Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Ну, как вы добрались домой? – спросил Наталис.

Вчера вся компания была в Остии. Закончив благополучно торговые дела и продав выгодно три корабля оливкового масла, Октавий Януарий предложил друзьям провести день на берегу моря, подышать морским воздухом, побеседовать о более интересных вещах, чем прозаические оливки. Приглашены были сограждане Октавия по Цирте Нумидийской Цецилий Наталис и Минуций Феликс, который, в свою очередь, пригласил Виргилиана. Это о вчерашней беседе намекал Феликс, говоря Виргилиану о дуновении новых времен. Увидев Цецилия и Октавия, Виргилиан вспомнил о скандале на остийском пляже.

Тирренское море сияло. Линия песчаного пляжа, над которым кружились чайки, уходила до самого Анциума. Друзья медленно шли по берегу. Торговая суета Остии осталась позади. Слева тянулись в лавровых садах последние виллы, розовые, белые. Мальчишки, вероятно, дети тех рыбаков, что уходили в море с сетями, бросали в море плоские камушки, стараясь сделать возможно большее количество кругов на воде, кричали и награждали рукоплесканиями удачника. Было в этой сценке что-то радостное, гомеровское.

Проходя мимо морского святилища, перед которым стояла статуя Сераписа с корзиной на голове, символизирующей земное плодородие или эфир небесных сфер, Цецилий остановился и послал благостному богу воздушный поцелуй. Октавий не выдержал и фыркнул. Минуций Феликс заметил сценку и улыбнулся.

Они шли с Виргилианом позади. Виргилиан с любопытством присматривался к компании. Все трое были африканцы, смуглые, курчавые, огненноглазые. Цецилий Наталис, богатый человек из Цирты, занимавший в родном городе неоднократно общественные должности, воздвигнувший там статуи императора, храмы, триумфальную арку, устроивший однажды такие игры, что о них помнили целый год, наезжал в Рим довольно часто, добиваясь зачисления в сенат. Был он почитателем олимпийцев, но водил дружбу и с христианами, каким был, например, его друг Октавий, и названия воздвигнутых им статуй свидетельствовали о его склонности к абстракции. Одна из статуй была посвящена «Безопасности века», другая «Снисходительности господина нашего», третья «Добродетели».

– Ты не должен презирать богов, – неожиданно обернулся Цецилий к другу, – я знаю, что ты принадлежишь к секте, но разве мы с тобой не друзья? Я уважаю твои убеждения. Почему же ты не можешь уважать моих?

По всему было видно, что он был крайне раздосадован поведением Октавия.

Наступило тягостное молчание. Виргилиан подумал, что приятная прогулка испорчена. Цецилий, вертя завитки черной бороды, угрюмо смотрел на море, где плыли африканские корабли. Минуций Феликс, чтобы переменить тему разговора, сказал:

– Вот приятные камни. Мы можем на них посидеть. Все уселись. У ног шуршало море. Вокруг было тихо. Но Цецилий не желал оставить начатого разговора.

– Вот случай поговорить с тобою, – сказал он Октавию.

– О чем? О богах?

– О богах. Вернее, о мире.

– Я готов выслушать тебя, – пожал плечами Октавий.

– Благодарю тебя за желание выслушать мои скромные рассуждения. Надеюсь, ты не будешь спорить, что мир – только собрание атомов, распадающихся после смерти. Не так ли? Так вот…

Он старался говорить, выбирая выражения, украшая речь метафорами, закругляя периоды. Ведь перед ним был Минуций Феликс, известнейший адвокат. Потом, ведь это была практика для будущих выступлений в сенате.

– К чему же населять мир, – продолжал он с жаром, – призраками и предрассудками? Все в мире, дождь, грозы, облака, эпидемии происходят без участия ведущего начала. Вот почему дождь равно падает на крышу бедняка и на дворец, на почитающих добродетель и на атеистов. Миром правит слепой случай.

– Извини, друг мой, но ты говоришь ерунду, – рвался Октавий в словопрение. Его удержал Минуций Феликс:

– Пусть он продолжает. Ты ответишь потом…

Поощренный вниманием, Цецилий повысил голос. Вкусивший все тонкости риторики, он отлично знал, когда нужно запахнуться в тогу или скрючить по-орлиному пальцы.

– А если нет справедливости и воздаяния, то нет и божества. Вернее, достаточно наших равнодушных и прекрасных богов. А тут всякие башмачники и рабы бормочут себе под нос подозрительные вещи, заглушают плевелами пшеницу нашей цивилизации, грозят миру каким-то небесным пожаром, устраивают оргии. Мне говорили, что на ваших вечерних трапезах привязанной к светильнику собаке бросают кусок мяса, когда свет гаснет, совершают во мраке содомский грех…

– Как тебе не стыдно повторять глупые сплетни, – протянул к нему руки Октавий, – ведь ты же знаешь меня. Разве способен на такие вещи я, отец семейства…

– Грозят небесным пожаром! – гремел Цецилий. – Обещают нам вечные муки! Разве можно разрушить гармонию элементов? За что муки? Ваш бог наказывает не волю, а несчастье родиться на земле. Вы смотрите на небо, в плену химер, а надо смотреть под ноги, на землю, которая питает и пчелу, и цветок…

Октавий не обучался в академиях. Качая головой, он повторял:

– Какой глупец! Какой глупец!

Но глаза Минуция Феликса уже метали молнии.

– Не заставляй людей смотреть под ноги, – вмешался он в разговор, – только животные согбенны к земле в поисках пищи. Человек должен обращаться к небесам. Там он найдет ответ на все сомнения. И неужели ты думаешь, что удивительный механизм мира создан слепым соединением атомов? Нет, божественной мудростью. Ведь как изумительно устроен самый скромный цветок! Как все целесообразно в мире! Севы и жатвы, смена сезонов. Бог заботится обо всем. Согревает Британию туманом, заменяет разлитием Нила недостаток дождей в Египте. И не гневи Его! Как горшечник разбивает неудавшийся горшок, так и Он может спалить мир небесным огнем…

Цецилий растерянно смотрел на Минуция, не ожидая встретить такой отпор. Октавий ликовал:

– Задай ему перцу, Минуций! Сами предаются порокам, а про нас распускают слухи, что мы убиваем младенцев…

Глаза Октавия пылали. Этот жалкий торгаш, прибывший в Рим за барышом, преобразился, когда речь зашла о величии божества.

– «Откуда это у них?» – с тоской спросил себя Виргилиан.

Цецилий окончательно рассердился. Не выдержав, он заявил:

– И подумать только, что эти жалкие бедняки и подрыватели основ могут, в самом деле, разрушить гармонию мира!

– Чем мы беднее, тем лучше, – обиделся Минуций.

– Хороши бедняки, – усмехнулся Цецилий.

– Я говорю о духовной бедности, – прибавил Минуций, – а что касается гибели мира, то и золото испытывают на огне. Так и Бог может испытать нас несчастьями…

Все умолкли. Нельзя было убедить человека в пятиминутной беседе. Цецилий отвернулся к морю…

Теперь, глядя на вошедших в лавку друзей, Виргилиан понял, что они помирились.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровался Цецилий. – Что нового есть у Прокопия? Хочу приобрести «Житие Аполлония из Тианы», надо поддержать Филострата. И ты здесь, дорогой Виргилиан? Мне тебя надо на минуту.

Взяв поэта под руку, он отвел его в угол.

– Приходи ко мне сегодня ужинать. Будет Делия.

– Кто такая эта Делия? – спросил Виргилиан.

– Танцовщица. Приходи непременно!

Виргилиан не мог вспомнить, где он слышал имя танцовщицы.

До дома, в котором останавливался во время приездов в Рим Цецилий Наталис, было недалеко. Над городом стояла луна, было светло без факела и без ручного фонаря. В сопровождении раба Виргилиан отправился к Наталису пешком, чтобы освежиться после обильных возлияний: ужин у любезного дядюшки Кальпурния, как всегда, был обильный, вино отличное, сервировка прекрасная. Ужин был такой, что перебить аппетит не могли даже приглашенные, почти все из сената или другие официальные лица, которые слишком много распространялись о своих болезнях. Слушая их, казалось, что всеми легионами, провинциями и собраниями граждан распоряжаются люди, больные несварением желудка, печенью и подагрой, или геморроики и изнуренные излишествами. Не потому ли так плохо шли дела республики, трещал по всем швам старый римский мир? Почему, принимая на службу легионера, допытываются, нет ли у него злокачественных болячек или предрасположения к поносам, а вверяя человеку легион или провинцию, не интересуются, в каком состоянии у него кишечник, от работы которого ведь зависят ясность мысли и твердость суждений?

30
{"b":"63053","o":1}