Второй взрыв рядом с первым, усиление течи, крен, надводные пробоины стали подводными. Потоки ледяной воды заливали угольные ямы и стремительно растекались по котельному отделению, гася топки. Взрыв котлов, оверкиль, взметнувшиеся в небо неподвижные винты и руль. И вот уже на поверхности черных вод не осталось никого и ничего.

Только немцам удалось понять, что спасать некого, и, собрав транспорты, начать движение, как яркое пламя озарило небосклон. Это ракета поразила транспорт, перевозящий бочки с авиационным бензином для авиабаз люфтваффе Банак и Хекбутен. В этом случае можно было бы сказать, что с горящим бензином не спорят. Конвой даже не стал замедлять ход, чтобы попытаться хоть кого-то спасти.

Третьим стал транспорт, перевозящий обмундирование и снаряжение, четвертым ракету в борт схлопотал лидер эскорта, эскадренный миноносец Z-24. Проклятие кригсмарине – котлы на высоких параметрах пара, крайне ненадежные в эксплуатации и нестойкие к боевым повреждениям. Лопнувшие при взрыве паропроводы заполнили машинное отделение паром с температурой четыреста градусов. Стерилизация и фумигация в одном флаконе. Из находящихся там на вахте моряков не выжил никто.

Пока отдыхающие смены машинного и котельного отделений на эсминце пытались устранить повреждения, караван опять застопорил ход. И тут как раз взлетел на воздух транспорт, перевозящий боеприпасы. Бада-бум-с получился такой знатный, что через положенное время его услышали даже на настигающей немецкий конвой эскадре особого назначения.

Радиовопли с избиваемого конвоя наконец-то достигли берега. После долгих согласований командование люфтваффе наконец выпустило в воздух на поиски обидчиков несколько поплавковых гидропланов He-115C с авиабазы Тромсё. Это были немногочисленные пилоты, которые уже имели опыт полетов в условиях полярной ночи. Два самолета все-таки совершенно случайно умудрились наткнуться на эскадру особого назначения. Но счастья это им не принесло. Если система ПВО способна обнаружить и уничтожить самолет раньше, чем его пилот визуально сможет разглядеть идущие в режиме светомаскировки корабли, то шансов у такого самолета уцелеть нет. Такой самолет просто бесследно исчезает, становясь еще одной жертвой бескрайней Арктики.

В восемь часов утра, конечно условного утра – полярная ночь остается полярной ночью – до остатков немецкого конвоя стали долетать 130-мм снаряды с «Москвы». К тому времени в его составе осталось всего два транспорта и шесть тральщиков.

Еще через два часа все было кончено, конвой был полностью уничтожен. Не спасся ни один корабль, ни один человек. Потом волны еще долго выбрасывали на побережье Норвегии обломки судов и трупы немецких матросов и солдат. А егеря Дитля, когда им сократили пайки, вдруг узнали, что такое костлявая рука голода. То, чего они пока еще не знали вообще, так это того, что больше в Киркинесс не придет ни один немецкий караван…

13 февраля 1942 года, 10:05.

Аэродром ЛИИ ВВС в Кратово, летное поле

Сегодня утром на аэродром ЛИИ ВВС неожиданно приехал сам Сталин. Особая атмосфера чувствовалась на аэродроме уже с самого утра. Люди Берии бегали по всему аэродрому, как растревоженные муравьи, караулы были удвоены, а пилотам 746-го БАП ДД и отдельной авиагруппы осназ РГК, базировавшихся на аэродроме в Кратово, было ненавязчиво предложено привести свой внешний вид в порядок.

Около десяти утра к воротам аэродрома подрулила полуторка, набитая бойцами НКВД, за ней две «эмки» с офицерами охраны, «паккард» Сталина, штабной автобус и еще одна полуторка. Немедленно началась суета, примерно как в индийской мелодраме, когда все происходящее оценивается словами «все бегают и поют».

В тот момент, когда суета достигла кульминации, из «паккарда» появился Сам, а из автобуса тем временем начали выходить одетые в партикулярное платье люди.

И были это не художники и артисты, и не прочая творческая интеллигенция, ненавязчиво именуемая в наше время медиаклассом. Это были нынешние и будущие гении советской авиапромышленности: Владимир Михайлович Петляков, Андрей Николаевич Туполев, Семен Алексеевич Лавочкин, Сергей Владимирович Ильюшин, Артем Иванович Микоян, Михаил Иосифович Гуревич, Павел Осипович Сухой, Виктор Федорович Болховитинов, Олег Константинович Антонов, Владимир Иванович Мясищев.

Вслед за Сталиным из «паккарда» вышел Лаврентий Палыч Берия. Так уж получилось, что именно он с самого начала курировал проект, который носил странный для непосвященных шифр «20–12», похожий на служебный телефонный номер. Однако тех, кто пытался любопытствовать по этому поводу, быстро отправляли далеко и надолго.

Поздоровавшись с конструкторами, Сталин направился на территорию аэродрома, сопровождаемый Лаврентием Палычем, начальником охраны генералом Власиком и авиаконструкторами.

Снег звонко поскрипывал под теплыми валяными сапогами. Быстро миновав стоянку стратегических бомбардировщиков ТБ-7, с первого февраля переименованных в Пе-8, Сталин подошел к затянутым маскировочными сетями капонирам, в которых стояли самолеты, попавшие в 1942 год из далекого будущего. Авиаконструкторы, собравшись в тесную группу, заглядывали под маскировочные сети. Отсюда можно было разглядеть только острые, как наконечники копий, носы. Пилоты особой авиагруппы выстроились перед своими машинами. Первый капонир занимал скромный учебно-тренировочный Су-25 УТГ.

Полковник Хмелев, как полагается, отдал рапорт:

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, личный состав отдельной авиагруппы осназа РГК построен. Четыре пилота самолетов МиГ-29К, вместе с боевой техникой, находятся на авиабазе Черноморского флота в Саках. Командир авиагруппы полковник Хмелев.

– Вольно, товарищи, – Сталин потряс головой, показывая, что рапорт полковника его оглушил. – Скажите, товарищ Хмелев, вы в танкистах никогда не служили? Это они обычно такие громкоголосые.

– Никак нет, товарищ Сталин, – ответил полковник, – только это сейчас тут тихо. А стоит запустить турбины хоть на одной машине, и танковый парк покажется детским криком на лужайке.

– Хорошо, – кратко ответил Сталин и вместе с командиром авиагруппы подошел к капониру с Су-25. Его взгляд остановился на подполковнике Железняке. При этом на лице Василия не дрогнул ни один мускул.

Сталин повернулся к полковнику Хмелеву и спросил:

– Скажите, товарищ полковник, а что может сказать командир авиагруппы о летчике Железняке? О его напарнике, капитане Александре Ивановиче Покрышкине, мы слыхали много хорошего. Как я понимаю, попав в состав вашей авиагруппы, он только подтвердил свою репутацию расчетливого и опытного пилота. А вот товарищ Железняк ранее совершал поступки, несовместимые с его высоким званием и положением. А как сейчас обстоят у него дела с дисциплиной?

– Товарищ Сталин, – ответил подполковник Хмелев, – если не считать нескольких мелких происшествий, подполковник Железняк вполне соответствует занимаемой должности.

– Драку с пилотом соседнего полка вы считаете мелким происшествием? – нахмурился Верховный Главнокомандующий.

– За нее он был наказан согласно дисциплинарному уставу, – отрезал полковник Хмелев, – и отсидел на гауптвахте ровно столько же, сколько я назначил бы любому другому подчиненному. Тем более что это была и не драка, а так, выяснение отношений с рукоприкладством.

– Ладно, – махнул рукой Сталин, – если он уже наказан… – и обратился к подполковнику: – Смотри, Василий, если ты и здесь опозоришься, то можешь мне больше не показываться на глаза. Бери пример со своего командира. Мне докладывали, что он тоже любит побезобразничать, но страдают от его проделок исключительно немцы. А вас, товарищ Покрышкин, мы благодарим за образцовое выполнение боевых заданий особой важности. Пора присвоить вам очередное воинское звание – гвардии майор.

– Служу Советскому Союзу, товарищ Верховный Главнокомандующий, – ответил Сталину гвардии майор Покрышкин, который еще полтора месяца назад был старшим лейтенантом. – Благодарю за доверие.