе страны, каждая по своим причинам, весьма успешно создавали образ врага, «подливая керосин» в разгоравшуюся вражду конкретными недружественными шагами.

У наших людей не было сомнений в превосходстве социализма над «бездуховным обществом чистогана», «мировым жандармом, цель которого – поработить мир и уничтожить Советский Союз». И только предательский призыв Хрущева «Догнать и перегнать Америку» немного портил эту цельную картину мира. Он подсказывал, что Америка – все-таки лидер в производстве, технологиях и уровне жизни. А это рождало ощущение некоторой ущербности по отношению к США. Но, как известно, комплекс неполноценности неизбежно включает защитные, компенсаторные механизмы. «Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей и даже в области балета мы впереди планеты всей», – пелось в популярной тогда песенке. Поскольку все наши достижения на протяжении всех советских лет сравнивались с американскими (в чем-то мы их опережали, в чем-то догоняли, а в чем-то еще отставали, но вскоре непременно должны были догнать), США парадоксальным образом стали для нас чем-то вроде эталона, по которому мы «сверяли» собственное положение в этом мире.

Как сейчас, так и тогда не было дня, чтобы в газетах, журналах, на телевидении так или иначе не упоминались Соединенные Штаты. Неизбежно эта страна становилась важной частью нашего сознания, занимая в нем несуразно большое пространство.

А что же стало с положительным образом Америки, которым жила Россия на протяжении предыдущих 100 лет? Неужели исчез, стерся из памяти? Оказалось, что нет, не исчез, а просто отошел в сознании на задний план. Но когда позволяли обстоятельства, снова прорывался на первое место – будь то первая американская выставка в Сокольниках, проходившая более полувека назад, когда буквально толпы ломились посмотреть на это чудо, или столь же ошеломительные гастроли американских артистов. Так в нашем массовом сознании сосуществовали два взаимоисключающих отношения к Америке.

Но массовое сознание сродни средней температуре по больнице. Конечно же, в стране было немало людей, видевших США исключительно в «черном цвете». Америку они ненавидели убежденно. На другом полюсе, кляня советскую пропаганду, были те, кто Америку боготворил и наделял ее всеми мыслимыми достоинствами. Были и третьи – и таких, видимо, было большинство – в них благополучно уживались оба этих чувства. Но всех их объединяло огромное любопытство, интерес к этой стране. Находясь за «железным занавесом», люди ничего не знали о ней и строили свои представления исключительно на мифах, которым искали подтверждение. Когда в 1979 году я вернулся из своей первой поездки в Штаты, друзья и знакомые просто пухли от вопросов: «А как там то? А как там это? А правда ли, что?..» Все советские годы Америка оставалась для наших людей страной-загадкой, страной-мифом.

Когда же все советское, можно сказать, в одночасье рухнуло, мы как-то сразу, не переключая скорости, стали коллективно Америку любить. Ее положительный образ, запрятанный в подсознании, вышел на первый план и прочно занял там свое место. Ну хорошо, не все, оставались и те, кто однозначно привык Америку ненавидеть. Они тяжело переживали поражение в холодной войне, потеря статуса сверхдержавы постоянно жгла их сердца. Униженные и оскорбленные, они лишь укрепились в своем неприятии «Врага № 1». Но знаете, сколько их, вот таких упертых, было в ноябре 1991 года? Не поверите – всего 6 %! Против 80 %, которые тогда относились к США «очень хорошо» и «в основном хорошо».

Но речь не о них, а о десятках миллионов других россиян, в которых всегда жило двойственное отношение к Соединенным Штатам. А вот они-то, вечно колеблющиеся, отбросив наконец сомнения, всем сердцем возлюбили заокеанскую державу. Тогда казалось, что навсегда. Примерно так же, как еще совсем недавно, скинув Януковича, возлюбила Америку Украина.

Мы носились со Штатами как с первой школьной любовью. Мы свято верили в то, что уж теперь, став наконец такими «обновленными, постсоветскими, демократичными», мы можем рассчитывать на взаимность. Под взаимностью, правда, мы понимали не только встречную любовь, но и, как правило, материальную помощь в объеме достаточном, чтобы вытащить нас из-под обломков советской власти и поставить на стальные рельсы капитализма. Мы томно открывали объятья, посылали воздушные поцелуи и пели проникновенные серенады, но – вот облом! – Америка отвечала вежливым равнодушием.

Так зародилась наша первая и, может быть, самая жгучая обида на эту страну. До того, в советское время, мы не любили Америку со слов Боровика или Зорина, а тут, можно сказать, невзлюбили ее из первых рук. Потом на протяжении 1990-х были и другие обиды, но та первая, как первая любовь, была ни с чем не сравнима. Я думаю, именно из нее и стали прорастать колючие побеги последующего антиамериканизма, сначала едва заметные, но с годами все более набиравшие соки.

А в Штатах на нашу любовь смотрели проще. То, что русские наконец-то разобрались с коммунизмом – замечательно, мы рады за них. Что перенацелили свои ракеты и больше не угрожают Америке – а как же иначе, мы больше не враги. Что начали путь к рыночной экономике и демократии – ну, слава Богу, наконец-то Россия стала на путь, который в будущем приведет ее к нормальной жизни, какой живет весь остальной развитый мир. Сегодня ей трудно, но кто ж виноват, что пока все остальные строили и создавали, Россия гнобила собственных людей и ресурсы, отравляла жизнь соседям и бряцала оружием на весь мир. Теперь надо учиться жить по-новому. А вот в этом мы готовы помочь – советом, специалистами, обучением, отдельными программами, будь то поддержка местного самоуправления или малого бизнеса или чем-то еще в локальном масштабе. Но о новом «плане Маршала», глобальном финансировании российской экономики не может быть и речи, даже для «друга Бориса». Во-первых, в России просто нет надежных каналов финансирования – все разворовывается. И потом, о каких иностранных финансовых вливаниях можно говорить, когда собственные капиталы вытекают из страны рекой? Но даже если бы не воровали, у Соединенных Штатов просто нет средств, чтобы всерьез спонсировать экономическое возрождение такого гиганта, как Россия. Впрочем, у русских, рассуждали в Америке, к счастью, есть все у самих – и образованное население и природные ресурсы, – чтобы справиться собственными силами.

Но мы-то тогда этого не знали и потому продолжали надеяться на помощь материальную, то бишь на американскую халяву. А что до наших нежных чувств, в те годы мы и понятия не имели о том, что Америка поразительно самодостаточна, чтобы испытывать глубокие сантименты к другим странам. Что Швеция, что Германия или Франция – для американцев большой разницы не было. Но Россия не входила даже в этот ряд: Америка никогда не чувствовала нас своими, даже на пике романа с Кремлем в горбачево-ельцинские дни.