- Алла Ивановна, - начала Воронова. - Сегодня я дарю тебе картину. Это современный художник. Маслов. Живет где-то в деревне под Тверью. На мой взгляд, очень хороший художник. Мне он очень близок... Посмотри, Алла Ивановна, повнимательнее на картину. Кстати, выполнена не кистью.
- А чем же? - простодушно спросила Петрова.
- Сапожным ножом. Есть такая техника.
Гости зашумели.
- Богата же Русь талантами, - прочувственно произнес муж Аллиной подруги и компаньонки Тони Шишкиной.
- Разумеется, - выждав паузу, спокойно продолжала Софья. - Но я сейчас хочу сказать о другом. Видишь, Алла Ивановна, на картине то ли лес, то ли чаща. За деревьями угадывается домик. Светится огонек... Ты лучше меня знаешь, дорогая моя, как сурова и жестока жизнь - темный лес. Кому-кому, а тебе многое пришлось пережить... Петрова продолжала держать рюмку в руке, но голову опустила. Глаза наполнились слезами.
- И кто как не ты заслужила любовь, мир и покой. Я знаю, ты неугомонная и приключений еще много найдешь на свою голову...
- Это точно, - вставил Петрович. Алла свободной рукой вытерла слезу.
- ...но все равно, я верю, нет, я убеждена, что ты придешь к своему огоньку - дающему свет и уют, спасающему от бурь этой жизни. За тебя, дорогая моя. Будь счастлива! Софья протянула свой бокал Алле. Но та вышла из-за стола и подошла к Вороновой. Подруги поцеловались.
- Так за что пьем, я не понял? - спрашивал окружающих муж Тони Шишкиной.
- "Важней всего погода в доме, а остальное ерунда", - вместо ответа пропела ему жена.
- Пустяки, - поправил Тоню Алекс.
- Что - пустяки? Картина - вещь! Софья Николаевна в картинах толк знает.
- Я не про картину, а о песне. Там такие слова: "А остальное пустяки".
- О песне? Наташка, заводи музыку. Народ петь хочет. Внутри Софью все это немного покоробило, но вида она не подала. Выпив из бокала, опять удобно устроилась в кресле. Прав был дядя, нельзя от людей требовать больше того, что они могут дать. В дверь позвонили. Алла, подсевшая к Софье, попыталась отправить в прихожую Петровича, но у того запас джентльменства иссяк.
- Небось, поздравлять кто-то пришел. Открой сама.
- Кто бы это мог быть? - С этими словами Алла вышла из комнаты. Но, похоже, это заметила только Воронова. Остальной народ, разбившись на пары и тройки, был увлечен разговором. И поэтому только Софья увидела появившуюся опять в комнате именинницу. Увидела и поняла: что-то произошло. Глаза Аллы, и без того округлые, казалось, готовы были превратиться в два шарика. Она пыталась что-то сказать - и не могла. Но, посмотрев на ее руки, Софья все поняла: сумочка, маленькая сумочка из натуральной кожи светло-коричневого цвета, похоже, вновь вернулась к своей хозяйке. Разговоры в комнате стихли. Можно было бы сказать, что наступила тишина, но из магнитофона доносилось: Девушки бывают разные
Черные, белые, красные.
- И еще очумелые, - пробасил Петрович. - Солнышко мое, ты глазки-то прикрой немножко, а ротик, наоборот, открой. Случилось что?
Алла, ничего не говоря, достала из сумочки деньги и паспорта. Тут дошло даже до пьяненького Петровича.
- Мамка, вернули?! - взвизгнула Наташка.
- Ой, я же ему даже спасибо не сказала. - Алла бросилась обратно, а вскоре с лестничной площадки доносился ее возбужденный голос: - Я прошу вас... ну, возьмите, пожалуйста... вы не представляете... день рождения... хотя бы... ну, прошу вас...
- Нет, я хочу на него посмотреть. Как Аллочке подфартило: какой уникум ее денежки нашел. Алекс вскочил, на ходу допивая свой коньяк, но выйти из-за стола не успел: Петрова уже вела в комнату мужчину средних лет, с небольшой русой бородкой. Черные джинсы, на серый свитер надета белая куртка. За спиной холщовый мешок.
"Удивительно, насколько русские мужчины безыскусны", - неожиданно подумала Софья, мельком взглянув на незнакомца. Ее хорошая знакомая, французская журналистка Моник Вернье, работающая в Москве, однажды сказала: "Знаешь, Софи, у нас говорят, что за каждым русским скрыт татарин, стоит только хорошенько потереть. По-французски звучит, как это - остроумнее. Да. Но татары это восток. А я была на востоке. Там мужчины не ходят во всем сером, как ваши. Почему так, Софи?" Тогда Софья из патриотических чувств заступилась за русских мужчин, сказав, что серый цвет предпочитают скромные и благородные люди. И добавила: "В последние годы у нас в моду вошел малиновый цвет, но по мне уж лучше серый".
Но белая куртка с серым свитером и черными джинсами - это слишком. Было видно, что мужчина откликнулся на приглашение Аллы без особой охоты, однако держался спокойно. От горячительных напитков отказался, согласился выпить чая. Алла, не отходившая от нового гостя, быстренько представила своих друзей, мужчина довольно равнодушно бросал взгляд на представляемого, слегка кивая. На Софье его глаза задержались несколько дольше, на секунду их взгляды пересеклись. Бледное, под цвет куртки, которую он не снял, лицо. Наверное, поэтому глаза его казались еще более голубыми, чем они были на самом деле. Но внимательнее рассмотреть Софья не смогла - он быстро опустил взор. Свое имя мужчина назвал только после просьбы Аллы, бросив нехотя:
- Михаил.
Не успел он сделать и двух глотков из чашки, как Алекс, явно настроенный критично по отношению к "спасителю" именинницы и явно играя на публику, обратился к нему:
- Послушайте, как вас? Михаил - это же потрясающе! О вас надо снять передачу. У меня есть друг, редактор на телевидении, вы не возражаете, если...
- Возражаю, - спокойно, даже как-то устало перебил гость Алекса.
- Почему же? Вся страна узнает героя.
- Алекс, помолчи. - До Аллы дошло, что Михаила просто подкалывают. - Михаил, вы даже не представляете, как я вам благодарна...
Но Алекс не успокаивался:
- Алла Ивановна, я искренне, как друг, рад за тебя. Но, согласись, случай-то уникальный. Неужели такие люди еще есть в стране советской? Михаил, а вы читали...
- Читал...
Алекс растерялся:
- Вы же еще не знаете...
- Знаю. Я читал Гашека. Вы же о его "Бравом солдате Швейке" хотели меня спросить, правда?
- Правда, - простодушно ответил растерявшийся Алекс. Все засмеялись.
- Вы что же, мысли читаете? - спросила Михаила Тоня Шишкина. - Можете сказать, о чем я думаю?
Странный гость усмехнулся:
- А стоит ли? Хозяйка обидеться может.
Тоня вспыхнула. Алла непонимающе посмотрела на нее. Софья уже с интересом смотрела на этого человека. Он же, медленно поставив чашку, встал:
- Чай просто замечательный. Спасибо. Если не возражаете, я пойду.
- Михаил, вы мне такой подарок сделали, - Алла была искренна в своей благодарности. Посидите еще немного, а?
Мужчина впервые за все время своего присутствия здесь улыбнулся:
- Признаюсь вам, Алла Ивановна, что мне... не очень ловко слушать ваши слова благодарности. И скромность здесь не при чем. Если бы вы знали, как я до последней минуты боролся с собой, когда нес эти деньги...
- Но вы же принесли.
- И, поверьте, теперь только рад этому, - Михаил обвел всех глазами. - Мне было приятно познакомиться с вами. - И тут он увидел картину, стоявшую в стороне от праздничного стола.
- Маслов?
- Что? - не поняла Алла. - Ах, да, моя подруга Софья подарила мне ее.
- Чудесная работа, - одобрил Михаил и, еще раз поклонившись, вышел из комнаты. Когда Киреев оказался на улице, страшная усталость обрушилась на его плечи. Он стоял у подъезда и дышал прохладным воздухом, мечтая о постели, как о манне небесной. Но до его дома на самой окраине Москвы надо было еще ехать и ехать.
- Простите, - раздался женский голос.
Киреев оглянулся. Из подъезда выходила та красивая девушка, которую он видел у Петровой. Обращалась она, кажется, к нему.
- Простите. Вас ведь Михаилом зовут?
- Да.
- Я могу подвезти вас. Вот моя машина. Киреев удивленно смотрел на нее. Там, в квартире, эта необыкновенно красивая брюнетка с синими глазами показалась ему высокомерной. Чего стоило только то, как она рассматривала его наряд. И вдруг это - "простите".
