И вдруг громыхнул выстрел. Сгинула вечерняя тишь. Хлопец пошатнулся, упал.

Бандит бросился к лесу, с треском пробиваясь сквозь молодой вишняк. Вскрикнула девушка, звонко и горестно: «Данько! Данила, отзовись!». «Надийка, к Даниле! Хлопцы, перекрывай выходы из села!» – решительно командовал какой-то парень. Вслед бандиту полоснул выстрел, за ним второй. Он обернулся на бегу, веером пустил длинную очередь по саду, вновь побежал размашистыми скачками. А наперерез ему уже мчались те, кто двумя минутами раньше попрощался с Данилой. Дорогу бандиту преградил тын, он перепрыгнул через него и очутился на широкой сельской улице. Но и здесь навстречу бежали люди.

Они отрезали дорогу к лесу, знали: там он растает, затеряется в балках, ярах, просеках, тайными тропинками доберется до своей берлоги.

Тишины как не бывало. Засветились в хатах окна, захлопали двери, заметались тени. Путь в лес был закрыт. И тогда бандит побежал не из села, а в глубь него. Несся улицей, петляя, шарахаясь от выстрелов, прижимаясь к плетням, укрываясь за стволами деревьев. Опять перепрыгнул через плетень, приник к земле, замер в густом кустарнике. Преследователи пронеслись мимо. Но он знал: его хитрость разгадают скоро. И когда обшарят каждую пядь, он попадется в эту сеть и не будет ему пощады.

Бандеровец приподнялся, затравленно осмотрелся. Совсем рядом светились окна школы. А если пересидеть там? Мягкими, неслышными шагами он пробрался вдоль стены, нащупал дверную ручку, потянул к себе – заперто.

А в спину ударил крик:

– Не иначе как в саду схоронился! Заходи справа! Эй, кто там, держите под прицелом стежку к лесу!

Бандеровец уже понял, что командовал преследователями опытный человек, уйти из рук такого не так-то просто. Пройдет еще несколько минут, и сомкнутся фланги погони, он окажется в мешке.

Беглец метнулся к окну и, стараясь не попасть в светлое пятно, стукнул в окно.

– Кто там?

– Одчинiть, будь ласка! З сiльради…

Зазвенел отброшенный крюк, лесовик надавил плечом на дверь, влетел в сенцы, захлопнул дверь за собой.

– Молчи! Убью!.. – отрывисто сказал в темноту.

И столько отчаянной злобы прозвучало в этих словах, что можно было не сомневаться – убьет.

Ему никто не ответил. Не закричали, как он предполагал, не позвали на помощь. А погоня приближалась. Вот уже голоса, звон оружия, топот послышались у школьного крыльца.

– Попробуй только пикни! – снова пригрозил бандеровец.

Опять постучали – на этот раз в дверь. Властно и настойчиво. Лесовик поднял автомат, приготовился встретить каждого, кто переступит порог, очередью в упор. В темноте чья-то рука нашла его руку. Тихонько подтолкнула в дальний угол. Он сразу сообразил, что там его не будет видно, если даже дверь и откроют. Подчинился молча – в душе затеплилась надежда, что удастся выпутаться, обмануть погоню.

– Кто? – голос девичий, испуганный и робкий.

– У вас никого нет? Никто не пробегал мимо?

– Не видела… Страшно очень, стреляют… Открыть вам? Скажите хоть, ради бога, что стряслось?

– Не открывайте никому, – посоветовали заботливо с подворья. – Данилу, кажется, бандеровцы убили.

– Данилу?

Стихли шаги, ушли люди, а они все молчали, боялись пошевелиться. Бандит повел рукой в темноте. Ладонь уткнулась в упругое девичье плечо. Девушка отодвинулась, прижалась к стене.

– Дякую красно, – хрипло сказал неожиданный гость. Он спрятал автомат под полу кожушка. Крепче надвинул шапку. – Вроде бы угомонились. Все. Еще увидимся – я твой должник.

– Куда собрался? – опять почему-то испугалась девушка.

– В лес, к своим.

– Все стежки перекрыли. Поймают тебя, догадаются, где прятался…

Девушка всхлипнула, жалобно зашептала:

– Что я наделала, что наделала? И зачем только приехала в эту глушь?

– А-а-а… так ты новая учительница, – сообразил бандеровец. И строго прикрикнул: – Перестань ныть!

Он остановился у двери, приник к ней, прислушался, яростным шепотом выругался.

– Твоя правда. Из села сейчас не выйти.

Слышно было, как внезапно поднявшийся ветер качает верхушки могучих грабов на школьном дворе да тягуче скрипит расколотый молнией ясень.

– Смотри ты, держится до сих пор… – удивился бандеровец.

– Кто?

– Ясень… Его лет пять назад громовица сожгла, а он, видишь, отошел. Могучий, видать, корень, потому и ожил…

– Откуда знаешь?

– Знаю.

Девушка тоже слушала ветер, ночные шорохи, потом спросила:

– Что ж, так и будешь стоять в сенях?

Лесной гость промолчал. Он не знал, на что решиться.

Учительница тихо открыла дверь в комнату, вышла на свет. Проверила, плотно ли задернуто окно, и позвала:

– Проходи сюда!..

Через несколько дней снова собрались комсомольцы. На этот раз в хате у Надийки Михайлюк. Пришли десять человек. Ждали еще Олеся Гнатюка, запаздывал хлопец, а почему – никто не знал. Двенадцатым на учете стоял Данила Бондарчук. Его отправили в госпиталь в областной город.

В углу сидел инструктор райкома комсомола Иван Нечай. Инструктор хмурился, нетерпеливо постукивал пальцами по столу.

Надийка скрутила жгутом газету, принялась старательно протирать стекло лампы.

– Закрой сначала ставни, – недовольно проворчал Степан Костюк.

– Боишься? – бросил насмешливо Нечай.

Костюк вспыхнул.

– Голову не хочу задарма потерять.

– Ладно вам, хлопцы, – примирительно вмешалась Надийка. Она вышла из хаты, звякнула прогонычами, вгоняя их в гнезда. Ставни захлопнулись.

Вместе с Надийкой в хату вошли Лесь и новенькая дивчина, заведующая школой. Она смущенно осматривалась, щурилась от света.

– Вот еще одного товарища привел, – сказал Лесь, – Мария Шевчук, вчителька.

– Знаем, – отозвались хлопцы и девчата: в селе всегда и все знают, кто приехал и кто уехал.

– Добрый вечир вам, – поздоровалась учительница сразу со всеми. Она сняла цветастую косынку, легонько тронула ладонями волосы. Зарделась под любопытными взглядами парней, чуть повела плечом: ну и смотрите, раз смотрится – вот я, вся перед вами… Какая есть, прошу любить и жаловать.

Красивая дивчина, статная. Прическа у нее новомодная, короткая, как на фотографиях у актрис. Брови стрелками летят от переносицы. А глаза темные, как угольки-жаринки. Такая не одного хлопца присушит.

– Комсомолка? – строго спросил Нечай.

– Да, – ответила Мария. – Вот только на учет не успела встать, школу принимала, не до этого было.

– Идите сюда, садитесь, – гостеприимно пригласила Надийка, освобождая место на скамейке рядом с собой.

Нечай открыл собрание. Как представитель райкома, он на время заменил секретаря. Иван машинально, двумя пальцами под ремень, расправил гимнастерку, вышел на середину горницы.

– На учете в организации состоит двенадцать комсомольцев. Данила Бондарчук тяжело ранен бандеровцами и находится в госпитале. Остальные присутствуют. Какие будут предложения?

– Давай начинай, – солидно пробасил Костюк.

– Кому поручим вести собрание?

– Ты и веди – чего уж там.

– Добре, – кивнул головой Нечай. – Только вначале я хотел предложить вот что. Среди нас находится новый товарищ, Мария Григорьевна Шевчук. Пусть расскажет свою биографию – в коллектив ведь принимаем, а время тревожное, в тех, кто рядом, должны быть уверены.

– Какая там у меня биография. – Мария усмехнулась доброжелательно и чуть снисходительно. – Ну, родилась… училась… выросла… теперь вот сама учу детей…

– Нет, так не пойдет, – строго прервал ее Нечай. – Мы имеем право знать о вас больше. И это не праздное любопытство, учтите.

– Я понимаю, – Мария Григорьевна чуть развела руки в стороны, будто сказала: вы, конечно, право такое имеете, но что же поделаешь, если рассказывать-то нечего.

– Родители мои живут в Полтавской области. Отец работает в колхозе конюхом. В том селе и я жила все время. В комсомол в школе вступала. Во время войны отец партизанил, в армию его не взяли из-за болезни. После школы поступила в педагогический институт, училась неплохо, выполняла разные комсомольские поручения: была пионервожатой, комсоргом группы. Как учебу закончила, получила назначение во Львовскую область, учительствовала там недолго, вскоре меня перевели в ваше село. Взысканий не имела. Вот, кажется, и все…