Поль хотел сказать, что вовсе не спит и, чтобы они не уходили, но не смог открыть глаз, а язык словно онемел и не слушался.

— Оставишь его здесь? — спросил Рауки.

— Нет, — сказал Лорим, — теперь его нельзя оставлять одного. Погаси костер.

Поль чувствовал, как его несут на руках. Он ощущал себя очень маленьким, как в раннем детстве, и из груди по телу разливалось сладкое щемящее чувство нежности. Его положили на скрипнувший пружинами диван, укрыли одеялом.

— Спокойной ночи, — сказал, может, Лорим, а может, Рауки, и поцеловал в щеку возле уха. От этого стало щекотно, и Поль улыбнулся во сне.

***

— Поль, просыпайся, — произнес Рауки и потормошил спящего мальчика за плечо.

Поль глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Рауки.

— Вставай, надо отнести Никитке лекарство.

— Я сейчас.

Поль сел на диване, осмотрелся вокруг. Он был в просторной комнате, перед диваном темнел камин, а по сторонам от него стояли два кресла. Справа в окна светило солнце, лучи падали на светлый паркет. Стены были расписаны красивыми пейзажами, на каждой свое время года. Они плавно переходили одно в другое. Посередине комнаты стоял большой овальный стол, вокруг него стулья.

— Почему я здесь? Где мои вещи?

— Так решил Лорим. Вещи в твоей комнате. Ты ведь хотел, чтобы он пустил тебя в дом?

— Да, но…

— Что «но»?

— Нет, ничего, но все произошло не так, как я представлял.

Рауки хмыкнул.

— С ним все и всегда не так, как представляешь.

— Я уже настроился жить под акацией.

— Ты в любой момент можешь туда вернуться, если захочешь.

— Нет уж! — Засмеялся Поль. — Здесь лучше.

— Пойдем, я покажу, где ванная с туалетом, умоешься, и будем завтракать. Я сварил нам картошку и пожарил капусту.

— А Лорим?

— Лорим рано утром куда-то ушел.

— Что я за человек, — вздохнул Поль, вспомнив вчерашний вечер, — пришел учитель, а я уснул.

— Зато как уснул! Можно сказать, на руках учителя, не оставив ему никакого выбора. С ним такого еще не случалось, у тебя талант.

— Ты смеешься надо мной! — улыбаясь, сказал Поль.

— Я боялся, что он оставит тебя там, у догорающего костра, тогда бы я тоже остался.

Поль ничего не ответил, только взял Рауки за руку, а тот сжал его ладонь.

Они позавтракали, помыли посуду и вышли из дома, чтобы идти к леснику и его сыну Никитке, обошли вдоль забора школу. Поль вспомнил, как пробирался здесь по сугробам. С другой стороны холма открывался вид на лиственный лес до самого горизонта.

— Озеро небольшое, его отсюда не видно. До него около часа пути.

Они прошли через фруктовый сад, миновали неглубокий овраг и вошли в лес, двинулись по тропинке. Шуршала под ногами прошлогодняя листва. Сквозь кроны высоких деревьев пробивались лучи солнца. Идти было легко и приятно.

— Ты знаком с Никитой? — спросил Поль.

— Да. Вообще-то он не родной сын лесника. Тот его нашел в лесу три года назад. Никитка был избит и едва дышал, когда он принес его к нам, на нем живого места не было. Мы его больше месяца выхаживали. Не знаю, кто с ним такое сделал. Сам он ничего не говорил. Мы сначала думали, что он вообще немой, но месяца через два он сказал, что его зовут Никита. По всей видимости, надоело, что мы его малышом зовем. Я пытался проникнуть в его память и посмотреть, что с ним случилась, но мальчик при этом начинал так биться и кричать, что Лорим запретил это делать. Весь месяц лесник заботился о нем. Никитка привык к нему и ходил по пятам. Он так и остался жить у лесника. И никуда не хочет уходить, даже учиться отказался.

Деревья расступились, они вышли на берег озера шириною около трехсот метров. На небольшом участке берега деревья вырубили, а дальше они росли вплотную к воде вперемешку с камышом. Квакали лягушки. Тропинка сворачивала влево. Там на метровых сваях стоял небольшой деревянный дом. От него в озеро вдавался мостик.

— Дно илистое, — сказал Рауки, — если купаться, то прямо с моста нырять надо.

Они поднялись по ступенькам на крыльцо. Рауки толкнул дверь и вошел, Поль за ним. Они оказались в небольшой прихожей. Слева на вешалке висела одежда, под ней стояла обувь. Рауки и Поль разулись. По деревянному полу прошли к открытой двери.

— Есть кто дома? — спросил Рауки.

— Рауки! — раздался хриплый голосок.

Из-под одеяла выскочил худенький мальчишка, в одних трусах и бросился к нему на шею. Рауки сел на соседнюю застеленную покрывалом кровать, усадил Никитку рядом с собой.

— Видишь, Рауки, я болею, а ты все не приходишь и не приходишь.

Он поднял глаза и только тут заметил Поля, что остановился в дверях.

— Познакомься, Никита, это Поль.

— Привет! — сказал Поль.

— Здравствуй, — сказал Никитка и прижался к Рауки.

— Как я понимаю, тебе велено лежать и не скакать, поэтому ныряй назад под одеяло, будем тебя лечить. Лорим настойку передал.

Мальчик мигом оказался в своей кровати и укрылся с головой, а потом еще поворочался с боку на бок и совсем окуклился. Рауки из маленькой сумочки на поясе достал пузырек с зеленоватой жидкостью, взболтал, открутил крышку и налил в нее настойки, наполнив наполовину. Сел на край кровати.

— Вылезай. — Тишина. — Никита, давай по-хорошему. Ты ведь знаешь, что выпить все равно придется.

— Нет, — раздалось из-под одеяла.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я тебя заставил?

В ответ молчание, а потом кокон из одеяла начал вздрагивать. Никита плакал. Поль подошел к Рауки. Положил ладонь на одеяло, ощутил вздрагивающее плечо, погладил.

— Никитка, не плачь. Рауки не будет тебя заставлять. Мы оставим лекарство на столе, а сами пойдем, посидим на мостике. Если хочешь, выпей лекарство и приходи к нам, только оденься потеплее.

Рауки поставил пузырек и крышку на стол. Затем они вышли в коридор, а через него в дверь, что вела к мостику.

— Думаешь, выпьет? — спросил Рауки.

— Конечно, — сказал, садясь, Поль. Потянулся ногой вниз и попробовал воду. — Холодная еще, но искупаться хочется.

— Купайся — настойки на всех хватит.

— А ты?

— И я.

Поль снял штаны и рубашку.

— Ныряю.

— Давай, я после тебя.

Поль оттолкнулся и рыбкой вошел в воду, вынырнул.

— Ух, хорошо! — и поплыл прочь от берега.

Рауки смотрел вслед. К нему в большом свитере лесничего, что скрывал его вместе с коленками, подошел и сел рядом на корточки Никитка. Мальчик засучил рукава и высморкался в большую тряпицу. Рауки глянул на него. Лоб у Никитки был в испарине, глаза красные и слезящиеся, веки припухшие, нос тоже красный. Он высморкался снова.

— Ну почему у меня от этой горькой гадости сопли всегда ручьями текут? — спросил Никитка.

— Гадость пьешь — гадость выходит, это хорошо, через час будешь дышать свободно.