Летчицы дежурили на аэродроме наравне с мужчинами. И воевали тоже не хуже мужчин. Однажды, еще в период нашего пребывания в Казахстане, как раз во время дежурства звена девушек, фашисты совершили налет на соседнюю станцию. Девушкам пришлось вступить в бой с группой "хейнкелей". Беляева своевременно перехватила бомбардировщиков, отважно повела в атаку свою четверку. Но "хейнкелей" прикрывали истребители. Они подбили самолет Беляевой. Летчице пришлось воспользоваться парашютом. А ее подруги довели бой до конца, не дали гитлеровцам сбросить на станцию бомбовый груз.

Беляева через несколько дней вернулась в полк. Но по состоянию здоровья больше не летала и вскоре уехала в тыл. Вслед за ней по болезни выбыла из полка еще одна летчица. Остались только Катя Буданова и Лиля Литвяк.

Нелегко было девушкам на фронте. Особенно летчицам-истребителям: воздушный бой требовал от них недюжинной физической силы и выносливости. И то, что девушки безропотно переносили все трудности, делало им честь, вызывало огромное уважение.

...Я высоко ценю мужество летчиц 46-го гвардейского авиационного полка ночных бомбардировщиков, летавших на По-2, и с удовольствием читаю обширную литературу о их славном ратном подвиге. Но каждый раз невольно думаю: как редко мы еще вспоминаем имена летчиц-истребителей. Их было немного, но их боевая деятельность заслуживает самой высокой оценки. Именно они опровергли ошибочное мнение, будто профессия воздушного бойца неприемлема для женщин. Катя Буданова и Лиля Литвяк были для нас надежными товарищами по оружию, по фронтовому небу. Я глубоко убежден, они заслуживают того, чтобы о них была написана книга...

Катя и Лиля были очень разными по характеру и по внешности. Высокая, плечистая Буданова носила мужскую стрижку и в летной форме мало отличалась от парня. Маленькая, белокурая Лиля рядом с ней казалась девчонкой.

Катя отличалась веселым, задорным характером, ее подруга была задумчивой и молчаливой. Девушки очень дружили, но верховодила во всем Катя. Живая, непосредственная, она была душой эскадрильи. Лучше Будановой никто не мог организовать товарищеский ужин, танцы.

Лиля являлась для всех нас образцом женственности и обаяния. Хлопцы то и дело напевали ей: "Посмотрела - как будто рублем подарила, посмотрела - как будто огнем обожгла". Лиля относилась весьма сдержанно к восторженным взглядам и словам однополчан. Она никому не отдавала предпочтения. И это особенно импонировало нам.

Мы всячески старались облегчить жизнь и боевую работу летчиц. Реакция их оказалась самой неожиданной: и Лиля, и Катя категорически отказывались от нашей опеки, не признавали никаких скидок.

Летали Буданова и Литвяк отлично. В воздухе мы всегда рассчитывали на их своевременную поддержку и выручку. Боевую работу девушек высоко оценивал и командир полка. На разборах он не раз ставил их в пример, хвалил за желание летать, за умение драться с врагом.

Мне привелось лететь в паре с Будановой. Дело было зимой. Нашу группу, в которую входили Амет-Хан, Борисов, Бондаренко, Буданов и я, вел лейтенант Ковачевич. Пост оповещения сообщил, что от Калача на Сталинград идут "Хейнкели-111" - бомбардировщики, переоборудованные под транспортные самолеты. Мы уже звали, что база "хейнкелей" находится под Ростовой, и Ковачевич точно вывел нас на их "наезженную" трассу.

Мое звено выступало в качестве ударной четверки. Шли мы на малой высоте и, как учил командир полка, должны были с ходу, неожиданно атаковать ведущих группы "хейнкелей", независимо от того, прикрывают ли их "мессершмитты". Мы вылетели, чтобы ударить по транспорту, предназначенному для котла, и обязаны были любой ценой выполнить приказ.

Я держался высоты в пределах двух тысяч метров, "хейнкели" шли ниже. В целях маскировки они были выкрашены в белый цвет, и надо было глядеть в оба, чтобы своевременно заметить их.

Наконец заметил: летят - вдали мелькнули черточки с двумя кружками моторов.

Набрав еще метров пятьсот, я огляделся и увидел почти рядом, чуть сзади, самолет Будановой (в тот раз она была у меня ведомой).

- Прикрой, атакую! - передал я и пошел на ведущего группы "хейнкелей".

Мне удалось прошить очередью фюзеляж "хейнкеля", но и немецкий стрелок из турельной установки тоже стеганул по моему "яку". Мой самолет почему-то сразу потянуло влево, словно левое крыло стало вдвое тяжелее. Я невольно поглядел налево, ища там опасность. В тот же миг в наушниках раздался голос Будановой:

- Семнадцатый, вас подбили. Я прикрою! Прикрою!

И только тогда я догадался перевести взгляд вправо. Большая часть правого крыла была лишена перкаля. Передо мной был обнаженный каркас. Ценой огромного напряжения мне удалось удержать перекошенную машину. Атакованный мной "хейнкель" полз над самой землей. Василий Бондаренко одной очередью свалил его на заснеженное поле... Все это могла бы сделать Буданова, но она не имела права действовать без моего предупреждения или просьбы.

- Тяни к аэродрому! Тяни! Я прикрою, - время от времени повторяла Буданова, подбадривая меня.

Всю сложность своего положения я осознал только над аэродромом, когда попытался приземлиться. Самолет на развороте срывался до падения. Ободранное крыло торчало, как лестница.

- Прыгай! - раздался в наушниках голос Кати.

Я не ответил. Я твердо решил: "Буду садиться".

С трудом управляя "яком", я подвел его чуть ли не вплотную к утрамбованной полосе. Посадка была больше похожа на падение с небольшой высоты. "Яка" сразу повело влево. Остановился он среди снежных сугробов.

Следом за мной приземлилась Буданова. Она первой подбежала к моему самолету. Затем подъехала эмка с Никитиным. Прямо по сугробам примчался Моисеев.

Я вылез на ободранное крыло и облегченно вздохнул. Мой поврежденный самолет сразу затащили в капонир, и им занялся техник Моисеев.

- Засучивай рукава, Капарака! - громко сказал старший авиаспециалист эскадрильи техник-лейтенант Олег Зюзин. Он уже успел прощупать весь деревянный каркас крыла и определил, что для ремонта нужны клей, перкаль да еще умелые руки Василия Моисеева.

Весь следующий день я сновал от общежития к стоянке, оттуда к штабу и снова к самолету. Пилот без машины всегда чувствует себя плохо. А в той обстановке, которая сложилась на нашем фронте во второй половине декабря, сознавать себя "безлошадным" было просто нестерпимо.

С 10 по 31 декабря наш полк летал беспрерывно. С аэродрома в Зетах мы произвели 349 боевых самолетовылетов. Это означает, что в самые короткие декабрьские дни каждому летчику приходилось по три-четыре раза в день ходить на задания. И в такой-то момент неожиданно лишиться самолета!

Три дня длился ремонт. Не придумав ничего лучшего, я все это время терся у своего "яка", пытаясь хоть чем-то помочь Моисееву и его подручным. В один из этих дней я и увидел массивного "Дорнье-217", возвращавшегося из Сталинграда. Он шел низко, прямо через наш аэродром, надрывно ревя моторами. Я инстинктивно бросился к своему самолету, но тут же остановил себя. Хотел было бежать к землянкам, чтобы позвонить в штаб, по там обошлись без меня: штаб уже передал о "дорнье" по радио группе наших истребителей, как раз подходивших к Зетам.

Вскоре мы увидели, как ведущий группы (это был командир полка) догнал гитлеровца, но почему-то не обстрелял его. Шестаков возвращался с боевого задания. Он, очевидно, полностью израсходовал патроны и снаряды. И тогда мы увидели, как другой истребитель тут же пошел в атаку. Раздалось несколько пулеметных очередей, и фашистский самолет, потеряв управление, пошел к земле.

Наши истребители еще не успели приземлиться, а мы уже знали, что "дорнье" расстреляла в воздухе Лиля Литвяк.

И не случайно, когда речь заходит о подвигах женщин-авиаторов в годы Великой Отечественной войны, я прежде всего вспоминаю летчиц истребительной авиации, которые наравне с мужчинами проявляли отвагу, бесстрашие и высокий класс владения скоростными машинами.