Следом он надел тюрбан такого же цвета, обмотав его вокруг шеи и подбородка по моде Аяанле. Потом настала очередь помпезного воротника из золота, инкрустированного кораллами и жемчугом. Али терпеть не мог украшения и считал их бессмысленным переводом полезных ресурсов, но он понимал, что ни один уважающий себя вельможа из этого племени не додумается выйти из дома без драгоценностей. В сокровищнице Али было полно богатств из родного дома его матери в Та-Нтри, но золотой воротник оказался буквально под рукой: его сестра Зейнаб уговорила Али надеть фамильную драгоценность на свадьбу Аяанле, которую ему пришлось посетить несколько месяцев назад.

Напоследок он достал из кармана крошечный стеклянный пузырек. Состав внутри напоминал свернувшиеся сливки. Волшебное косметическое средство на несколько часов окрасит его глаза в золотой цвет, свойственный всем мужчинам Аяанле. Али помедлил. Он ни на минуту не хотел менять цвет своих глаз.

Джиннов, подобных Али и его сестре, во всем Дэвабаде было по пальцам перечесть: чистокровная элита смешанной племенной крови. Джинны, разделенные на шесть племен самим пророком Сулейманом, как правило, предпочитали строить отношения со своими соплеменниками. Сулейман, собственно, потому их и разделил, чтобы спровоцировать между ними постоянные междоусобицы. Чем больше джинны воевали друг с другом, тем меньше оставалось времени изводить человечество.

Брак родителей Али носил цель прямо противоположную: это был политический маневр, призванный укрепить отношения между племенами Гезири и Аяанле. Их союз был странным и натянутым. Аяанле были богатым народом, во главу угла ставившим науку и торговлю. Они редко покидали свои роскошные коралловые дворцы и изысканные салоны в Та-Нтри – их родине на побережье Восточной Африки. В противоположность им Ам-Гезира таилась в самых знойных выжженных южноаравийских пустынях. По сравнению с Та-Нтри эта земля должна была казаться пустошью, а в ее опасных песках скитались поэты и малограмотные солдаты.

Но сердце Али принадлежало Ам-Гезире. Гезири всегда были ему роднее. Что иронично, с его-то внешностью: Али пошел в мать до такой степени, что это могло бы вызвать определенные сплетни, не будь его отец королем. Он был строен, высок и чернокож, как Аяанле, а строгий рот и высокие скулы были как будто перерисованы с его матери. От отца Али унаследовал только глаза цвета темной стали. А сегодня придется отказаться и от них.

Али откупорил пузырек и закапал в оба глаза по несколько капель. Он еле сдержался, чтобы не чертыхнуться. Как же жгло! Его предупреждали о такой реакции, но боль все равно застала его врасплох.

Плохо видя перед собой, он кое-как вышел к мидану – городской площади в самом сердце Дэвабада. В этот час там никого не было. Одинокий фонтан в центре площади отбрасывал длинные тени. Мидан окружала высокая медная стена, позеленевшая от времени. В стене на равных расстояниях были проделаны семь ворот. Шесть из них вели к секторам шести племен, а за седьмыми открывались Большой базар и перенаселенные шафитские кварталы.

Зрелище было фантастической красоты. Вот Врата Сахрейн: колонны в черно-белых изразцах, обвитые виноградной лозой, надламывающейся под тяжестью лиловых плодов. Рядом Врата Аяанле: две узкие шипастые пирамиды, увенчанные свитком пергамента и соляным бруском соответственно. Следом Врата Гезири: арка, идеальной линией вырезанная из сплошной каменной плиты, – народ его отца всегда пекся о функциональности больше, чем о внешней красоте. Ворота выглядели совсем непритязательно рядом с Вратами Агниванши с их дюжиной танцующих скульптур из розового песчаника, с миниатюрными, походившими на звездочки масляными лампочками, зажатыми в тонких руках каменных танцовщиц. Тут же были и Врата Тохаристан: створы из отполированного нефрита, отражающего ночное небо, украшенные затейливым резным узором.

Но как бы красивы все они ни были, последние ворота – ворота, которые первыми по утрам ловили лучи восходящего солнца, ворота исконных жителей Дэвабада – затмевали их все.

Врата Дэв.

Вход в племенной сектор огнепоклонников располагался ровно напротив Большого базара. Гигантские панельные створы были выкрашены в бледно-голубую лазурь, которую словно набрали прямо с умытого дождем неба. Треугольником в них были врезаны бело-золотые диски из песчаника. Распахнутые створы подпирали два гигантских латунных шеду – только статуи и остались от легендарных крылатых львов, которых по легенде седлали древние Нахиды, выходя на бой с ифритами.

Али направился к воротам, но не дошел и до середины площади, когда из тени выступили двое. Али остановился. Один из них сразу поднял руки в воздух и вышел под лунный свет. Анас.

Шейх улыбнулся.

– Мир твоему дому, брат.

Он был облачен в домотканую тунику цвета грязной воды, а голова против обыкновения была непокрыта.

– И твоему.

Али смерил взглядом его спутника. Он был шафитом – это было ясно по его округлым ушам, но смахивал на Сахрейна своими рыже-черными волосами и глазами цвета меди, отличительными для этого североафриканского племени. На нем была полосатая джеллаба с капюшоном в кистях, который он набросил на голову.

При виде Али глаза у него вылезли на лоб.

– Это твой новый рекрут? – расхохотался он. – Нам что, так отчаянно не хватает бойцов, что мы принимаем едва вылупившихся крокодильчиков?

Возмущенный таким выпадом в адрес своих аеанлеских корней, Али открыл было рот, чтобы высказать недовольство, но вмешался Анас.

– Следи за языком, брат Ханно, – посоветовал он. – Мы здесь все джинны.

Ханно ничуть не смутился, когда его поставили на место.

– Имя у него есть?

– Есть, да не про твою честь, – отрезал Анас. – Он здесь только в качестве наблюдателя, – он кивнул Ханно. – Действуй. Я же знаю, как ты любишь хвастаться.

Тот хмыкнул.

– Что верно, то верно.

Он хлопнул в ладоши, и вокруг него заклубился дым. Дым растворился, и вместо грязной джеллабы возникли тончайшая накидка, горчичного цвета тюрбан, утыканный павлиньими перьями, и ярко-зеленая дхоти – набедренная повязка, которую носили мужчины Агниванши. На глазах у Али уши шафита вытянулись, а кожа посветлела до лоснящегося темно-коричневого цвета. Из-под тюрбана выползли черные косички и стали расти, пока не дотянулись аж до рукоятки индийского тальвара, который теперь висел у шафита на поясе. Он моргнул, и его медные глаза стали цвета жести – как у чистокровного Агниванши. Вокруг его запястья обвился стальной реликтовый браслет.

У Али отвисла челюсть.

– Ты лицедей? – ахнул он, с трудом веря своим глазам.

Умение менять обличье было редчайшим даром – в каждом племени всего несколько семей им обладали, и из них лишь единицы умели применять на практике. Талантливые лицедеи были на вес золота.

– Силы небесные… Я даже не знал, что шафиты могут быть способны на магию такого уровня.

Ханно фыркнул.

– Вы, чистокровные, вечно нас недооцениваете.

– Но… – Али никак не мог прийти в себя. – Если ты можешь выглядеть как чистокровный, зачем вести жизнь шафита?

Новое лицо Ханно посерьезнело.

– Потому что я шафит. Я владею магией лучше любого чистокровного, шейх умом превосходит всех ученых из Королевской библиотеки, вместе взятых, – вот что должно служить доказательством тому, что мы не многим отличаемся от вас, – он зло посмотрел на Али. – Я не намерен это скрывать.

Али почувствовал себя глупо.

– Прости. Я не хотел…

– Все в порядке, – перебил его Анас и взял Али под руку. – Нам пора.

Али встал на месте как вкопанный, когда увидел, куда ведет его шейх.

– Погоди… ты что, серьезно хочешь пройти в сектор Дэвов?

Али думал, что ворота – это просто место для встречи.

– Боишься горстки огнепоклонников? – поддразнил Ханно и постучал по рукоятке тальвара. – Не бойся, мальчик, призраки Афшинов тебя не обидят.

– Я не боюсь Дэвов, – ощерился Али. Этот тип уже встал ему поперек горла. – Просто я знаю закон. Чужакам нельзя находиться в их секторе после захода солнца.