- Почему не поедешь? – удивился Жорка, - Это же мать твоя!

- Не хочу вас видеть. Вы мне омерзительны, - брат молчал, переступая с ноги на ногу.

- Прости, но мы не знали, где ты. Поэтому не смогли выручить.

- Можно подумать, вы пытались! А теперь папка снова хочет меня туда же засунуть!

- С чего ты взял?! – не скрыл своего удивления и возмущения Жорка.

- Папка приезжал недавно. Знаешь, для чего? Привёз мне отмычки, и заказ. Ты видел мою ногу? Я не могу теперь быстро бегать, меня обязательно возьмут, и снова отправят в тюрьму, - обернулся я к нему, - Ладно, я не сказал ему об этом, но догадаться он мог? Ты знаешь, сколько я весил, когда сбежал? Около двадцати килограммов! А на этой ноге висела гиря в шестнадцать килограммов! Сколько должен весить пацан моего возраста, ты знаешь? А я знаю, специально интересовался. Тридцать пять, или тридцать шесть кг. А я вешу двадцать пять, - Жорка молчал. Я тоже помолчал, потом сказал:

- Завтра схожу в медпункт, если тренироваться мне опасно, я подумаю. Заходи завтра.

- Саша, давайте ужинать, у меня суп остался, - предложила Алёнка, - покорми брата, он, наверно, кушать хочет…

- Обойдётся! – резко сказал я. Жорка ничего не сказал, молча повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь.

- Саш, - подал голос Зяма, - он же не виноват, зачем ты так?

Я молчал, понимая, что погорячился. При чём здесь Жорка? Тем не менее обида выжигала меня изнутри.

- Алён, прости, разогрей суп, я пока почитаю письмо, - я опять отошёл к окну.

«…ты сказал, чтобы я сжигала твои письма. А я их прячу. В своём сердце. Выучу наизусть, и прячу. Когда надо, достаю любое, и перечитываю. Я очень-очень скучаю по тебе, Сашенька! Часто плачу. Одно время, вспоминая тебя, радовалась, а потом пришло ощущение потери, будто тебя нет…» - с трудом я сдержался, чтобы не разреветься от бессилия, но слёзы всё равно побежали по лицу.

Я даже не сразу их заметил.

Снова убрав письмо, задумался, вспомнил детский дом, ребят. Захотелось вдруг к ним, тоже ужасно соскучился. Пусть к Ниночке не попаду, так хоть к друзьям съездить! Заодно маму похоронить. Не обязательно у отца жить, можно поселиться у ребят. Кто меня выгонит из родного детдома?! И взять меня непросто, это я перед братом прикинулся таким беспомощным ребёнком, на самом деле силы ещё остались, а ненависти хватает на десятерых. На кого ненависть? На тех, кто захочет опять упрятать меня на каторгу.

Надо всё взвесить, повидаться с Никитой, Артёмкой, Серёжкой, и со всеми остальными ребятами, включая старших, они тоже очень неплохо ко мне относились, сочувствовали моему горю.

И вот, опять решил идти к ним со своим несчастьем! Нет, в первую очередь встретиться с ними, всё остальное – потом.

Поездкадомой.

На другой день я отпросился в медпункт.

Медпункт на этом полигоне, вернее, в воинской части, был лучше районных поликлиник, которые я знал. Ещё бы, будучи ребёнком, без болезней не обойдёшься.

Я не говорю об узких специалистах, речь идёт об оборудовании. Отстояв небольшую очередь, состоящую из ребят, получивших незначительные травмы на тренировках, я вошёл в кабинет.

За столом сидел и записывал в карточку свои выводы о предыдущем пациенте, военврач, его ассистенткой была молоденькая медсестра. Обычно такие должности занимают не вольнонаёмные, скорее всего, девушка была женой какого-нибудь лейтенанта.

Она сняла с моей ноги бинт и позвала врача:

- Геннадий Алексеевич, вам надо на это посмотреть…

- Где это вы, молодой человек, получили такую странную травму? – строго спросил меня военврач таким тоном, что мне захотелось сбежать, потому что показалось, что он видит меня насквозь.

Может, так оно и было? Человек-рентген, такому на войне не нужен будет аппарат, и так все внутренности увидит.

Отогнав дурацкие мысли, я беспечно заявил:

- Помните, Пётр Первый давал медаль «За пьянство»? А это медаль за… - прикусил я язык, глянув на медсестру.

- Ясно, - буркнул врач, - давай-ка, сделаем снимок, - ошибся я, что ли? Не видит насквозь?

- Вдруг, трещина, - пояснил мне Геннадий Алексеевич, - или кость загнила. Давно это у тебя?

- Почти полгода, - посчитал я примерное время с весны. Доктор только головой покачал:

- Ты что, с такой ногой тренируешься? – дошло до него, - Немедленно прекратить! Без ноги хочешь остаться? – разочарованный вздох был ему ответом.

- Куда торопишься? – удивился доктор, - У тебя вся жизнь впереди, успеешь ещё повоевать.

- Не воевать я хочу, - возразил я, - силы восстановить немного, совсем слабый стал, а теперь ещё предпишете постельный режим.

- Может, и не постельный, но костыли бы я тебе выписал. Пока ограничусь освобождением от тренировок, ногу ни в коем случае не нагружать, не бегать, пока не разрешу. Всё. Узнаю, что ослушался, устрою постельный режим, или выгоню с полигона. Понял?

- Понял…

- Не слышу!

- Так точно, товарищ майор! Понял! – звонко крикнул я.

- Вот так-то лучше. Совсем молодёжь распустилась.

Сделав мне снимок, почистили рану, отчего мои глаза стали мокрыми, перевязали и отпустили с освобождением от тренировок на руках. Тяжело вздохнув, отправился на приём к полковнику.

- Что у тебя? – нахмурился полковник, взяв бумагу из моих рук, - Всё так серьёзно? – я кивнул и сказал:

- Товарищ полковник, если так уж вышло, отпустите меня на побывку. У меня мама умерла, на похороны надо ехать.

- Кто же тебя держит? – удивился полковник, вставая из-за стола, - Помощь нужна?

- Нет, за мной брат приехал, я только хочу попросить, чтобы на время моего отсутствия вы поселили здесь моих друзей. Волнуюсь я за них.

- То есть? – не понял полковник, - А их родители?

- Нет у них родителей, мы одни живём, за нами приглядывают, снабжают продуктами, не удивляйтесь, так получилось.

- Хорошо, поселим их здесь, найдём им место. После твоего возвращения поговорим. Когда уезжаешь?

- Брат скажет. Думаю, не сегодня, так завтра.

От Бахметьева я пошёл на нашу тренировочную площадку, договариваться с ребятами.

Как ни странно, Зяма с Алёной отнеслись к моему предложению пожить пока в части положительно, только попросили не задерживаться, скорее возвращаться. Зяма вообще хотел ехать со мной, но Алёна сказала, что тогда и она поедет.

- Я бы с удовольствием вас взял, - улыбнулся я, - если бы знал, что там есть, где остановиться.

Так что домой сегодня я поехал один, оставив друзей на базе.

Пока собирался, появился брат.

- Ну, что решил? – спросил он, когда мы поздоровались, на этот раз гораздо теплей, чем вчера.

- Мне дали освобождение от тренировок, - ответил я, - так что, отпросился на похороны.

- Тогда поехали. Я купил билеты на вечерний поезд. Я знал, что ты остынешь, и согласишься ехать, - улыбнулся он на мой вопросительный взгляд.

Брат приобрёл билеты в купейный вагон. Нашими соседями были двое, угрюмого вида мужчин.

Спрашивать я ничего не стал, предполагая, что они едут с нами, как сопровождение, страховка от непредвиденных случаев.

- Жорка! – обратился я к брату, когда мы расположились за столиком, напротив друг друга, а мужики ушли в тамбур, покурить, - где вы собираетесь меня поселить? – Жорка пожал плечами:

- Собирались у себя, мы сейчас снимаем дачу у друзей, но, если ты против, посмотрим. Может, снимем тебе комнату, а, может быть, номер в гостинице.

- Я хочу в детдом.

- Что ты там будешь делать? – удивился брат, - Скорее всего все ребята на даче, там сейчас ремонт идёт.

- Ты заходил туда? – искренне удивился я.

- Санька, не считай меня за идиота! Я прекрасно знаю, как ты к нам относишься, хотя не совсем понимаю, чем это вызвано. Для меня ты самый дорогой человек, поэтому я проверил, что сейчас делается в твоём детском доме. Там ведь остались твои друзья. Конечно, дальше проходной меня не пустили, я передал конфеты для тех ребят, кто там сейчас живёт, и узнал, что ещё никто не вернулся с дачи.