Никитка виновато вздохнул и снова высморкался. Поль возвращался к мостику, увидел Никитку и помахал рукой. Тот двинул плечом и чихнул, раз, другой.

— Гляди, не свались в воду, так чихаешь.

— Он хороший, — то ли спросил, то ли сказал Никитка, которому сейчас было не до смеха. Ему казалось, что тело просто полыхает от волн жара, что прокатывались внутри. Бешено колотилось сердечко.

— Да, — ответил Рауки.

— Купайся, если хочешь, я здесь посижу. В доме слишком душно.

Приплыл Поль, Рауки помог ему забраться на мостик.

— Водичка класс!

— Я тоже так думал, — пробурчал, вытирая нос, Никитка.

Рауки разделся и гибкой волной без всплеска вошел в воду. Никитка с Полем переглянулись и вздохнули.

— Сейчас на середине озера вынырнет, — с ноткой гордости сказал Никита.

Рауки вынырнул еще дальше.

Скрипнула дверь дома, мальчики оглянулись. На мостик вышел мужчина лет сорока, с бородкой и темными волосами до плеч. Он был недоволен тем, что Никитка не в постели. Тот молча встал и пошел в дом.

— Здравствуйте! — сказал, поднимаясь, Поль.

— Здравствуй! Ты пришел с Рауки?

— Да. Мы принесли Никитке настойку. Он выпил и вышел подышать свежим воздухом.

— Надеюсь, он не устраивал сцен, как обычно?

— Ну, совсем маленькую, но сразу исправился.

— Ладно, вы купайтесь, а я пойду его покормлю. Не мог ничего есть, пришлось за фруктами в город сходить. Может, хоть от них тошнить не будет.

Лесник вернулся в дом. Подплыл Рауки, одним плавным движением забросил себя на мостик.

— Никиткин отец вернулся, недоволен.

— Волнуется.

Они сели на край мостика. Высоко стояло солнце. Резко обозначились границы между светом и тенью.

— Ты говорил, что расскажешь о себе.

— Да, самое время.

========== Часть 11 ==========

Жил-был мальчик. Кроме того, что он мальчик, он не знал о себе ничего. И чтобы хоть что-то узнать, стал наблюдать за собой. Он заметил, что многое в его жизни происходит так, как ему хочется. Мальчик задумался, чем он отличается от остальных людей? Но не смог найти ответа, а лишь ощутил, что не такой, как все, и впервые познал одиночество. Продолжая наблюдать, понял, что причина в сильных желаниях, чувствах и состояниях. Раньше, переживая их, он не мог видеть ничего, кроме желания и себя в нем пребывающего, а тут обратил внимание на то, что происходит с миром, когда он столь сильно погружен в себя. Мир менялся, принимая необходимую для реализации желания форму. Тогда мальчик стал делать это осознанно, соединяя страстное желание с несгибаемой волей. Мир повиновался, не всегда, но повиновался. Главное, чтобы желание было искренним, всепоглощающим, идущим из глубин существа и сердца. «Что в моем сердце заставляет мир так отзывается на мои желания?» — думал он, погружаясь в глубины души. И чем дальше проникал его взгляд, тем сильнее становилось желание: «Я хочу стать всесильным и жить вечно». В какой-то момент он понял, что уже не погружается в глубины, а является ими. Он осознал свою сущность, слился с нею, вечной и всесильной, если следовать себе и миру. В четырнадцать лет он впервые посмотрел на мир, являясь сущностью, и увидел, что они неразрывно связаны. «Кто я?» — спросил он у Мира и четко услышал, как Мир ответил: «Ты — это я». Волна осознания охватила его, он понял, почему мир становился таким, как ему хотелось. «Если я — это он, значит, мои желания — это его желания и наоборот».

— Я люблю тебя, — сказал он Миру и переполнился этим чувством.

— И я люблю тебя, — ответил Мир, и мальчика наполнила ответная волна нежности.

И слившись в любви, они ощутили себя одним целым.

— Зачем ты отделил меня от себя, — спросила часть целого, что была мальчиком.

— Чтобы преодолеть одиночество, ведь я один. — И осознание, что он один, на самом деле один, наполнило мальчика такой всесокрушающей силой, что он заплакал. — И для развития.

— Но ведь я часть тебя, это все равно, что говорить с самим собой. Это не может стать выходом и шагом за пределы себя.

— Может, — ответил Мир. — Посмотри на то, что ты считаешь своим телом. — Мальчик посмотрел: «Тело как тело». — Посмотри на него, являясь мной, увидь так, как вижу я.

И мальчик, являясь Миром, посмотрел на тело и увидел, что оно вовсе не тело, а дверь, состоящая из огромного количества переплетенных сил. И в зависимости от конфигурации сил, которая достигалась, если тело совершало определенные движения, дверь могла открыться во что-то отличное от этого Мира.

— Ты, как выделенная из моего сознания часть, можешь совершить телом необходимые движения и, приняв нужные формы, стать ключом, что откроет дверь. Я же даю необходимые для создания двери силы. Вместе мы станем тем, кто повернет ключ, откроет дверь и шагнет в бездну иного мира или впустит ее в себя, чтобы больше не быть одному.

— Мы будем открывать дверь?

— Да.

Мальчик стал заниматься по методикам, что давал Мир. Ему предстояло стать ключом.

Но правительство страны, в которой он жил, развязало войну, объявило о всеобщей мобилизации.

— Не ходи, — сказал Мир. — Они не познали себя, глухи к словам души, в их сердцах пустота, ее ничем не заполнить, не насытить. Постоянная жажда обладать чем-то внешним, доказывать, что они что-то из себя представляют и чего-то стоят. Но никакие богатства и власть не принесут им удовлетворения, только смерть. Поэтому их в нее засасывает. Воронка смерти растет. Они тянут за собой других. Затевают войны, участвуют в них. Чужая смерть приносит минуты забвения, но темная пустота внутри от этого только разрастается, пока не сожрет их полностью. Пойдешь на войну — потеряешь меня, потеряешь себя, станешь, как они.

— Если я не пойду, меня убьют. Всем, кто старше четырнадцати лет, предписано явиться на сборные пункты. Я видел, как разогнали демонстрацию противников войны, некоторых схватили и казнили на месте. Среди них были мои сверстники… Мир, почему ты молчишь? Мир!

Мир не ответил. Мальчик не пошел на сборный пункт, но из дома тоже не ушел. За ним пришли. Война или смерть? Война… и смерть…

Три года он был на войне. Три бесконечно долгих года. Вокруг гибли люди. Мертвых становилось больше чем живых, даже среди живых. У мальчиков были юные, почти детские лица, ясные глаза. Их искажали злоба и боль, постоянная боль, черствеющего, загнивающего сердца. Смерть вместе с кровью покрывала тела снаружи, а души изнутри. И боль превращалась в жестокость, не находя иного высвобождения. А жестокость уничтожала остатки человечности, сдирала с мясом, вязкой гнилью сочилась из сердца.

Мальчик пытался сохранить себя, но с каждым днем это становилось делать все труднее и труднее. Когда нелюди смеются, издеваются над жертвой, как промолчать, остаться в стороне и самому не превратиться в следующую жертву? Он храбрился и ржал вместе со всеми, отчего на душе становилось невыносимо мерзко. Старался воевать честно и доблестно, не пятнать себя грязью бесчестия. Так продолжалось, пока одним ранним утром они не взяли маленький городок возле леса. Говорили, что в лесу скрывается отряд партизан из местных жителей.