Положив трубку на рычаг, товарищ Сталин продолжил разбирать накопившиеся за время недолгого отдыха документы. Ага, папочка с утренней сводкой из Разведупра. Что там пишет товарищ Панфилов? Немцы интенсивно перебрасывают к Перекопу войска, снимая их отовсюду, в том числе и из-под Ленинграда, и из-под Москвы. Разведгруппы на Украине докладывают, что госграницу пересекли эшелоны с танками вновь сформированных 22-й и 23-й танковых дивизий. Агент Миша сообщает, что конечным пунктом всех эшелонов является станция Каховка. Информация подтверждена самолетами-разведчиками Черноморского флота. Такое впечатление, что реванш в Крыму стал кое для кого идеей фикс. Известно, для кого.

Верховный опять взялся за телефон.

– Разведупр, генерал-майора Панфилова. Товарищ генерал майор, мы прочли вашу докладную записку о концентрации немецких сил на южном участке фронта. Очень хорошо. Но там не хватает одной маленькой детали: почему ваши люди не сумели установить дату начала наступления? Что значит предположительно? А вот точную дату, товарищ генерал майор, не назовет сейчас и сам Гитлер. Поскольку сам ее не знает.

Помните, сколько мы мучились, пытаясь понять, какая из дат нападения на СССР является верной? По появившимся у меня сведениям из сверхнадежного источника, они все были верными. Просто немцы, понимая, что не успевают подготовиться к определенной дате, элементарно переносили сроки. Вы меня поняли? Давайте ваши предположительные даты. С пятнадцатого по восемнадцатое – это уже лучше.

Да, и передайте все материалы по этому делу товарищу Василевскому и абоненту «Пилигрим». И держите в курсе по всем изменениям на этом направлении не только меня, но и их. До свиданья, товарищ генерал майор. – И тут Иосиф Виссарионович, не смог удержаться от шутки: – С наступающим праздником вас, со старым Новым годом, – и повесил трубку.

Впереди было еще много напряженной работы. Тяжелым камнем лежало на душе вождя дело «Клоуна». Каждый день Иосиф Виссарионович уделял этой теме два-три часа, стараясь выстроить для себя четкую непротиворечивую картину. И чем больше он разбирал материалы по будущей истории потомков, тем больнее было сознавать – насколько он был слеп, терпя возле себя Никитку, этого клоуна-недоумка.

Вот и сейчас он думал, вчитываясь в списки его «соратников»: «Все, что я строил тридцать лет, разбазарили, распылили, изломали и уничтожили… Гитлер столько не наломал, сколько вы! Бояре! Как после Ивана Грозного, устроили Смуту, разорили страну, деля власть. После Гитлера страну восстановить можно, а после таких дураков – увы, нет. Как бы с ними так поступить, чтобы и по заслугам вышло, и смущения в народе не вызвать в военное время?»

Сталин еще раз перелистал свои заметки по этому вопросу, означавшему разницу между жизнью и смертью для первого в мире советского государства.

«Хм, – подумал он, – многие из этих товарищей крайне нескромны в материальном отношении. Надо будет дать указание Лаврентию, пусть привлекает их по уголовным мотивам. Да и товарищ Мехлис что-то мышей не ловит – куда только смотрит его Госконтроль? Интересно было бы выяснить, чьи там внуки с высоты птичьего полета на страну гадили. Тимошенки они как – родственники, или просто однофамильцы?

Всю эту шушеру давно пора было разогнать, да только вот руки все не доходили, – товарищ Сталин укоризненно покачал головой, пососал погасшую трубку. – Или создать все-таки эту, как его, ОБХСС, или точнее, выделить соответствующую службу из НКВД в отдельный наркомат. Дело важное, особенно в военное время. Всякого разгильдяйства у нас и так хватает.

Вон что пишут, что продукты и лекарства, поступившие по ленд-лизу, оказывались на черном рынке. Такую частную инициативу необходимо пресекать беспощадно. Самое главное, правильно подобрать наркома, например, товарищ Мехлис категорически не подходит, в связи с пятым пунктом большинства будущих клиентов этого ведомства». Сталин записал себе этот вопрос на память и подчеркнул два раза.

«Кстати, а где сейчас Никитка? На Юго-Западном фронте у Тимошенки? То есть уже у Василевского… Надо бы его оттуда отозвать, чтобы опять дров не наломал. Только вот куда? Нет сейчас в стране неважных участков. Если такого назначить председателем колхоза, у него скоро люди безо всякой войны с голоду перемрут. Так что наркомом водного транспорта – упаси боже. Но с фронта его надо отзывать. А куда – это неважно. Пока в резерв Ставки, для поправки здоровья, ну а потом с Лаврентием решим, каким будет диагноз…»

Сталин снял трубку телефона ВЧ.

– Юго-Западный фронт, Василевского. Добрый день, товарищ генерал-лейтенант, ну как, приняли дела у Тимошенки? Как обстановка на фронте? Набрались вы, товарищ Василевский, нехороших словечек у товарища Бережного. Знаю, знаю, у него по этому поводу и похлеще слова есть, сам иногда удивляюсь, какие прилипчивые.

Товарищ Василевский, должен напомнить, что у каждого бардака есть фамилия, имя и отчество, потому что просто так, на ровном месте, бардак не проявляется, особенно в армии. Ну, товарищ генерал-лейтенант, слушаю вас. Хрущев – тот, который Никита Сергеевич? – Сталин сделал паузу, разыгрывая раздумья. – А передайте-ка вы ему, что с сегодняшнего дня он временно переводится в резерв Ставки и должен немедленно прибыть в Москву. Да, в целях поправки здоровья и укрепления расшатанных после обороны Киева нервов. Так ему и передайте.

Теперь, товарищ Василевский, о делах военных. По данным нашей разведки и той, которая в Крыму, и той, которая в Москве, немецкое командование собирает против Крымского фронта сводную группировку. По-немецки, кажется, это называется кампфгруппой. Ее основу составляют две свежих, только сформированных танковых дивизии полного состава и сборная солянка со всего Восточного фронта, оттуда рота, отсюда батальон. Я думаю, что немцы до сих пор свято верят в несокрушимую мощь своего танкового кулака. Вот мы и посмотрим, чьи кулаки тяжелее.

Начало наступления на Перекоп возможно с пятнадцатого до восемнадцатого числа. Я приказал товарищу Жукову временно приостановить наступление, переходя к обороне на выгодных рубежах. Пусть немцы думают, что мы выдохлись, пусть перебрасывают войска на юг. Чем страшнее для них будут идти дела у вас, тем больше сил они снимут с якобы спокойных участков.

Короче, вы поняли, что одной из задач «Полыни» является ослабление до предела группы армий «Центр» и «Север» за счет переброски части их сил на юг. Насчет Любанской операции тоже не беспокойтесь. Пока решено ее не проводить, поберечь людей и боеприпасы. Ударим тогда, когда немцы максимально ослабят эти направления.

Как заместитель начальника Генштаба что вы скажете о таком плане? От этой должности вас, между прочим, еще никто не освобождал. Сколько сил они оттуда снимут, зависит от вас с товарищами Рокоссовским и Бережным. Чем лучше вы сделаете свое дело, тем более куцым будет для Гитлера его «тришкин кафтан». И скажите спасибо товарищам Кузнецову и Ларионову. Теперь Черноморский флот у нас не бесплатное приложение к Красной Армии, а грозный боевой инструмент, тяжелая гиря в стратегическом балансе.

Вы представляете, сколько дивизий понадобится немцам, чтобы надежно прикрыть побережье Черного моря от Перекопа до границы Болгарии? А если учесть прорусские и просоветские настроения в Софии, то, наверное, даже турецкой.

Все, товарищ Василевский, генерал-майор Панфилов будет непрерывно информировать вас о развертывании вражеской группировки. Надеюсь, вы оправдаете оказанное вам высокое доверие. До свиданья, товарищ Василевский.

Положив трубку, товарищ Сталин встал и подошел к окну. На улице опять шел снег. К концу подходит седьмой месяц войны. Советский Союз уже понес огромные потери. И понесет еще большие, если он, Сталин, не сумеет правильно воспользоваться подарком неведомых сил.

На сколько удастся сократить войну? На год, на два – вряд ли больше. Фашистская Германия еще сильна, и нужно еще не одно поражение, чтобы она рухнула. Чтобы сократить войну, не надо гнать немца с нашей земли. Надо окружать и уничтожать их, как под Ялтой. Тогда эти полки и дивизии не будут воскресать и отправляться снова и снова против нас. Нужно учиться этому мастерству у самих немцев.