К моему удивлению, всесильный энкавэдэшник не затопал ногами, не закричал на наглеца, а наоборот, покраснел и смутился:

– Рановато им еще по шею в дерьме сидеть, вы тут, товарищ лейтенант, еще меньше недели орудуете… Вот через полгодика-годик замучаемся их перед судом от дерьма отмывать.

– Отмывать их от дерьма будем не мы, а адвокаты, – назидательно заметил офицер, – а наша с вами задача, товарищ лейтенант, будет заключаться в том, чтобы их поймать.

Я абсолютно ничего не понял в этом диалоге, как будто и не на русском языке говорили эти двое. Зато для себя кое-что понял наш капитан, господин Благоев. В мозгах у него все перемешалось.

– Господа-товарищи, – проговорил он дрожащим голосом, – вот этот человек, – он указал на меня, – мой старший помощник, он есть подданный бывшей Российской империи, который не взял никакое другое подданство. Он есть ваш государственный преступник – хватайте его. Больше никаких других чужих подданных на борт мой судно нет.

Вот ведь паскуда, а казался таким приличным человеком! Зато матросы, среди которых, не побоюсь сказать, я был любим и уважаем, застыли как громом пораженные. Зачем ему это было надо, непонятно. Ведь из-за отсутствия подданства я даже не мог занять его место.

– Не надо никого хватать! – с некоторой ленцой сказал офицер в погонах дернувшимся было бойцам НКВД. – Один момент, товарищи. Если сей господин не брал иностранного подданства, то он наш человек. Что мы сейчас и проверим.

– Николай Никифорыч, – обратился офицер к командиру НКВД, – ты погляди, чтобы капитан ничего с собой не сделал. В море там не сиганул, или лобик о палубу не разбил случайно. А то ведь напорется фейсом о чей-то кулак, и будет бо-бо.

Потом офицер чуть вразвалочку двинулся в мою сторону. Я раскрыл ладони, показывая, что в них ничего нет.

– Отлично! – кивнул тот. – Предъявите документы, господин…

– Кайгородов, – сказал я, вытаскивая из-за отворота кителя свой паспорт иностранца, – Николай Кайгородов.

– О, как интересно, – сказал офицер, с легким кивком принимая у меня документ. – Я тоже Николай, и он Николай, – кивнул он на энкавэдэшника. – Тут кругом одни Николаи. – Потом он сурово посмотрел мне в глаза: – Офицер? Пехота, кавалерия, артиллерия, флот?

– Бывший офицер, – вздохнул я, – флотский, разумеется.

Лейтенант чуть исподлобья посмотрел на меня.

– Бывших офицеров не бывает, господин Кайгородов, – сказал он с усмешкой. – Так говорил мой батя, которого я очень уважаю, поскольку он потом и кровью дослужился до бог знает каких высоких чинов. Бывают офицеры на действительной службе, в запасе, мертвые… Бывших не бывает, – он бегло просмотрел бумаги. – На Родину вернуться не думали?

– На расстрел? – я гордо задрал голову. Теперь признаюсь – жест был глуповат.

– Нужны вы кому, чтоб вас расстреливать, – загадочно сказал лейтенант. – После двадцать пятого года, надеюсь, в борьбе против советской власти не участвовали?

– Я, господин лейтенант, собственно, в борьбе против советской власти никак не участвовал. Выехал за пределы Российской империи в марте восемнадцатого и о сем ничуть не жалею. Стрелять в таких же русских, как я – нет, увольте. Вот в германцев или турок – это совсем другое дело…

– Слышь, Коля, – повернулся офицер к чекисту, который в это время проверял документы у других членов команды, – человек белый и пушистый, а все туда же – на расстрел. Запугал Геббельс вами людей, ой запугал.

– Я этого Геббельса, крысеныша, когда поймаю, тоже до смерти запугаю, – отозвался тот.

– Не выйдет, – вздохнул офицер, – он уже сам так запуган, что живым в руки не дастся. Своим шестерым малолетним детям цианистый калий введет, жену из автомата порешит, а сам застрелится. Вот тебе и крысеныш. Ну, ладно, – он взял меня под локоток и отвел в сторону. – Вы мне, Николай Александрович, вот что скажите, что мне дальше с вами делать? Ведь этот ваш капитан как пить дать доложит в гестапо о нашем с вами разговоре. И все, пропал господин Кайгородов бесследно.

– В Болгарии нет гестапо, – возразил я.

– Есть, есть, – с легкой иронией ответил мне лейтенант, – только действуют они негласно. Если уж в нейтральной Швейцарии настоящее осиное гнездо, то в Болгарии сам бог велел быть им понаглее. Коля, – окликнул он своего партнера из НКВД, – подойди сюда на секунду, – и после того как красный пограничник подошел к нам, вполголоса сказал ему: – Слушай, ты до их капитана докопаться сможешь? Наверное, не забыл еще, как это делается?

– Что, завербовал? – ухмыльнулся тот. – Поздравляю. И кстати, а зачем до него докапываться? Есть у меня подозрение, что он ведет шпионаж против СССР в военное время. Вот и задержим его по этому подозрению. Подозрения – это такое дело, что разбираться с ним можно до ишачьей пасхи.

– Отлично! – кивнул лейтенант. – Я так и знал, что ты настоящий друг. Не думай, – сказал он мне, – это не вербовка в обычном смысле слова, просто нам нужен человек, который в определенных кругах наших соотечественников за рубежом смог бы без прикрас и недомолвок рассказать все, что он тут видел и слышал. И слушайте советское радио. Как только объявят о единстве нашей истории, разрешении носить дореволюционные награды и восстановлении гражданства СССР для тех подданных Российской империи, которые, подобно вам, не принимали иностранного гражданства либо подданства… Тогда мы вас ждем в наших рядах. Вот эти бумаги, – из-за отворота кителя лейтенант достал толстый пакет, – я попрошу вас передать в румынское консульство в Варне. Здесь списки солдат и офицеров, что попали в плен. Сбор тел убитых пока продолжается, так что с этим ничего определенного. Но пусть будут уверены: кто не в плену, тот давно мертв. К примеру, от отдельного кавалерийского полка после удара батареи ТОСов остался только пепел…

– Хорошо, – я взял у него бумаги, – скажите мне, господин лейтенант, только честно. Почему вы воюете за большевиков?

Лицо молодого офицера потемнело, и я подумал, что он меня сейчас убьет.

– Мы, господин Кайгородов, воюем не за большевиков. Мы воюем с ордой людоедов, которая пришла на нашу землю с единственной целью убить всех мужчин, а женщин и детей сделать рабами. Это наша земля и наш народ, кто бы в данный момент ни сидел в Кремле. И не смотрите, что они цивилизованны и культурно одеты. Это все те же людоеды, смотреть на которых можно только через прорезь прицела, а прикасаться только штыком. И за то безобразие, что они задумали, мы ворвемся в их чистенькую и культурную Европу и натянем им глаз на задницу. А после этого заставим моргать, вот так, – он рукой показал мне, как будет моргать этот глаз, – и после этого, смею надеяться, наступит мир во всем мире! Если ты русский, не дебил, не ребенок, не старик и не калека, то твое место с нами! В наших рядах! Честь имею!

Я стоял, как громом пораженный, и в голове моей ворочались мысли. В последнее время ходили упорные слухи, что в Крыму на стороне Красной Армии воюет прекрасно вооруженный и обученный легион из «бывших» и их детей. Оказалось, правда. Это стоит того, чтобы рассказать обо всем увиденном нашим. Вернуться на Родину не из милости нынешнего правителя, а как воины-освободители.

А лейтенант, немного успокоившись, шепнул мне на ухо:

– Если вы, Николай Александрович, и ваши друзья до чего-то додумаетесь, то зайдете в советское консульство в Варне и скажете, что у вас есть сообщение по теме «Пилигрим». Там вам сообщат, что делать дальше. Желаю принять правильное решение, и удачи! – лейтенант пожал мне руку и присоединился к группе своих, которые спускались по трапу в катер.

Капитана Благоева, как и обещали, красные забрали с собой. Ну что ж, теперь до самого порта мне исполнять его обязанности.

11 января 1942 года, 16:25.

Черное море, 15 миль на траверзе Босфора. ГКП РК «Москва»

Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

В береговой линии, которая проплывает по нашему правому борту, будто кто-то проделал дыру. Это Босфор – заветная мечта всех правителей России, начиная от князя Владимира Красно Солнышко и до Николая Последнего.