– Откуда вы ее знали?

Джастина кивает, слегка опустив подбородок, словно рада, что привлекла мое внимание.

– Я выросла с ее мамой. – Она крутит указательным пальцем, показывая пропущенное поколение, и золотые браслеты на ее запястьях клацают. – С вашей бабушкой. Ваша бабушка была хорошей женщиной. – Вздыхает. – Она изо всех сил старалась помочь Шейле. Центр реабилитации. Доктора. Даже специальная программа в Калифорнии. И Шейла не была плохим человеком. Просто у нее были проблемы с алкоголем и мужчинами. У вашей бабушки тоже. С мужчинами. Тогда у многих из нас они были.

Подбородок Джастины высоко вздернут, но по ее лицу скатывается слеза.

Я достаю из коробки салфетку. Вот что я еще узнала во время последнего турне: держи салфетки наготове.

– Что с ней случилось?

Джастина тихо высмаркивается, складывает салфетку пополам и неторопливо убирает ее в сумку. Когда она снова смотрит на меня, ее глаза уже волшебным образом высохли.

– Она умерла. Этим летом будет двенадцать лет. Ей было бы жаль, что с вами такое случилось. Это в вашей крови и все равно бы произошло. Но она бы гордилась, – ее голос слегка дрожит на последнем слове, – что вы смогли разорвать этот круг. – Глубоко вдохнув, Джастина успокаивается, она довлеет надо мной. – Жаль, что вы не простились с ней в Сент-Маркс.

Я пытаюсь вдохнуть, но чувствую сопротивление в груди, словно на меня надели свинцовый нагрудник. В книге я писала, что стояла через дорогу от церкви, где проходили похороны моей мамы, наблюдала, как входили и выходили те немногие, кто захотел попрощаться. Я могла лишь думать о том, чтобы войти в эту церковь. Людей было мало. Меня бы заметили. Пришлось бы объяснять, кто я.

Но не это лишило меня воздуха. А очень конкретное упоминание о Сент-Маркс. И теперь я хочу, чтобы она ушла. Мне нужно, чтобы она ушла. И я ставлю точку:

– Спасибо, что пришли сегодня, Джастина.

– Что ж, ладно, – отвечает она, улыбкой показывая мне, что понимает. В этот момент от колеса откручивается еще один болт. Вся моя жизнь проходит в ожидании, когда же они отвалятся.

– Выбросить? – Арч поднимает потрепанную копию «Составление бизнес-плана для чайников».

Я кидаюсь за книгой и прижимаю ее к груди.

– Никогда, – отвечаю я, с наигранным драматизмом поглаживая желто-черную обложку. – Я никогда не смогу ее выбросить.

– Будешь хранить, пока наконец не прочтешь? – язвит Келли, завязывая пакет с мусором на моей кухне.

– Эй, – говорю я, с любовью откладывая книгу в кучку «оставить», – знаешь, я не обязана переезжать.

– Тогда с кем ты планируешь сниматься? – Келли нахально поджимает губы, а потом направляется по коридору к комнате для мусора.

– А с кем ты планируешь сниматься? – в провальной попытке съязвить кричу я ей вслед. Раздается непривычный звук щелкающего засова.

Арч смотрит на меня с пола, на котором, скрестив ноги, сидит в окружении старой почты, DVD-дисков, проводов и открыток с запоздалыми поздравлениями с днем рождения от папы и Сьюзен. Ее длинная коса темных волос перекинута через плечо, и она с еле заметной улыбкой накручивает кончик на палец. Арч – единственный ребенок в семье и потому без конца потешается над тем, что Келли может так легко меня разозлить.

– А вот это точно можно выбросить. – Я пинаю старую копию романа «Она с ним» Стефани Клиффордс. Люди на обложке обещают: «Самое сексуальное чтиво для пляжа, которое прямо сейчас можно положить в свою сумку». Стефани ненавидела, что ее книги свели к летнему чтиву. Они были умнее, изучали тонкости между рабочим классом и чернокожими «белыми воротничками» и их проявление себя в романтических отношениях. В New York Times с этим не согласились. Они отказались писать отзывы на все три книги, в которых освещались страстные, граничащие с насилием отношения между семнадцатилетней школьницей и семнадцатилетней восходящей звездой футбола из городских трущоб. Представьте себе «Пятьдесят оттенков серого» с темнокожими героями и стилем, которые не нанесут ущерба вашему IQ.

– Можно я ее прочитаю? – спрашивает Лайла, вынырнув из спальни уже в моих сережках.

– Когда тебе стукнет тридцать пять, – отвечаю я ей.

Арч открывает книгу.

– Но она ее подписала, – возражает она и, шевеля одними губами, читает подпись. На мгновение замирает, а потом странно на меня смотрит.

– Что написано? – спрашиваю я и присаживаюсь рядом, чтобы прочитать.

«Любви всей моей жизни. Прости, Винс!» Ниже дата: 21.03.2015.

– Ого, – говорю я, совершенно не готовая к обжигающему кому в горле. Сердце замирает. Поверить не могу, что лишь два года отделяют меня от этой подписи и новостей, которыми вчера со мной поделилась Лиза.

– Тебе это не понравится, – сказала Лиза с улыбкой в голосе.

Вернувшись из турне, Стефани в частном порядке встретилась с Лизой, чтобы обсудить подготовку к съемкам. Марокко ей тоже не подходит. Всемирная организация здравоохранения выпустила предупреждение о вирусе Зика в Северной Африке. В общем, вот так.

Я чуть не уронила телефон.

– Она беременна?

Сколько я знала Стефани, она всегда была непреклонна: «Дети для женщин, у которых нет другого пути к славе».

– Они с Винсом обсуждают это.

– О, да ну на фиг!

– Мы все равно снимем, как ты летишь в Марокко, – сказала Лиза, вдруг переключившись на громкую связь. Я слышала, как ее пальцы щелкнули по клавиатуре. Чувствовала, как она погружается в себя, словно моя волна эмоций отбросила ее на другую сторону поля боя.

– Если я полечу одна, это будет совсем не то, – возразила я, стараясь не повышать голос. Лиза заторможенно реагирует на эмоции. – И ты это знаешь.

Если полечу одна, путешествие и все имазигенские истории, которые заслуживают огласки, сведутся к одной, может, двум частям одного эпизода. Они будут приравнены к связке между сценой, где Стефани и Винс притворяются, будто до сих пор занимаются сексом, и сценой, где Лорен заказывает третий бокал вина за обедом.

– Слушай, – вздыхает Лиза. – Они все думают, что ты уже получила свое путешествие в прошлом году в Лос-Анджелес. Это возможность для кого-то другого.

– Путешествие в Лос-Анджелес? – скептически повторила я. – Оно было для группы. Для шоу. И никак не было связано со SPOKE.

– Знаю.

– Когда мы полетели в Париж, это было ради книги Стефани. В Хэмптонс – ради фургончика по продаже соков Джен. В Майами – ради Лорен…

– Подождешь секунду?

Меня отключили от громкой связи, и послышался приглушенный разговор между Лизой и кем-то еще.

– Бретт, мне нужно ответить. Это телеканал.

– Конечно. – Это явный намек «отвали от меня».

– Все получится, – сказала Лиза. Но перестала печатать. – Или, возможно, тебе стоит поговорить со Стефани. Это она убедила их не сниматься с тобой.

Я ощутила свой пульс на пуговице джинсов. Есть только одна причина, по какой Стефани пошла бы на это, и за такое не прощают.

Я не пыталась поговорить с ней. Не смогла. Но кое-кто мог меня выслушать, мог помочь, и поэтому я позвонила ей и спросила, не могли бы мы встретиться – где угодно, когда угодно, но чем раньше, тем лучше.

– Это шутка, – говорю я Арч, которая с подозрением смотрит на меня, ее палец с красным ногтем все еще лежит под подписью Стефани. «Любви всей моей жизни».

– Тогда почему ты краснеешь? – спрашивает Арч. Веский аргумент.

Забираю у нее книгу и, зайдя на кухню, выбрасываю эту макулатуру в мусорку. Замечаю рядом пакет, в который мы скидывали остатки старых приправ, хрена и горчицы, сирачи и виноградного джема, и тут в комнату возвращается Келли. А вот и прекрасная возможность отвлечь Арч от ее мыслей, из-за которых она так смотрит на меня. Я беру и швыряю открытый пакет в лицо Келли.

– Бретт! – кричит та и, нагнувшись, подавляет рвотные позывы. Лайла смеется вместе со мной. Келли иногда ведет себя как принцесса. Она приходит в себя и, схватив за волосы, прижимает меня левым ухом к полу.